- Аааа! Шельма! - радостно завопил царь, почувствовав что палка всё таки достигла возжелаемой цели.
Из под стола послышался вой, переходящий в жалобный скулеж верной и вороватой правой руки. Петр сразу успокоился, вытер пот со лба, еще раз кинул подозрительный взгляд в сторону стола, не исключено, что этот хитрый паяц притворяется.
- Вылезай, вылезай щельма! Вылезай, не торону боле.
- Шонешно, Фольше и не фушно, ты фшо фелел... Фатрап!
- Алексашка, прекрати паясничать - Петр чуть улыбнулся, жалобные стенания Меньшикова не выдерживали никакой критики, но все равно смешно у него получается!
- не фылефу! - прошепелявил из под стола временно опальный главнокомандующий - ты опять драться будеф! И зубы мне выбьеф!
- Алексашка, ты или шепелявь, или нет, а то не правдоподобно как-то...
- А это, Мин Херц, правдоподобно??? - несчастный Александр Данилович Меншиков - Российский государственный деятель, фаворит и сподвижник Петра I, светлейший князь, вылез из под стола сияя лиловым фингалом, стремительно закрывавшем правый глаз светлейшего. Парика на нем небыло, коротко остриженные волосы стояли дыбом, напоминая пресловутые рожки лукавого. Быстро оценив обстановку, как безопасную для своей персоны, Меньшиков снова нырнул под стол, и появился оттуда бережно держа в руках светлый завитой парик присыпанный пудрой и пылью - Ну вот, вместо того, чтобы любящего тебя друга охаживать палкой. Лучше-бы дал тумаков своей прислуге, за что только барский хлеб жрут! Вот! - Меньшиков аккуратно потряс перед собой париком, как изобличающей ленивую прислугу уликой - посмотри! Посмотри только! Три! Три целковых! Корову голландскую купить можно!
- Корову говоришь? Три целковых говоришь? - голос государя стал снова зловеще ласковым, и несчастный фаворит, озираясь кинул взгляд на стол, и сошел с лица - А вот в этой бумаге - Петр ловко подхватил со стола, и потряс бумагой как давеча Меньшиков париком - В эээтой бууумаге, скааазано, что коровы голландские покупались по 4 с половиною целковых за голову... А ну стой мерзавец!
Последние слова государя полетели в спину фаворита, хитрый царедворец умудрился проскочить промеж длинных ног Петра, и теперь стремительно улепетывал куда подальше...
Кальяри, Италия 1720
К утесу вела узкая тропинка, между кустарником большими камнями она обрывалась на маленькой площадке, с которой прекрасно было видно море, и порт. Девушка заправила черную прядь под платок, и приставила ладонь ко лбу наподобе козырька, и продолжила всматриваться в даль моря. Трудно объяснить, да и некому тут объяснять, свои странные причуды, но Бенедатта всегда знала, когда придет тот корабль, и привезет её любимого. Морской ветер безжалостно трепал платок, стаскивал с плеч плащ из козьей шерсти, облеплял одеждой крепкий стан девушки. Бенедатта, сморгнула слезу от ветра, поморщилась, и снова стала вглядываться в даль моря...
У него четыре имени, разных, она зовет его Андреа. Он называет ее Мими - любимая, и не любит имя Бенедатта, когда он рядом кажется, что даже воздух вокруг горячий. Когда он смеется, в его глазах пляшут черти, а улыбка, у него улыбка искусителя рода человеческого... Он верит в Бога и Каббалу, но Бенедатта никогда не видела его в церкви, или проводившим тайные обряды. Он жесток с людьми, но собаки и лошади его любят. И женщины, сколько их было до нее, Бенедатта старалась не думать, но иногда у него в речи проскальзывали женские имена. Его кожа пахнет силой, и еще какой-то травой, тело покрыто шрамами, но каждого шрама ей хочется коснуться губами. О до безумства смелый - дважды выходил в круг на ножах. Стоит на краю утеса, и выходит в море в шторм. И он зовет ее Мими...
На глаза навернулись уже настоящие слезы, почувствует ли она когда-нибудь его руки? А вдруг шальные ветры, и коварное море заберут любимого? Андреа всегда смеялся над её страхами, говорил, что он такой грешник, что никому не нужен там, даже Люциферу. И что они, Люцифер с святым Петром уже второй год не могут прийти к соглашению, куда отправится его душа, каждый старается спихнуть его душу конкуренту. Богохульство конечно, но Андреа так потешно рассказывает...
