– Твоим речам не отвлечь меня, глупый демон! – говорит Тиерсен, и ему уже даже почти не хочется громко рассмеяться от этих слов, чем он грешил на их первых тренировках. Он расслабляется и больше не смотрит в зал, его работа не здесь, здесь он просто играет с Цицеро, как на арене, как в их подвале, как… всегда. Тиерсен легко бросает ножи, и прямо, и повернувшись спиной, изредка подходя и вырывая их из дерева, не слишком остроумно, но довольно артистично отвечая на бесконечные подколки Цицеро. Тот один раз тянется укусить его за подбородок, и это настолько интимно, настолько интимны эти капельки пота на его висках и его широкая безумная улыбка, что Тиерсен и думать забывает пока об их контракте. Он играет с Цицеро, и все остальное – лишь фон для их веселой игры. Тиерсен смотрит на своего вечно смеющегося демона, и никакие сомнения, никакие кошмары и отвлеченные мысли не смогут заставить его руку дрожать.

И когда представление приближается к концу, когда Тиерсен повязывает поверх маски плотную черную ленту, когда Колесо Смерти раскручивается и Цицеро кричит, Тиерсен слышит его, слышит щелчки реле, звук мотора, все детали, зная, что не ошибется, как не ошибался до этого. Тиерсен бросает ножи. Каждый – именно в то мгновение, когда нужно, ни долей секунды раньше, ни долей – позже. Дети замерли, кажется, все замерли, все смотрят, как быстро Тиерсен сдергивает ножи с пояса, раскручивая свою смертельную игру.

Цицеро кричит громко, почти детским визгом, и это значит – последняя пара ножей, по обе стороны от шеи. Тиерсен легко и зрелищно подбрасывает первый, слушая щелчок реле, и метает его просто, естественно, продолжением руки, занося второй. И Цицеро перестает кричать, резко захлебнувшись смехом.

Тиерсен сглатывает. Он не думает ни о чем, но в легких как будто мгновенно заканчивается воздух. Но если Тиерсен подумает сейчас, хоть на мгновение подумает… Ему кажется, что он не держал в руках ничего тяжелее последнего ножа, и он цепляется за эту мысль. Он не может думать о другом, даже позволить себе, даже на долю секунды захотеть сдернуть ленту немедленно, и бросает нож – точно тогда, когда должен, хотя ему и кажется, что его сердце пропускает удар с этим броском. Нож с глухим стуком входит в дерево, и вокруг очень тихо. Реле выключается с легким щелчком.

– Нет, вы видели, вы это видели?! Этот мерзавец чуть не испортил мой парадный колпак! – Цицеро кричит совершенно обиженно, и Тиерсен наконец выдыхает так мучительно, раскрывая губы, и его короткого всхлипа совсем не слышно за счастливыми детскими криками.

“Я убью его к чертовой матери. И уже точно не буду волноваться”, – думает Тиерсен, чувствуя какую-то короткую колющую боль в левой стороне груди. – “Он меня до инфаркта в тридцать лет доведет, сукин сын!” – он сдирает повязку и видит, слышит, как возмущается Цицеро, но глаза у него веселые, и он бросает искоса взгляд на Тиерсена, и уголки губ у него счастливо дергаются. – “Убью. Когда-нибудь обязательно убью”, – решает Тиерсен и успокаивается на этом.

Он поворачивается к залу и замечает немного снисходительный, но заинтересованный взгляд Лефруа, абсолютно отсутствующий – Серафена, и целиком влюбленный – Элизабет. Тиерсен кланяется и слышит уже привычные, пусть и заслуженные аплодисменты, не слишком обращая на них внимание, хотя Элизабет и едва не сбивает ладони от усердия, даже приподнимаясь. Тиерсен слышит, как смеется его Цицеро, знает, что он тоже пытается кланяться в своей неудобной позе, чем веселит детей. Несмотря на то, что голова у него не в порядке, он обычно нравится детям и легко находит с ними общий язык. Хотя, если бы вдруг что, отец из него явно был бы отвратительный, Тиерсен точно знает. Хотя он и не собирается давать Цицеро какую-то возможность завести наследников или заводить их самому. Нет и нет, таким, как они, точно не следует размножаться и передавать дальше свой набор психических заболеваний. Да и вообще Тиерсен с безрассудным удовольствием закончил бы род Мотьеров на себе, если бы это зависело только от него. И особенно четко он понимает эту необходимость, когда Элизабет своим криком заставляет его поднять голову.

