– Все, хватит пиздеть мне прямо в лицо, Джон Сноу, – неожиданно резко бросил Рамси. Презрение, исказившее его толстый рот, выглядело совсем как настоящее. – Ты не умеешь этого делать. Нет, хорошо, я понимаю тебя и в этом всем. Мелисандра хороша собой, умна, она нужна тебе и чувствует к тебе эти интересные вещи. Но меня откровенно бесит, что ты не можешь просто сказать мне правду.
– И какую правду ты хочешь услышать? – Джон наверняка не заметил, как его пальцы на правой руке машинально сжались.
– Как умирала Ширен, – просто и прямо сказал Рамси, не отводя взгляд.
Лицо Джона немного исказилось.
“Давай, спроси, спроси, Джон Сноу, не бойся того, что не знаешь ответ”.
Но через секунду он спокойно, снова контролируя себя, разжал пальцы.
– Что именно ты хочешь услышать? – он достаточно естественно вернулся к прежнему, строго и сухо допрашивающему тону.
– Думаешь, я дурю тебя и этого тоже не знаю? – но и Рамси на самом деле все еще не было нужно, чтобы Джон ставил себя в глупое или какое угодно другое положение. Рамси и так отлично знал обо всем, о чем не знал Джон Сноу.
– Понятия не имею. Я задал тебе вопрос.
– Хорошо, – Рамси почти развалился на ящике, вольготно откинувшись на связанные ладони и скрестив щиколотки. – Я хотел бы услышать о том, как много крови ты тогда потерял. О том, как она, эта кровь, была нужна тебе. О том, что у Мелисандры была возможности откачать ее из умирающей девочки и сохранить для тебя, и хотя это все равно было бы ужасно цинично, она этого не сделала. Я бы хотел услышать о мертвом боге, его бредовых сектантских ритуалах и том, что Мелисандра предпочла держать малышку Ширен живой те четыре дня, пока ты не приходил в себя. И, конечно, о том, как ты, успешно отлежавшись на сладком чае и антибиотиках и то ли уж божьим чудом, то ли медицинским не нося сейчас каменную коросту, можешь спокойно судить других людей, зная, как та маленькая девочка кричала от боли каждый день без сна, так, что твой Эдд поседел бы еще раз, если бы мог, – Рамси не обвинял Джона, но говорил жестко и смягчил тон, только когда увидел то, что хотел. – Твоя жизнь дорого оплачена, Джон, но, как я сказал, у всех нас свои причины и цели. Просто… хватит этого стесняться. Хотя бы сейчас, – Рамси добавил просто и по-свойски, внимательно наблюдая за Джоном.
Тот довольно хорошо сдержал выражение своего лица и в этот раз, но Рамси заметил мелькнувший в его взгляде, где-то глубоко, ужас, смешанный с отвращением. Хотя, по правде, Рамси и не нужно было ничего замечать. Он и так отлично знал, что по-другому Джон среагировать не мог. Но, к его удивлению, Джон неожиданно быстро справился с собой, собравшись и видимо привычно отстранившись от ситуации.
– В любом случае, Мелисандра сделала это для того, чтобы спасти мою жизнь, – его голос дрогнул самую малость. – И хотя ты прав, мне не стоило оставлять это без внимания, но все же даже это не идет в сравнение с месяцами мучений Джейни Пуль и Теона Грейджоя.
– Будем теперь отмерять наказания по времени? Подержишь человека с ожогами неделю – останешься без сладкого, а порежешь чутка год-другой – и давай на расстрел? – голос Рамси стал таким ядовитым – как и новая, набрасываемая поверх предыдущей на шею стяжка, – но Джон опять промолчал. – Если мы говорим о результатах, Джон, то после эксперимента с Вонючкой я предоставил мужской группе занимательную работу на тему влияния полового инстинкта на солдат. А что про Арью… извини, про Джейни, мой эксперимент с собаками на самом деле не слишком удался, но, как я уже сказал, я начал с ними обоими курс социальной адаптации, первым в нашей лаборатории. Ты ведь знаешь, что делают с объектами после опытов обычно? Их сжигают, Джон, как только они становятся бесполезны. Я же хотел чего-то большего. Я хотел возможности адаптации для солдат после Зимы, нереализуемой на данный момент. И что, скажешь, это идет не в ту же цену, что и твоя жизнь? Только потому, что мне нравился процесс? – ну, тут уже можно было и немного приврать, но Джон бы все равно этого не заметил – у него только дернулся рот, как от удара, когда Рамси назвал имя Арьи, хотя он очевидно и был готов к этому, сдержавшись и продолжая сухо молчать.
