Некоторое время я смотрела на телефон с выражением величайшего недоверия.

— Кончай пялиться, — заявила Анечка, — прикинь, ты, как всегда, перестаралась.

— В смысле? — я зашарила по компьютерному столу в поисках телефона кадрового отдела нашей конторы.

— В смысле: меня на неделю отпустили, — ликовала Анечка, — нашли какую-то незакрытую неделю от отпуска и отпустили. Прям, и не знаю, как тебя благодарить.

— Поцелуй меня еще, — процедила я, набирая телефон кадровиков.

— О, господи, — возмутилась Анечка, — не приближайся ко мне.

— Очень надо, — начала я и тут закурлыкала, — Надюш… Ой, привет… А что там с моим отпуском? Неделя? Ой? И что, прям без заявления? И заявление, говоришь, есть? Ой! Да нет, решила подстраховаться… Ну спасибо… Хи-хи-хи… Хи-хи-хи… Прям уморила… Ну пока… Целую, ага.

Я положила трубку и снова принялась сверлить взглядом телефон. Состояние было спорное. С одной стороны, отпуск — вещь чудесная. С другой стороны — с чего бы это? А с третьей…

— Марго, — ткнула меня в плечо Анечка, — ты понимаешь, что происходит?

— Честно говоря, — неуверенно проговорила я, — все это больше похоже на какой-то сон.

— А я говорю, — зазвенела Анечка, — над отдупляться, пока не проснулись!!!

— С чего начнем?

— Водки, травы и денег! — выпалила Анечка и осеклась.

— Ты хотела сказать, — заржала я, — коньяка, шишек и платиновую визу?

— Только наличные, — категорически отрезала Анечка, — я не доверяю свои деньги пластику.

Я вскочила и заметалась по комнате, расшвыривая книги, поломанную мебель, старые дневники и открытки. Анечка присоединилась ко мне. Побегав по кругу и поломав руки, мы снова завалились обратно в кресла. Потом я медленно встала.

— Короче, — проговорила я, — коньяку, шишек… Да?

— Да! — заорала Анечка, — и бардак этот тут прибери заодно.

— Лады, — я разложила косынку, мышка прыгала в моих руках и не хотела наводиться на нужные карты. — Коньяк, шишки, деньги, говнище в одну коробку, а коробку на антресоли, — бормотала я.

— Слушай, — смущенно потрогала меня за плечо Анечка, — не могла бы я попросить у тебя новые стельки в кеды?

— Давай мыслить широко, — предложила я, — будем просить новые кеды, а?

— Ни-фи-га, — покачала головой Анечка, — старые мне вполне подходят, нужны новые стельки.

— Не вопрос, — пожала я плечами, — новые стельки, денег, и удлиняем мой палантин на полметра.

— Это на хрен? — опешила Анечка.

— А почему бы и нет? — ухмыльнулась я, не отрываясь от косынки.

— И сигареты, — добавила Анечка, покопавшись в своей сумке.

— И сигареты, — кивнула я, — Лады, 13450 очков.

Тут с потолка грохнулась огромная картонная коробка, и в нее поползли все дорогие моему сердцу предметы — первой на очереди была бесформенная куча пакетов. Пару секунд мы ошалело наблюдали как потемневшие от времени браслеты-недельки, позвякивая, прыгают в коробку сами, и тут раздался звонок в дверь. Я подскочила, опасливо обогнула коробку и погнала открывать.

На пороге стояла моя соседка, с которой я всегда здоровалась, но имя ее припоминала через раз.

— Э-э-э… — налепила я на физиономию приветливую улыбку, — здравствуйте.

— Марго, детка, — соседка обласкала меня взглядом, как родная мать, — я все жду, жду, когда ты заберешь у меня свой пакетик, а ты на идешь и не идешь. Сегодня думаю, отдам-ка я тебе его, пока не забыла…

— К-какой пакетик? — спросила я странным надтреснутым голосом.

— Да какой-какой, вот какой, — бабуля протянула мне непрозрачный и довольно увесистый целлофановый пакет. В глубине комнаты что-то загрохотало, я обернулась и увидела, как разбитая шкатулка скачет в коробку, но промахивается и оказывается на полу. С третьей попытки она перемахнула картонный бортик и скрылась из виду. Я поморщилась, прижала приятно зазвякавший пакет к груди и повернулась к соседке. Некоторое время мы тепло улыбались друг другу.

— Ну я пойду, — она как-то странно изогнулась и отвесила мне старообрядческий поясной поклон, — не поминай лихом.

— Чем? — прошептала я.

— Лихом, — сказала бабуля и отбыла.

