В 63 году не только в Риме, но и в священном городе Иерусалиме можно было считаться праведным иудеем, открыто христианствуя, и выражать сочувствие к христианству, не переставая через то быть строгим — даже — фирисеем, как то совершенно ясно явствует из процесса апостола Павла, который и сам себя открыто причислял к этому толку, и находил в нем сочувствие и защиту (Д. XXIII. 6—9). Из всех апостолов ап. Павел стяжал наибольшую вражду иудеев, как основатель христианства языков. Господствующие секты гнали его, били до полусмерти, подводили под суд, составляли заговоры на его жизнь, довели его до того, что римская тюрьма и римский полицейский надзор сделались единственно надежной охраной. Но все его ссоры с иудеями все-таки не разлучили его с ними. Он не оглашен по иудейскому миру, как вероотступник, — он только вольнодумец, который искусно спорит о законе в синагогах и, побивая оппонентов силой слова, часто бывает побит ими силой физической. Эти гонения, несмотря на всю их прискорбность, далеки от полного разрыва старой религии с новым сектантом. Религиозные диспуты евреев и сейчас ведутся с фанатической страстностью, весьма часто доводящей участников до самых грубых насилий. Однако из этих споров о вере еще не родится конечных отлучений, и никто из диспутантов — ни победитель, ни побежденный, — после спора о вере не перестанет ни быть, ни считаться, ни считать сам себя иудеем. Вспомните чудесные сцены в «Уриале Акосте». Точно то же было и с ап. Павлом: бурные сцены, которыми прекращались его проповеди, кажутся тесно связанными между собой, как будто непрерывными, только в быстром и лаконическом повествовании «Деяний» могущественный драматизм их развязки заставляет нас забывать об их медленном назревании. Павел и Варнавва живут в Антиохии целый год, создают здесь, «уча в церкви», группу последователей, которые «в первый раз стали называться христианами» (Д. XI. 25, 26); затем совершают путешествия в Иерусалим и на о. Кипр; возвратясь в Антиохию, они — уже хорошо известные здесь прежней деятельностью — идут в синагогу. Начальник синагоги, конечно, знает их, для него они — сектанты, раскольники; он понимает, что ждать от них речей, благоприятных закону, нельзя. Одного, при всем том, не только не противится их слову, но еще сам же и предложил им говорить:
«Мужи-братья! Если у вас есть слово наставления к народу, говорите» (Д. XIII. 14, 15).
В Антиохии разрыву с синагогой предшествует более чем годичная, в недрах ее, открытая проповедь к «мужам братьям». В Коринфе Павел общается с синагогой год и шесть месяцев до бунта против него, поднятого Сосфеном, и еще «довольно дней» после бунта (Д. XVIII. 1, 4, 8, 11, 17, 18); в Ефесе ссоре с синагогой предшествовало три месяца (Д. XIX. 8) и т.д. Притом все эти разрывы, — несмотря на остроту свою, — местные: они не получают широкой огласки. Прежде чем на Павла восстало правоверное азийское иудейство в совокупности всех своих синагог, он имел с каждой из них ссоры порознь: против него не издавалось окружных посланий, эмиссары синагог, посылаемые в противодействие ему, не уходили дальше соседних городов (Д. XIV. 19; XVII. 13). Даже после страшной иерусалимской бури против Павла, — во время которой он, однако, имел фарисеев на своей стороне, — даже после его двухлетнего процесса, он, казалось бы, должный стать уже еретической знаменитостью во всем еврействе, оказывается совершенным незнакомцем для иудейской общины Рима:
«Мы ни писем не получали о тебе из Иудеи, ни из приходящих братьев никто не известил о тебе и не сказал чего-либо худого. Впрочем, желательно нам слышать от тебя, как ты мыслишь: ибо известно нам, что об этом учении везде спорят» (Д. XXVIII. 21, 22).
