– Ты в порядке? – он кричит Тиерсену, и тот немного натянуто кивает, стараясь не двигаться, чтобы кровь не текла еще сильнее. – Извини за… – Селестин неопределенно крутит головой, успокоившись и убедившись, что брат пока умирать не собирается.

– Все в порядке, – Тиерсен улыбается и тут же шипит, пока Цицеро торопливо перевязывает ему саму рану.

– Мы промоем ее в машине, у нас есть вода, все вымоем, чисто-начисто, ни пятнышка не останется, – он опять бормочет торопливо себе под нос, как будто и не Тиерсену вовсе, и тот выпрямляется, аккуратно выставив ногу вперед. Он старается не думать о том, сколько всего сейчас предстоит сделать, сколько еще. Ему нужен врач, здесь столько следов, в квартире Назира столько вещей. Тиерсен глубоко вдыхает и пытается хотя бы частично упорядочить все то, что им сейчас необходимо сделать. И хватает все еще бормочущего Цицеро за подбородок, поднимая его голову, когда тот заканчивает с перевязкой.

– Послушай меня, сердце мое, – говорит тихо и, насколько возможно, спокойно. – Я понятия не имею, что происходит и что вы здесь делаете, но сейчас послушай меня. Вы ведь приехали на машине? – Цицеро кивает, и Тиерсен чувствует, как его совсем короткая щетина царапает пальцы. – Отлично. Тогда сейчас Селестин отведет меня к ней, а ты пока убери все ваши следы, вытри кровь и утопи автомобиль Лефруа здесь же. Я его оставил…

– Цицеро знает! Цицеро все знает! – маленький итальянец говорит громко, и его глаза, только что еще немного виноватые, снова вспыхивают золотом. И Тиерсен сдерживает болезненную улыбку краем губ.

– Ты расскажешь мне потом все. Посмей только не рассказать, – легонько толкает Цицеро в подбородок, и тот смеется, потирая стриженый затылок. – Иначе я умру от любопытства и остаток твоей жизни буду приходить к тебе в кошмарных снах, – Тиерсен замолкает, немного неловко, странно, и Цицеро тоже молчит.

Тиерсен целует его просто и резко, сразу мокро и открытым ртом, и Цицеро тихо стонет, жмурясь и обхватывая его за шею. И этот поцелуй пахнет болотной тиной, и на него совсем нет времени, но как же без него.

Селестин осторожно подходит к краю болота, и его взгляд отстранен, он прижимает к себе винтовку нервически, осторожно, словно боясь, что та выстрелит. И смотрит, смотрит, наблюдает, как тело Лефруа с последним громким хлюпом уходит в болото, и трясина почти жадно смыкается над его головой. Селестин начинает тихо, очень нервно смеяться.

– Господи, Тир, – он резко садится на траву, обнимая винтовку и смеясь громче. – Господи… Неужели все это закончилось?

Тиерсен отрывается от Цицеро, влажно, облизав его мокрые губы, и поворачивается к Селестину, не отпуская плечи своего итальянца.

– И ты это говоришь, когда вы взялись неизвестно откуда посреди леса, когда у меня дырка от пули в бедре, я не знаю здесь ни одного нелегального врача, а до дома еще десять часов, да еще через границу?! – но Тиерсен даже не возмущается на самом деле. – Это так все закончилось? Охренеть!

– Все, все это насовсем… Боже! – но Селестин совсем не слушает его, запрокидывая голову, и смеется так громко, как не смеялся уже лет десять. – Ты мертв! Ты мертв, сукин ты сын! Ты сдох, и все это кончилось! – он хохочет, почти задыхается от смеха и отпускает винтовку, закрывая лицо руками.

Тиерсен закатывает глаза и снова смотрит на Цицеро. Улыбающегося жарко. Как всегда.

– Еще один раз, – Тиерсен наклоняется, коротко, колюче поцеловав его. – Хотя… Сел все равно не успокоится еще минут пять, – он смеется и опять приникает к изогнутым губам, и Цицеро согласно прикрывает глаза, радостно хихикая ему в рот. И вкус болота четко чувствуется с каждым движением языка, смешивается дыхание с запахом осенней топи, переплетаются пальцы с потеками крови и дождевой воды. И Тиерсен, закрывая глаза, чувствуя все это, слыша, как тихо и абсолютно счастливо всхлипывает рядом от смеха Селестин, отстраненно думает, что люди просто превзошли себя, научившись убивать друг друга.

