Руслан вечером, заклеив в конверт, отдал копию дежурному. Он переговаривался с ним, засунув голову в кормушку. А оригинал по проверке и сбору заявлений и жалоб отдал корпусному. Телефон Руслан скотчем примотал к ноге, а через некоторое время его с вещами увели и увезли (впоследствии он звонил Оле из лагеря, говорил, что у него всё в порядке, и просил передачу). А через пару дней адвокат мне подтвердил, что Ирина действительно отдала Оле копию. В копии заявления на имя Генпрокурора, которое Руслан огласил в камере, были написаны обстоятельства, при которых Руслан был завербован, его позывной «Саша» (то есть псевдоним) и номер личного дела, которые, с его слов, он должен был указывать в графе «источник сообщает», а также перечень всех злодеяний начальника оперчасти, которые оканчивались на том, что по его просьбе Руслан насыпал мне в чашку таблеток, которые были безвредными, как его заверил начальник оперчасти, и от которых я буду больше говорить. Выпив компот, я потерял сознание, а он с перепугу выбросил оставшиеся таблетки в туалет, испугался и не дал вызвать Сергею врача. На копии заявления стояли фамилия, имя, отчество и подпись Руслана; правда, не было числа. Я не воспользовался этим заявлением ни на следствии, ни в суде, ибо понимал: потом окажется, что это именно я всё выдумал и заставил его написать. И хотя всему были свидетели, сколько ещё таких, как Руслан, находилось со мной!
С отъездом Руслана и как-то совершенно неожиданно связь с миром, с домом, с Олей и с мамой прекратилась, и, казалось, жизнь стала чёрно-белой, а тюремные стены снова сомкнулись над головой. Но меня так же посещал адвокат. Мы так же по утрам с Витей играли в шахматы. Сергей Футболист тихонько смотрел телевизор. А Лагоша лежал на наре и думал о своём.
Однажды Виктор пришёл со следственки и сказал, что зашёл попрощаться и что пришлось договариваться, чтобы ему разрешили самому забрать вещи. Виктор сказал, что его адвокат всё уладил и Новый год он будет встречать дома. И хотя на лице у него была радость, а в глазах — слёзы, в этих слезах была грусть. Виктор сказал, что ему трудно с нами расставаться и что он к каждому из нас привык. Мне он ещё раз предложил воспользоваться услугами его адвоката и даже предлагал оставить его, адвоката, телефон. Саше Лагоше, который находился на своей наре, пожал руку, Серёже тоже пожал руку и похлопал его по плечу, пожелав всем скорейшего освобождения. Меня же Виктор обнял, и так, обнявшись, мы простояли несколько секунд. В тюрьме прощания не бывают долгими, а каждый, кто уходит из камеры, быть может, уходит из твоей жизни навсегда. Каждый это понимал, и поэтому мы не смотрели друг другу в глаза. Дверь открылась, и Виктор ушёл, оставив навсегда на моей ладони мягкую прохладу своей салатовой куртки.
В камере остались я, Лагоша и Сергей Футболист, который перебрался на нару Руслана. На следующий день в камеру разместили ещё одного человека — на полголовы ниже меня и в полтора раза шире в плечах, здоровенного качкá с круглой головой, выразительными глазами с длинными ресницами, с ровно выстриженными короткими и упругими волосами, которые сверху отчётливо подчёркивали узкий лоб.
— Тарас, — сказал качок, положив скатку и сумку и глядя на присутствующих.
В тюрьме не было принято сразу здороваться за руку. Сначала каждый рассказывал свою историю. Я лежал на наре на зелёном мягком покрывале, опёршись на локти, под самодельным светильником из электропатрона, лампочки и провода, и писал одно из многочисленных заявлений проверить те или иные обстоятельства по делу, которые и следователем, и прокуратурой так и были оставлены без ответа, и не интересовался новым присутствующим, как и Тарас не обращал внимания на меня. Он нашёл себе собеседника в лице Сергея Футболиста и живо ему рассказывал, какой он лихой парень в группировке Ткача. И получал одобрительное «Красава» от Сергея. Рассказывал, что у них была перестрелка с киселёвскими, где каждый не целясь палил из чего было можно, но убивать никого не собирался. Однако на стороне киселёвских (а может, это были и не киселёвские) было найдено два трупа. Один — со смертельным ранением в голову волчьей картечью, другой — с пулей в животе из ТТ. Хотя сам Тарас стрелял из «макарова». Ни свидетелей, ни оружия найдено не было — его (оружие) забрали с собой. И кто их убил, установить было невозможно.