– Стойте! – она как-то странно раскраснелась вдруг, Тиерсен замечает, что это произошло буквально за несколько секунд, на которые он отвлекся. Он поворачивает голову – верно, Элизабет заметила, что Колесо Смерти увозят, и рабочие сцены замерли послушно, уже зная, что маленькая мадемуазель Мотьер часто просит особо полюбившихся артистов выступить еще. – Стойте! – она повторяет зачем-то, и Тиерсен видит, как болезненно и быстро дергается ее грудь под тонкой блузой. – Месье Слышащий голос Ночи! – Элизабет выбирается из-за стола, и ее глаза блестят как-то лихорадочно.

– Да, мадемуазель? – Тиерсен внимательно смотрит на нее.

– Я тоже хочу бросить нож!

Тиерсен на секунду замирает, а взрослые в зале смеются, хорошо слыша громкий голос Элизабет.

– Боюсь, я не могу подвергать ваше здоровье такой опасности, мадемуазель, – Тиерсен старается говорить мягко. – Это очень острые ножи. Ваши родители не простят мне, если я позволю вам так рисковать собой.

– Я хочу бросить нож! – упрямо повторяет Элизабет. Она выглядит так странно, будто прямо сейчас упадет без сознания. Тиерсен старательно вспоминает записи Селестина, но не находит в памяти ничего касательно нездоровья малышки. – Папа! – Элизабет поворачивается резко, до того, как Тиерсен успевает ответить.

– Эй, месье Слышащий голос Ночи! – Серафен довольно смеется, передразнивая дочь; он тоже в каком-то истерическом состоянии, но Тиерсен знает, что он всегда был таким. – Плохо же вы слышите! Моя дочь сказала, что хочет бросить нож, так дайте ей его.

Тиерсен оглядывается коротко, но за кулисами видит только пожимающую беспокойно плечами Одетт, которая будто говорит, что хотела бы помочь, но не знает, чем. И их распорядитель, как назло, будто сквозь землю провалился.

– Я не могу, месье Мотьер, – Тиерсен тоже пожимает плечами. А что ему остается делать? – Это слишком опасно.

– Моя дочь уже обращалась с ножами, она не порежется, не бойтесь, – усмехается Серафен.

“Да срать я хотел на твою дочь”, – зло думает Тиерсен, но снаружи только улыбается.

– И все таки мой ответ – нет, месье.

– Да ладно, просто скажите, сколько это будет стоить, – Серафен достает из внутреннего кармана пиджака чековую книжку и ручку. Элизабет все еще смотрит на него и хмурится, но он только вздыхает: – Что поделаешь, милая, эти охотники на демонов не меньше охочи и до золота. Но любой каприз для моей малышки, сегодня твой день рождения, конечно, все, что захочешь. Так сколько, месье Слышащий? И не бойтесь, не порежет она вашего демона, – это все превращается в представление для них троих, и Серафену, и Элизабет совершенно плевать на других гостей, а те делают вид, что не замечают затянувшейся паузы. А вот Тиерсен так не может, он только думает, где этот херов распорядитель, когда он так нужен. Он смотрит на Цицеро мельком, но тот только дергает ртом: действительно, ему бы лучше сейчас молчать, чтобы еще больше не распалять девочку.

– Я думаю, мой демон не продается. Где я еще такого возьму, если вдруг что? – Тиерсен решает все-таки продолжить игру, он не должен привлекать к себе внимание больше, чем это и так за него делают его будущие жертвы. – Если только вы не хотите пойти на круг вместо него.

– А вы мне нравитесь, – Серафен обдумывает сказанное секунду и смеется, он видимо не так уж хочет настаивать на капризе Элизабет. – Ладно, а поиграть с ним Лиз можно?

– Поиграть – сколько угодно, – Тиерсен с облегчением улыбается. – Я даже могу оставить ему руки связанными, – вроде бы ситуация постепенно смягчается.

– Ну что, Лиз, хочешь поиграть со страшным демоном? – спрашивает Серафен, и Тиерсен видит, как Элизабет смотрит в одну точку странно, а через секунду ее лицо так сильно меняется. Она вскрикивает и хватает один из ножей со стола. Цицеро взвизгивает громко, когда нож бьется о круг рядом с его бедром, и пытается изогнуться. Он чувствует себя очень незащищенным – знает, что ремни не распутать так быстро.