– Да, я услышал тебя, Рамси Болтон, – наконец сказал он, через несколько секунд, когда улеглась звенящая тишина после сказанного Рамси. – И хотя я должен выразить сомнение в твоем, как ты это назвал, “курсе социальной адаптации”, учитывая, что Джейни Пуль, по-моему, была просто предельно запугана, я учту эту информацию.
– По-твоему. А ты, я гляжу, достаточно хорош в психологии, чтобы в этом разбираться, – жирные губы Рамси поплыли в неприятной ухмылке. – Да, думаю, ты отлично справишься с тем, чтобы теперь помогать ей строить связи с окружающими людьми, обслуживать себя, самостоятельно принимать решения и контролировать свои приступы. Нет, я серьезно. Без меня тебе придется это делать. И я надеюсь, ты не прохеришь всю мою работу в процессе, – он говорил, как действительно оскорбленный в лучших чувствах ученый, – и немного, пожалуй, все-таки был им.
– Я тебя услышал, Рамси, – твердо повторил Джон. – И, думаю, это все, что я хотел услышать, – он положил руки на колени, явно собираясь встать, но Рамси остановил его, снова быстро облизав рот:
– Постой, Джон. Один вопрос. Я могу его задать?
– Разумеется, – Джон кивнул, хотя и выглядел настороженным: ему явно не хотелось объяснять по очередному кругу, почему все должно закончиться именно так. Но Рамси наклонился вперед, удерживая равновесие на пальцах ног, упертых в пол, и спросил его резко:
– А что, если хотя бы на секунду, на одну секунду ты мог бы допустить, что Ширен была бы твоей родной сестрой?
Джон посмотрел на него внимательно, а потом хладнокровно покачал головой.
– Но она не была, – ответил он негромко.
– Как и Джейни, – парировал Рамси, глядя в припухшие серые глаза и чувствуя, что нащупал край кровавой нитки, до мокрых подтеков стянувшей уже глотку Джона Сноу. Без последнего узла это все было бы неприятно незавершенным.
– Но Ширен никогда не могла бы быть моей сестрой. В отличие от Джейни Пуль, – сухо отрезал Джон.
– Ты думаешь? – лукаво спросил Рамси.
– Я думаю… знаю, что, будь Ширен моей сестрой, Мелисандра бы знала, что ей с этим следует делать, а что не следует. Она бы не допустила, чтобы… – Джон прикусил язык, понимая, что только что сказал, но Рамси не обратил на это внимание, по крайней мере, не внешне.
– А откуда тебе знать, что бы я стал и что бы не стал делать с Джейни, будь она твоей сестрой? – только тихо сказал он, глядя прямо на Джона. Джон тоже упрямо смотрел на него, а потом его ресницы дрогнули, и он опустил голову, с силой обтирая лицо обеими ладонями. Он сидел так еще какое-то время, смотря в пол и потирая виски, но Рамси никуда не торопил его. Наконец Джон поднял взгляд.
– И что бы ты сделал? – он спросил прямо и негромко, отбросив все попытки казаться лучше, чем был на самом деле. Рамси помолчал, куснув губу перед тем, как ответить.
– А она была бы похожа на тебя?
Джон шумно выдохнул носом. Сцепил и расцепил пальцы. И резко поднялся.
– Ладно. Если у меня будут еще какие-то вопросы, я задам их тебе завтра.
– Ты хочешь сказать, что сегодняшнюю ночь я еще протяну? – легкомысленно спросил Рамси, опять откидываясь назад.
– У меня и без тебя много дел, с которыми нужно разобраться, – Джон глянул на него последний раз перед тем, как постучать в дверь и позвать Тормунда.
Тормунд сначала выпустил Джона, а потом уже зашел развязать Рамси, нарочно грубо, ободрав кожу на левом запястье. После он снова запер Рамси снаружи, а где-то через полчаса вернулся в сопровождении Атласа. Лицо у того было еще более неприязненным, чем у остальных, и губы аж дрожали от ярости. Рамси не удержался и улыбнулся ему, за что получил стопку из двух одеял, уткнутую в лицо, и брошенное на пол пластиковое ведро.
– Если треснет – тебе же потом подтирать придется, – пробурчал Рамси в неистово теплые одеяла, не желая доставать из них ни нос, ни руки, но Атлас, как и другие, видимо, по приказу Джона, не стал с ним разговаривать. Только вышел и вернулся с картонной тарелкой и таким же стаканом. Джон не пожалел Рамси полноценного обеда из печеной рыбы с бобами и маринованной капустой и крепкого сладкого чая, и хотя Атлас и разлил немного, ставя на стол, это было ничего.