И уже та готовность, с какой старейшины общины явились к ап. Павлу по первому его приглашению, ясно показывает, что они рассчитывали видеть в «христианине» не ренегата, но только диссидента, — иначе незачем бы им было и приходить, не о чем бы и спорить. Ренегат — уже не иудей, иудеям нет дела до него и до его мнений. Диссидент же, хотя и люта вражда правоверных против него, все-таки остается в лоне синагоги и свой для нее. Павел нашел в Риме христианскую группу, — вероятно, очень маленькую, потому что он не мог удовольствоваться ее содействием и искал поддержки в большой синагоге (Д. XXVII. 17— 20), фракцию которой эта группа, конечно, представляла, и которую синагога считала своей фракцией. Будь дело иначе, Павел, без поручительных писем и личной рекомендации, не мог бы привлечь к себе «в узы» еврейскую «старшину» слушать слово свое (XXVIII. 17); созвать сходку он мог только при посредстве христианских друзей, а они могли исполнить поручение, только будучи равноправными членами синагоги: приглашения к апостолу, да еще «в узы», от людей, рассматриваемых, как ренегаты или в качестве отвергнутых еретиков, правоверные иудеи не только не приняли бы, но и не захотели бы даже слушать.
Еще менее охоты к гласному отделению от синагоги проявляла тогда сторона христианская. Апостолы все — строгие обрядовики, свято хранящие связь с иерусалимским храмом... (См. прим, в конце книги.)
Широкое свободомыслие апостола Павла, направленное в охрану прозелитов из язычников от Моисеева закона, хотя и выделяло его из консервативной иудейской среды старших апостолов, однако, конечно, не настолько, чтобы ему отречься от родины и веры ее: сам иудаический прозелит христианства, бывший Савл — ревнитель, Павел проповедывал переход к закону Христову мимо закона Моисеева никак не для себя, которого призвание Христово застало в законе. «Призван ли кто обрезанным, не скрывайся: призван ли кто необрезанным, не обрезывайся», — прямое установление ап. Павла. «Каждый оставайся в том звании, в котором призван» (1 Кор. VII, 18, 20). Ни в посланиях апостола, ни в Деяниях нельзя найти ни одного намека, чтобы Савл, сделавшись Павлом, перестал считать себя иудеем, — наоборот, он постоянно подчеркивает свое иудейство:
«Я — иудеянин, родившийся в Тарсе Киликийском, воспитанный в сем городе при ногах Гамалиила, фарисей, сын фарисея» (Д. XXIII. 6). «Я пришел в Иерусалим для поклонения... Служу Богу отцов моих, веруя всему, написанному в законе и пророках, имея надежду на Бога, что будет воскресенье мертвых, праведных и неправедных, чего и сами они ожидают... Я пришел, чтобы доставить милостыню народу моему и приношения... Нашли меня, очистившегося в храме...» (XXIV. 11, 14, 15, 17, 18). «Я не сделал никакого преступления ни против храма» (XXV, 8). «Я жил фарисеем по строжайшему в нашем вероисповедании учению» (XXVI. 5).
Лишь в минуту крайней, смертельной опасности, открывает Павел свои права римского гражданина, а привезенный под арестом в Рим, он, при первом же свидании с иудейскими старейшинами, спешил успокоить их, что, какими бы ни нашли они его религиозные убеждения, — «я не сделал ничего против народа или отеческих обычаев... я принужден был потребовать суда у кесаря не с тем, чтобы обвинять в чем-либо мой народ» (Д. XXVIII. 17, 19).
То же самое в посланиях.
«Я — израильтянин, от семени Авраамова, из колена Вениаминова» (Рим. XL 1). «Они евреи? И я. Израильтяне? И я. Семя Авраамово? И я.» (2 Кор. XI. 22). Если кто другой думает надеяться на плоть, то более я, обрезанный в восьмой день, из рода Изралиева, колена Вениаминова, еврей от евреев, по учению фарисей" (Фил. III. 4, 5).
Ни в проповеди, ни в узах, гонимый саддукеями, «апостол языков» не отвергался от своего народа. А народ иудейский и религиозный союз иудейский — синонимы. Кто порвал связь с синагогой, тот уже не иудей. Равно как тот, кто вступает в связь с синагогой, тот — какой бы нации он ни был — становится иудеем. Гонимый иудейством, как сектант, ап. Павел оставался иудеем перед самим собой. Создатель свободного космополитического христианства, он вел языческий мир, в обход трудной и неприятной для «эллинов» промежуточной ступени иудейской, прямо к Христу. Но сам-то он был и повинен этой промежуточной ступени, и привычен к ней, как иудей по рождению, образованию, школе. Разрушая синагогу в будущем, он оставался ее членом в настоящем. В 61 году он в иудействе еще свой человек, и римская синагога встречает его без предубеждения.