— Но мусорá откуда-то точно знали, — сказал Тарас, — что в перестрелке участвовала наша бригада.
И оперá никого не оставляли в покое. Проводили обыски, ища оружие на квартирах его друзей. Закрывали пацанов из его бригады, которые не успели разъехаться, на трое суток и били как резиновых коней. Потом выпускали и закрывали снова. Не давали никакой жизни. И однажды вечером его пригласил к себе сам Ткач, вполголоса сказал он. И сказал, что двух жмуров придётся кому-то брать на себя, что с оперáми уже всё договорено и осталось определиться кому. Выбор пал на него, так как он был самый молодой и самый здоровый в бригаде. И это, как сказал Ткач, лагерь ему, Тарасу, ещё и прибавит авторитета. А пацаны будут его греть. И что он, Тарас, мог бы от всего отказаться и вывести на чистую воду в суде следователей и оперóв. Требовать эксгумации и новых экспертиз, поскольку у него в явке написано, что он стрелял в двоих из ТТ, который бросил тут же на месте и которого нет. Но он этого сделать не может, потому что пообещал Ткачу.
Это была его история. А потом совершенно неожиданно разговор перешёл на Шагина. Тарас сказал, что он слышал на боксах, что Шагин сейчас в тюрьме. Что все говорят, что Шагин очень серьёзный и очень богатый человек, но никто не знает, как ему это удалось. И пока Лагоша лежал, улыбаясь в потолок, а я опустил ноги на пол, Сергей Футболист косился на меня и спрашивал, что ещё говорят о Шагине. Тарас сказал, что говорят многое, но он не во всё верит. Потому что он знаком с Шагиным лично.
— Многообещающий человек! — сказал он и потыкал указательным пальцем вниз, на землю, в пол...
— Вот Шагин, — не выдержал Футболист.
Тарас знал, чтó сейчас с ним должны делать. Но его тело надеялось, что его будут бить. Он весь обмяк и, казалось, уменьшался в размерах. Его круглое лицо неожиданно приобрело угловатые формы, проступившие через обвисшую кожу скул и щёк, по которым вверх пробежал румянец, разлившийся красным цветом на мочках и раковинах ушей. А ровная полоса волос, казалось, сползла со лба на глаза.
— Молодец, — сказал я и протянул ему руку. — Игорь. Вот теперь тебя повезут в РОВД, и, хочешь ты этого или не хочешь, мы будем идти по одному делу.
Он поздоровался со мной за руку.
— Простите, пацаны, я всё понимаю, — сказал он.
И весь вечер просидел молча на койке, опёршись спиной о стену.
Перед Новым годом меня посетил второй адвокат, вступивший в дело. Елена Павловна была женой Владимира Тимофеевича, а в прошлом — до того, как получила адвокатское удостоверение, — полковником уголовного розыска МВД. И на альтруистических началах уже защищала Людмилу Круть, бухгалтера «Топ-Сервис Восток», и Светлану Кондратович, таможенного брокера этого предприятия и начальника таможенного отдела ООО «Топ-Сервис», которых спустя несколько месяцев после моего ареста закрыли на трое суток в РОВД по подозрению по ещё одному «делу “Топ-Сeрвисa”», но только по экономическому, которое уже расследовалось с 1997 года по подозрению «незаконного хищения НДС по закону». Светлану Кондратович и Людмилу Круть продержали трое суток в камерах, стращали и пугали, требовали, просили и уговаривали в обмен на освобождение и гарантии генерала Опанасенко вступить под программу защиты свидетелей и дать показания в отношении меня. Но то ли у Светланы и Людмилы нечего было сказать на себя и меня, то ли гарантии были не очень убедительными, однако через три дня, ничего не добившись, их отпустили домой. Как потом рассказала Светлана, Людмила по этому поводу не распространялась, — в её собственноручном в конце протокола допроса резюме значилось: она считает, что у следствия нет законных оснований полагать, что руководством ООО «Топ-Сервис Восток», где она являлась бухгалтером, а Шагин — директором, НДС у государства похищен, ибо НДС был добровольно возмещён предприятию государством согласно закону о возмещении НДС при экспорте продукции, и право на его возмещение было подтверждено как актами налоговых проверок, так и судебными решениями высших судебных инстанций.