========== XVII. ==========

Тиерсен лежит на заднем сиденье джипа, головой на коленях Цицеро, всю дорогу до их старого дома. Он расспрашивает своих “спасителей” о том, что произошло, пока его не было с ними, и хотя это были всего три дня, рассказ занимает достаточно времени, учитывая, что Цицеро болтает обо всех подробностях, нужных и ненужных, без умолку, а Селестин периодически перебивает его, описывая свою версию событий. Так что Тиерсен то курит, слушая почти лениво, то смеется, а то говорит о чем-то сам. Он чувствует себя расслабленно, даже когда они замолкают, выдохшись на въезде в город, и если бы не сильная боль в ноге, первым бы предложил пойти куда-нибудь и отметить все это.

Они сначала заезжают в отель забрать вещи Селестина и Цицеро, а потом уже направляются к дому Назира. Тиерсен чувствует, как сильно ноет затекающая постепенно нога, и морщится, но решает, что до Орийака вполне дотянет, тем более, что гарантированно живых врачей Цицеро в Италии не знает, а искать тех, кто мог бы быть жив теоретически, нет времени. А вот позвонить из отеля в Париж одному старому приятелю вполне можно, благо, тот, кроме мертвых девушек, отлично разбирается и в лечебном деле. Так что, когда Селестин останавливает джип у нужного дома, Тиерсен чувствует себя намного более спокойным и уверенным в своем ближайшем будущем.

– Я туда не пойду, – Селестин говорит резко, он явно думал об этом последние минуты. – Еще только не хватало вламываться к незнакомому человеку и объяснять, какого черта я хочу забрать у него твои вещи.

– Назира сейчас не должно быть дома, – Тиерсен смотрит на наручные часы. – Он вчера что-то говорил про загруженный день.

– Тем более. Это уже взлом, а на меня сегодня соучастия в убийствах хватит.

– Да какой взлом? – Тиерсен говорит уже почти возмущенно. – У меня ключи есть.

– Не пойду, – упрямо отрезает Селестин. – В конце концов, Цицеро во всем этом виноват, пусть он и идет.

– Да ладно, Боже, мы ругаемся из-за одного чемодана, – Тиерсен закатывает глаза. – Цицеро, сходи в квартиру к нашему бывшему соседу и возьми мой чемодан, я его утром собрал на всякий случай и оставил в гостиной у софы, – он достает ключи из кармана и кладет их на раскрытую ладонь Цицеро, тяжело садясь.

– Будет сделано, босс! – тот довольно прикладывает пальцы к виску и быстро вылезает из машины, раскручивая колечко с ключами на пальце.

– Да, попрощаться опять не получилось, – Тиерсен вздыхает, откидываясь на спинку сиденья. – Надо будет прислать ему открытку.

– Ты ведь знаешь, что ты безответственный ублюдок? – у Селестина от пережитого стресса явно щелкнул внутри какой-то переключатель, который обычно регулировал искренность его речи.

– Иногда слышал, – Тиерсен безмятежно закуривает уже который раз за последние часы и пытается устроить ногу удобнее. – Но сейчас-то почему?

– Ты вламываешься в чью-то жизнь, – Селестин вздыхает, – баламутишь ее, а потом уезжаешь, оставив человека со всем этим. Ты всегда так делаешь.

– Назир – не маленький мальчик, мне не нужно с ним нянчиться, – Тиерсен на секунду хмурится. – Он знает, что мне может понадобиться резко уехать, и не будет разводить сопли.

– Как будто если бы он был мальчиком, это бы что-то изменило, – Селестин смотрит прямо перед собой и, подумав, сует руку в карман пальто, доставая взятую в доме Лефруа сигаретную пачку.

– Когда ты начал курить? – Тиерсен меняет тон.

– Сегодня, – коротко бросает Селестин, щелкая зажигалкой и неумело затягиваясь.

– Еще можно бросить, пока это не перешло в привычку, – Тиерсен говорит негромко, он чувствует и напряжение брата, и то, что его причины напряжения не так очевидны.

– Вот только не надо сейчас начинать обо мне заботиться, – как-то жестко огрызается Селестин, он весь сам сейчас – жесткий, неловкий, резкий, черное с белым. И Тиерсен молчит, вдыхая смешавшийся запах дыма.

– Ты еще злишься? – он спрашивает наконец, опираясь рукой на спинку водительского сиденья.