Елена Павловна поздравила меня с наступающим Новым годом, передала поздравления и пожелания от мамы и Оли, а также еловую ветку, которую достала из-под свитера. И заверила меня, что в наступающем году я обязательно буду дома.
Оля передала на меня и на сокамерников праздничные передачи, а через каналы Руслана и Ирины, которые ради этого случая сами вышли на неё, — несколько бутылок спиртного (правда, перелитого в пластиковую упаковку) и большого игрушечного деда-мороза в очках, в красной шапочке с отворотом и белым бубоном и большой белой кудрявой бородой, который от хлопка в ладоши под музыку «jingle bells, jingle bells» начинал шевелить руками и головой и чуть ли не пританцовывать.
Так мы отметили Новый год. Лагоша лежал на наре и думал о своём, Сергей Футболист и Тарас негромко смотрели телевизор. А я рано лёг спать. Это был мой первый Новый год в тюрьме.
Утром 1 января 2001 года мы всей камерой вышли на прогулку. Всю ночь шёл снег — почти во всю длину и ширину решётки и железной сетки над головой лежали сугробы, и дворик напоминал грот, в котором редкие солнечные лучи, проникавшие через обвалившийся и осыпавшийся снег, оставляли замысловатые решётчатые тени на обледеневшем и утоптанном снегу на полу. А город, казалось, застыл в ожидании запоздалого новогоднего утра. В соседних двориках были слышны голоса немногочисленных вышедших на прогулку людей. А прапорщик-прогульщик в накинутом на плечи бушлате, открывавший двумя руками перед собой обитую железом дверь, из-под козырька низко посаженной на уши фуражки смотрел на тебя стеклянными глазами. Тюрьма ещё спала после буйной, а для кого-то — тихой и задумчивой новогодней ночи. В СИЗО все отмечают Новый год по-разному: кто с бутылкой шампанского на столе, если позволяют финансы или если устроился в богатом тройнике-камере. В других камерах покупают напитки попроще — водку или самогонку у дежурных. Третьи гонят самогонку сами, заквашивая заранее дрожжи из чёрного кислого тюремного хлеба и бросая их в воду с сахаром и потом договариваясь со шмонщиками, чтобы те не отшмонали бражку, либо висящую и играющую в плотных мусорных пакетах под фуфайками на вешалке, либо стоящую в тазиках с горячей водой в вёдрах под нарами. А кому повезло, и он заранее раздобыл пакетик гранулированных французских дрожжей, у того бражка выигрывалась за сутки. Потом каждый при помощи несложных аппаратов, изготовленных из двадцатилитрового пластикового ведра или пластмассового тазика, в который на четырёх верёвочках подвешивается мисочка, превращает свою бражку в самогон. В таз заливается бражка, кладётся пара кипятильников, и сверху таз накрывается плотным полиэтиленом, который по ободу тазика или ведра крепко обматывается верёвкой-канатиком, и всё это устройство ставится под воду, прямо под кран в умывальник (если помещается), или на парашу в туалет, куда по шлангу — настоящему или склеенному кипятильником из полиэтиленовых пакетов — делается подвод воды. Кипятильники включаются в розетку, бражка кипит, пары спиртов и сивушных масел конденсируются на охлаждаемом с обратной стороны водой полиэтилене, и по его прогибу самогонка стекает в мисочку. Потом устройство бережно разбирается и перезаряжается.
Кто не хочет возиться с самогонкой, пьёт бражку так. У кого нет ингредиентов или не позволяет здоровье, те пьют крепкий чай под названием чифир, заваривая три спичечных коробка чая на двухсотграммовую чашку. А кто не пьёт спиртное или чифир — просто лёгкий чай. Кто-то всей камерой делает торт из заранее переданных вафельных коржей со свободы и перемазывает их варёной сгущёнкой. Кто-то делает коржи, укладывая кругами печенье и промазывая, прокладывая и проливая всем сладким, что есть. А кто-то не делает торт. Кто-то накрывает праздничный стол, а кто-то нарезает то, что есть. Говорят друг другу поздравления, хлопают по плечам, обнимают, жмут руки и стучат кулаками дробью в стены, или задолго до боя курантов ложатся спать. Но у каждого, я думаю, все мысли и пожелания об одном: плюнуть на всю эту компанию и следующий год провести на свободе или дома.