В далеке показалась темная точка, Бенедатта подпрыгнула на месте, и зашептала молитву Деве Марии. Конечно, уже рядом... но тем больше волнение. Девушка стояла почти на краю утеса и зажав в руке простой деревянный крестик шептала веками выверенные слова, которые шепчут все женщины в ожидании своих любимых...
Четверть часа спустя уже можно было рассмотреть намек на паруса, и видно, что корабль идет именно в порт Кальяри. Бенедатта подхватила подол коричневой юбки, из добротного, но простого полотна, и почти бегом бросилась по тропинке обратно.
Небольшой домик, сложенный из глины с соломой, встретил прохладой, и запахом трав. Бенедатта сама их собирала и сушила, сначала для Андреа, потом и сама пристрастилась к травяным отварам. Еще запах трав, приятнее запаха рыбы, хоть домик стоял на краю деревни, и с подветренной стороны, но рыбацкая деревушка, есть рыбацкая деревушка, никуда не денешься от этого. Внутри дом состоял из одной большой комнаты - служившей и кухней, и столовой, и небольшого помещения отделенного полотняной занавеской где стояла большая кровать. Несколько сундуков вдоль стен, покрытых лоскутными одеялами, Чистовыметеный глинобитный пол. Большой стол на толстых монументальных ножках посреди комнаты. На столе... деревянная миска, в свежем меду плавают соты и кружиться пара ос. Уже кто-то успел побывать. За те три года, что продолжалась эта странная связь, с этим странным человеком, Бенедатта уже успела привыкнуть, к некоторым необычным вещам, что стабильно два раза в неделю у дверей появляется козье молоко в глиняном кувшине (молоко следовало перелить, а кувшин поставить на место, и он так же таинственно исчезал, как и появлялся). Иногда орехи, или вот так мед... а однажды, когда отец тяжело заболел, и не мог ходить в море, а услуги лекаря стоили баснословно дорого, появился кошель с деньгами. Андреа отшучивался, хотя и не отрицал свою причастность к этим чудесам, говорил, что ему удалось подружиться с местными лешими, и они помогают его невесте. В легенде о леших, была доля правды, один из них отлеживался у них на чердаке, а оживший после болезни отец тайком выбрасывал окровавленное тряпье. Можно подумать Бенедатта совсем дурочка. Не понимает, что Андреа дружит с местными контрабандистами. Но если мужчинам нравится считать ее дурочкой, пусть так и будет. Девушка заглянула на чердак, на сей раз гостей там небыло, позвала отца, и не услышав ответа выгнала ос и принялась, напевая замешивать тесто. Скоро приедет любимый...
Любовная лирика Италия
Догорел закат, мелькнул прощальным лучиком сквозь вырезанное в ставнях сердечко, шаловливо скользнул по щеке, спящей Бенедатты, попытался скользнуть ниже, на оголенное бедро, но мужская рука уверенно закрыла бедро покрывалом. Лучик словно смутившись исчез.
-Правильно, вали отсюда, нечего лапать мою девочку - Давыдов посмотрел на луч, как будто тот был во плоти. Попытался отобрать у спящей подушку, которую она обнимала - Мими, отдай, - Бенедатта капризно сморщилась во сне, и крепче прижала к себе подушку.
Давыдов вздохнул, и лег рядом, положа руку под голову, потом повернулся на бок, приподнялся на локте, и замер созерцая спящую девушку.
Моя девочка. Когда ты вот так спишь, ты еще ребенок, и подушку обнимаешь как куклу. Только не было никогда у тебя кукол, твои игрушки вырезанные из дерева собачки и лошадки, твоим любящим отцом.
Моя девочка, ты спишь беззащитно, свернувшись клубочком... причмокиваешь во сне... твои волосы разметались по подушке, как хочется зарыться в них лицом.
Я хочу остаться с тобой, моя девочка, очень хочу. Хочу разделить с тобою все твои мечты и планы. Ловить рыбу, ходить в море на старой, но надежной фелуке, учить этому, и еще многому другому своих детей. Построить дом на том утесе, где ты меня всегда ждешь...
