– Пошел ты, – отпихнул его Антон, но дядюшка Келла просто так уходить не собирался.

– Побольше радуй Кейку, крошка! – орал он громко и весело. – А он будет радовать нас!

Кей попытался оттолкнуть его подальше от камеры, но Келла не сдавался. Орал, махал рукой и радовался, как ребенок новогодней игрушке.

Кей с трудом избавился от друга, закрыв, видимо, дверь на замок, но какое-то время ударник продолжал ломиться и что-то вопить.

– Продолжим? – внимательно посмотрел на меня Антон.

– Не буду, – вздернула нос я. – Еще кто-нибудь припрется.

– Обещаю, что буду только я, – тоном змея-искусителя проговорил парень, а я поймала себя на мысли, что во мне растет какое-то безумное желание поцеловать Тропинина.

Главное, экран лизать не начни.

– Я хочу тебя, – тут он сделал выжидательную паузу и продолжил, как ни в чем не бывало, – обнять.

– Ты обещал приехать в декабре. Тогда и обнимешь.

– Может, раньше. Или позже. Расписание постоянно меняется, – поморщился досадливо Антон. Он, как и всегда, не говорил о работе, о том, как много ему приходится впахивать вместе с другими парнями из группы, и если бы я не наблюдала, как «На краю» реально работают, у меня бы вновь сложилось неправильное впечатление, что ни Антон, ни остальные ничего не делают. Так, отдыхают где-то в Берлине. Иногда записывают песенки, и только.

Антон говорил мне приятные вещи, чуть-чуть издевался, всего лишь тоном и интонацией пробуждая пока еще странные для меня желания, пытался развеселить, решив, видимо, что поступок матери слишком сильно ранил его впечатлительную девушку. А я таяла только от одного его голоса и мечтала, чтобы время пролетело скорее – только бы обнять его вновь.

Во время нашего непринужденного разговора в углу экрана замигало вдруг сообщение, гласившее, что на мою почту пришло новое письмо, и я машинально кликнула на него. Наверное, если бы я не открыла его во время разговора по скайпу, то вообще ничего не сказала бы Антону. Но он по выражению моего лица понял, что что-то не так.

– С компьютером что-то? – спросил он, подумав, наверное, что у меня что-то зависло. Когда у него что-то ломалось или начинало неправильно функционировать, Антон в момент становился раздражительным, превращаясь из Ледяного принца в ворчливую бабку, что меня всегда очень веселило.

– Мне такое странное сообщение пришло, – сказала я видимо несколько испуганно, потому что Антон совсем растерял весь свой игриво-романтический пыл.

– Что там?

– Да так…

– Покажи.

А я, растерявшись, включила демонстрацию экрана:

«Оставь в покое того, кто тебе не принадлежит. Помни, моя дорогая Катенька, что воров наказывают. Ни ты, ни Антон не будете счастливы, а вместе с вами – кое-кто еще. Вашей любви не существует».

Тут не было прямо угрозы, но пальцы мои похолодели, а в душу на цыпочках прокралось плохое предчувствие.

«Алина» – тотчас промелькнуло у меня в голове. И у Антона, видимо, тоже. Он зло выругался, хотя при мне старался не употреблять хлестких выражений.

Я с какой-то кривой усмешкой скосила глаза на мейл, с которого пришло странное сообщение: [email protected].

– Баба Яга против, – прочитала я со смешком. – Надо же, а у кого-то забавное чувство юмора.

Или его вообще нет.

– *Запрещено цензурой*, – бросил Антон с изрядной долей раздражения и взлохматил светлые волосы. – Это не может быть ваш психопат?.. – предположил он задумчиво. – Как его… Которому я не успел начистить морду. Его Демоница называла Бабой Ягой?

– Валерий? – вспомнила я бывшего Ниночкиного ухажера. – Да ну, бред! У него Настя есть. Он замуж хочет ее позвать. Да и вообще, сомневаюсь, чтобы Валерий испытывал к тебе нежную любовь, Антош. Скорее, наоборот.

Они друг друга терпеть не могли.

– Ты права, – потер он глаза.

Мы оба знали, кто мог написать это письмо.

Только один человек.

– Это она, да? – спросила я прямо, не выдержав. – Она ведь не оставила тебя в покое.