С прогулки, немного помёрзнув, мы вернулись в камеру, где не было ни осени, ни весны, ни зимы, ни лета. Времена года в тюрьме различались в основном только температурой воздуха в помещении да стучанием и шелестом дождя за окнами по железным перекладинам и прутьям решётки. По одежде нельзя было с уверенностью сказать, какой сейчас сезон: кто-то ходил в фуфайке и летом, и на прогулку, и в камере. А кто-то — зимой в тренировочных штанах и банных тапочках на следственку.
Лагоша всё так же лежал на наре, смотря в потолок, или на локте вниз, смотря телевизор, иногда спускаясь сплести канатик из ниток распущенного свитера или носков, подмотать растрепавшуюся изоляцию кипятильника или смастерить новую печку вместо перегоревшей, Футболист и Тарас играли в нарды и смотрели негромко «Бис-TV», а я занимался всё теми же процессуальными делами — написанием жалоб и заявлений, — когда открылась дверь в камеру.
В камере появилась высокая неказистая фигура с налысо выстриженной головой, в банных тапочках, носках, тренировочных штанах, очень похожих на кальсоны, и грязно-белой тёплой футболке с манжетами и оттянутыми рукавами, выпущенной поверх штанов. В руке у него был полиэтиленовый кулёк. И за ним поломой (уборщик из осуждённых) занес скатку. Дедковский с недоверием из-подо лба осмотрел присутствующих. И его взгляд, миновав Футболиста, сразу же остановился на Тарасе. Потом медленно перешёл на меня, когда я встал с нары, сделал пару шагов вперёд и протянул ему руку.
— Всё в порядке, Славик, — доброжелательно сказал я.
— Ну ты и мутишь, папа! — как будто это я перевёл его к нам в камеру.
И предложил попить чайку.
Потом он познакомился с присутствующими и компанейски попросил Футболиста переместиться на верхнюю нару — по причине того, что ему приходится очень часто бегать к кормушке. На мой вопросительный взгляд, куда подевались спортивный костюм, кроссовки и полсумки разных вещей, которые дарил ему я и передавала Оля, он ответил, что раздал нуждающимся. Потом окинул ещё раз взглядом камеру:
— До хуя вас тут!
И на следующий день — в то время, когда он был на следственке у своего адвоката, — Сергея Футболиста заказали с вещами и забрали из камеры.
Дедковский сказал, что он в камеру не просился, а его попросил сюда заехать один очень хороший человек, но кто этот человек, он пока сказать не может. Что девочка-адвокат его больше не защищает, и ему очень стыдно, что так всё получилось в прошлый раз. Но она тут ни при чём — её саму подвели. И теперь его защищает другой адвокат. Когда я спросил у Дедковского, не этот ли «хороший человек» и показал ему ксерокопию заявления Руслана, которая к тому времени у меня уже была в камере, Дедковский вдумчиво перечитал эту бумагу и спросил, может ли он эту копию забрать себе. Я сказал, что, конечно, может, поскольку у меня есть ещё копии и оригинал.
Вместе с Дедковским в камеру снова пошёл поток тюремной почты. А часть наших передач, которые Оля уже передавала на всех сокамерников, в том числе и на качкá Тараса, которого братва обещала греть, но грела не очень, начала уходить на туберкулёзные камеры строгого режима. Дедковский рассказывал, что он сам болел туберкулёзом по прошлой судимости, точнее — во время отбывания наказания в лагере. И после того, как Дедковский сказал, что у него есть сестра Мирослава, которая находится в зоне за кражу, вопрос о его проживании в России отпал сам собой.
Дедковский рассказал, что эти несколько месяцев он провёл на «Катьке» и сейчас закрывает дело и будет ездить на суды, почему и хотел бы попросить у меня недорогие туфли, брюки, рубашку и куртку. И, видя в моих глазах недоверие уже умудрённого опытом человека, пояснял, что злого умысла меня обманывать, что он родом из России, а здесь на «гастролях», у него не было, ибо он ранее неоднократно судим и не мог ни по закону, ни по тюремным устоям находиться с ранее не судимыми в одной камере, потому не хотел выдавать своё прошлое перед сокамерниками, а также подставлять тех людей из СИЗО, которые разместили его в эту камеру. Поэтому и пришлось выдумывать такую легенду. А в камерах строгого режима, где он должен по закону сейчас находиться, вообще голяк. Но если я буду настаивать, то он может уехать. На чём я не настаивал.
