«Две женщины, два дома, две судьбы…» Две женщины, два дома, две судьбы, Два дела, незаконченные оба. Твержу себе, что не должно так быть, И знаю сам, что будет так до гроба. Две совести. Одна – лишает сна, Другая: «Брось, один такой ты разве?» Две истины, и только боль одна, Одна на это все многообразье. Как ненавистны мне в минуты встреч Моих друзей уверенные лица! Я каждый вечер, перед тем как лечь, Твержу себе, что завтра все решится. И, мукой безысходною томясь, Перед бедой, на злую радость прочим, Хватаю воздух ртом, как пленный князь, К двум согнутым березам приторочен. 1969 Жена французского посла (1970–1976) Остров Гваделупа (песня) Такие, брат, дела… Такие, брат, дела — Давно уже вокруг смеются над тобою. Горька и весела, пора твоя прошла, И партию сдавать пора уже без боя. На палубе ночной постой и помолчи. Мечтать за сорок лет – по меньшей мере, глупо. Над темною водой огни горят в ночи — Там встретит поутру нас остров Гваделупа. Пусть годы с головы дерут за прядью прядь, Пусть грустно от того, что без толку влюбляться, — Не страшно потерять уменье удивлять, Страшнее – потерять уменье удивляться. И, возвратясь в края обыденной земли, Обыденной любви, обыденного супа, Страшнее – позабыть, что где-то есть вдали Наветренный пролив и остров Гваделупа. Так пусть же даст нам Бог, за все грехи грозя, До самой смерти быть солидными не слишком, Чтоб взрослым было нам завидовать нельзя, Чтоб можно было нам завидовать мальчишкам. И будут сниться сны нам в комнатной пыли Последние года, отмеренные скупо, И будут миновать ночные корабли Наветренный пролив и остров Гваделупа. 1970, научно-исследовательское судно «Дмитрий Менделеев» Новодевичий монастырь (песня) Снова рябь на воде и сентябрь на дворе. Я брожу в Новодевичьем монастыре, Где невесты-березы, склоняясь ко рву, Словно девичьи слезы роняют листву. Здесь все те, кто был признан в народе, лежат. Здесь меж смертью и жизнью проходит межа. И кричит одинокая птица, кружа, И влюбленных гоняют с могил сторожа. У нарядных могил обихоженный вид, — Здесь и тот, кто убил, рядом с тем, кто убит. Им легко в этом месте – ведь тот и другой Жизни отдали вместе идее одной. Дым плывет, невесом. Тишина, тишина… Осеняет их сон кружевная стена. И металлом на мраморе их имена, Чтобы знала, кого потеряла, страна. А в полях под Москвой, а в полях под Орлом, Порыжевшей травой, через лес напролом, Вдоль освоенных трасс на реке Колыме, Ходит ветер, пространство готовя к зиме. Зарастают окопы колючим кустом. Не поймешь, кто закопан на месте пустом: Без имен их земля спеленала, темна, И не знает, кого потеряла, страна. Я люблю по холодной осенней поре Побродить в Новодевичьем монастыре. День приходит, лилов, и уходит назад, Тусклый свет куполов повернув на закат… Не хочу под плитой именною лежать, — Мне б водою речной за стеною бежать, Мне б песчинкою лечь в монастырь, что вместил Территорию тех безымянных могил. 1970, научно-исследовательское судно «Дмитрий Менделеев», Северная Атлантика Донской монастырь (песня) А в Донском монастыре Зимнее убранство. Спит в Донском монастыре Русское дворянство. Взяв метели под уздцы, За стеной, как близнецы, Встали новостройки. Снятся графам их дворцы, А графиням – бубенцы Забубенной тройки. А в Донском монастыре Время птичьих странствий. Спит в Донском монастыре Русское дворянство. Дремлют, шуму вопреки, И близки, и далеки От грачиных криков, Камергеры-старики, Кавалеры-моряки И поэт Языков. Ах, усопший век баллад, Век гусарской чести! Дамы пиковые спят С Германнами вместе. Под бессонною Москвой, Под зеленою травой Спит – и нас не судит Век, что век закончил свой Без войны без мировой, Без вселенских сует. Листопад в монастыре. Вот и осень, – здравствуй. Спит в Донском монастыре Русское дворянство. Век двадцатый на дворе, Теплый дождик в сентябре, Лист летит в пространство… А в Донском монастыре Сладко спится на заре Русскому дворянству. 1970, научно-исследовательское судно «Дмитрий Менделеев», Северная Атлантика Ночная вахта Ночная вахта в теплом океане. Дрожь палубы, звон колокола ранний, Апрельских звезд летящие тела, И темнота таинственная рубки, И штурмана светящиеся руки Над золотой поверхностью стола. Ночная вахта в теплом океане. Немыслимая дальность расстояний, Благословенье Южного Креста, Тяжелых рей мерцающие ноки. Мы здесь, как космонавты, одиноки, — Созвездия вокруг и пустота. Как этот миг торжественен и странен! Там, на Земле, трамвай грохочет ранний, Бесчинствует весенняя капель, А нас качает, как младенца в ванне, Ночная вахта в теплом океане — Соленая и сладкая купель. Напарник мой, в каюте крепко спит он. Весь воздух электричеством пропитан, Звезду от капли отличить нельзя. Стою на грани двух стихий великих, И волн фосфоресцирующих блики Мне опаляют зеленью глаза. Неблагодарный отпрыск мирозданья, Давно уж атеизму отдал дань я, То верой, то неверием горя, Но вот молчу, испуганно и строго, И верю в Бога, и не верю в Бога У этого большого алтаря. Да, я недолго видеть это буду, И за десятки тысяч миль отсюда Песчинкой лягу неизвестно где. Но будет жить поверившая в чудо Душа моя бессмертная, покуда Горит огонь на небе и в воде. 1970, научно-исследовательское судно «Дмитрий Менделеев», Северная Атлантика |