Проклятая Алина! Сидела же спокойно, но нет, решила вновь появиться на горизонте!

– Я все решу, – жестким голосом сказал Антон, у которого на душе, кажется, бушевал шторм. – Ты ведь не принимаешь это за чистую монету, Катя? – с надеждой спросил он. К плохим словам, едким комментариям и глупым сплетням он привык куда больше, чем я.

Надеюсь, мамаша Тропинина вставит звиздюлей Алиночке и Кириллу, хе-хе.

– Нет, – покачала я головой. – Просто это так странно… Почему она не оставляет тебя в покое? Между вами все кончено. У нее не получилось ничего летом. Но она все равно пытается быть с тобой. Так любит?

– Алина упертая, – устало ответил Антон.

Алина! А ведь когда-то он произносил ее имя с теплотой и нежностью.

Как и ты – имя Максима.

– Ты ведь ничего не чувствуешь к ней? – зачем-то спросила я и сама себя отругала за вопрос. Ну и зачем я это делаю?

– Не чувствую, – отрезал Антон. – Я люблю и хочу только тебя. Поняла?

Я молчала.

– Поняла? – повторил Тропинин.

Я подняла на него грустные глаза.

– Да, поняла, – тихо сказала я.

– Вот и славно. Тебе так не повезло, – склонил он голову, скрестив над ней пальцы. – С тобой рядом я. И мои проблемы.

– Проблемы есть у всех, – возразила я. – Антон, пообещай мне, что, если вдруг однажды ты полюбишь другого человека, я узнаю об этом первой. И от тебя.

Вновь вспомнились его родители. Слова Адольской. Красивая девушка, оставившая в квартире Олега Ивановича серьгу.

– Что за разговоры, Катя? – поморщился Антон.

– Пообещай, – твердо сказала я.

– Я не собираюсь любить никого, кроме тебя, – сказал он. – Или ты настолько не доверяешь мне?

– Доверяю.

– Тогда верь до конца.

Я улыбнулась, глядя на его сосредоточенное и все еще злое лицо.

– Я попрошу Эдгара помочь. Может быть, ему удастся понять, кто отправил письмо.

– Хорошо, – только и сказал Тропинин.

Мы долго еще говорили с Антоном, уже без намека на веселье, серьезно и грустно, и он не обещал мне звезд с неба, месяц под косу и самой прекрасной любви на земле. Напротив, постарался как-то деликатно спокойным голосом объяснить, какие могут быть минусы в отношениях с ним. Кроме Алины и тучи поклонниц, которые не должны были узнать о моем существовании.

Как будто бы оправдывался.

А мне это не нравилось, я горячо возражала, а он говорил, что я глупая и маленькая, как будто бы сам был большим и умным.

– Спасибо, что не испугалась ее, – сказал мне напоследок Антон.

Что я могла ему сказать на это? Только улыбнуться в ответ, жалея, что он находится от меня за тысячи километров.

После разговора с Катей Антон некоторое время приходил в себя, глядя в синее-синее небо. Чистое, приветливое, высокое.

Небо всегда напоминало ее – казалось таким же естественно-красивым и далеким. Было везде, но не давалось в руки. Играло красками, как Катя его чувствами, даже не подозревая этого. И всегда, где бы он ни находился, было над его головой.

Когда их разъединяло расстояние, Антон думал, что его небо заточили в клетку, но стоило ему увидеть ее, коснуться, прижать к себе, как оковы пали, и его личное небо стремительно разверзлось над ними.

И они оба стали небом.

От одного только воспоминания о тех нескольких днях, проведенных вместе в Москве, участилось дыхание, и сердце стало биться где-то в горле.

Антон налил в стакан простой холодной воды и выпил залпом. Вода всегда его успокаивала. Наполняла. Исцеляла.

Любовь тоже наполняла.

Антон отчетливо осознавал, что его любовь к Кате – уже не детское влечение, не юношеская безумная страсть, затмевающая разум, не взрывающее голову желание близости, а нечто совсем иное.

Глубокое. Личное. Неподвластное разуму.

Он не мог описать точно, что такое его любовь, но знал – медленно, но верно, методом проб и ошибок, он нашел своего человека. И странно, что когда-то он совсем не обращал на нее внимания и не знал, что она может быть такой – захватывающе-особенной.