— Дела, — пока я закрывала дверь, Анечка выхватила пакет у меня из рук и заглянула в него, — О, боже, — она резко закрыла пакет и спрятала его за спину, постояла немного, а потом заржала.

— Ты что? — я попыталась отнять у Анечки пакет, но она держала его крепко, так, что и не отнимешь.

— Я умру сейчас, — она опомнилась и ткнула мне пакет под нос, покатываясь со смеха, — ты смотри, там только пистолета для комплекта не хватает!

Я заглянула в целлофановое нутро и обомлела. Скажем прямо, я ожидала увидеть нечто подобное, но одно дело ожидать, а другое дело — видеть запаянный пакет с травой, бутылку коньяка и две аккуратных пачки долларов. Анечка с восторженным писком выудила коньяк из пакета, одним махом свинтила крышку и задумчиво отхлебнула.

— Слушай, — поперхнулась она, — а коньяк, судя по всему, настоящий.

— Ну, — гордо кивнула я, — фирма, понимаешь ли, веников не вяжет, — и тут же выпила. Коньяк пился как вода, так что вкуса его я не почувствовала, только приятная теплота в груди и легкое покалывание на языке.

— Коньяк ты, конечно, дерьмовый заказала, — прорезюмировала Анечка, принимая у меня бутылку, — могла бы попросить что-нибудь поприличнее.

— Нормальный такой коньяк, — я взяла бутылку обратно и вгляделась в этикетку, — «Московский» — если пять звездочек, то вполне приличный напиток.

— Во-первых, — менторски начала Анечка, — тут не пять звездочек, а три. А во-вторых — хватит глушить коньяк в коридоре, пошли на кухню, все обдумаем.

Я поплелась за Анечкой, бряцая пакетом и судорожно припоминая, чтобы соорудить такого на закуску. Ревизия не очень радовала: в холодильнике прописался недоеденный Гошин салат, остатки оливок, вечнозеленые соленые огурцы и попка от колбасы. В комнате зловеще грохотало говнище, сползающееся со всей квартиры к картонной коробке. Причем, я заметила, что кроме понавалившего сегодня с потолка хлама, прибрались сами собой пустые баночки от шампуней, развалившиеся босоножки, стопка рекламных листовок, которые я зачем-то приволокла из почтового ящика на прошлой неделе и (а вот это, кстати, вопрос довольно спорный) коврик из прихожей.

Кальян на кухне мы не нашли, зато под раковиной отыскалась пластиковая бутылка, заныканая фольга от шоколадки «Аленка» и катушка ниток. Мы пристроились прямо на кухонном полу, при помощи зажигалки, иголки и воспоминаний о бурной юности соорудили из всего этого могучий бульбулятор, распечатали пакет с травой, и уже через десять минут все происходящее с нами перестало казаться таким странным. Напротив — все вписалось на свои места, накатила приятная нега, захотелось вытянуть ноги, с хрустом потянуться и положить гудящую голову на что-нибудь более или менее мягкое.

— Напрягает фишка одна, — пробормотала Анечка, раскинувшись между раковиной и холодильником, — ерунда, однако достало.

— Что? — я лениво прикрыла глаза и теплый оранжевый свет мягко пульсировал, мешаясь с красноватыми всполохами, кругами и загогулинами. Гладкая прохлада пола успокаивала, баюкала и сообщала вектор сонного вращения по спирали.

— Да глупость — вот мы с тобой крутые и всемогущие, неделю отпуска нам дали, пакеты в коробку лезут сами, старуха принесла травищи, а пепельница, ты прикинь, пепельница вместо бычков полна сигарет — я сама видела, «Галуаз» твой термоядерный — гадость, конечно, однако, радует, когда курить нечего… Ну и скажи, тебе хочется еще чего-нибудь?

— Ничего-о-о-о… — провыла я радостно, не открывая глаз, — ничего-о-о-о-о не хочется… — и глупо заулыбалась.

— И я про то же, — вздохнула Анечка, — не хочется ни хрена: ну, казалось бы, становись Мисс Мира, накорми африканских детей, защити докторскую диссертацию, заведи собаку огромную какую-нибудь — а все, что мне хочется — это валяться тут и никуда не вставать…

В голове зашевелилась какая-то мысль, ее сменила другая, потом их накрыло третьей, почему-то вспомнились колышущаяся тень от занавески на полу в комнате и ветер в лицо от проезжающих машин, появилось хвостатое слово «русалка» и тут же пропало с тихим хлопком, зачесался нос и вдруг накатил зверский голод — в голову полезли округлые пирожные картошка, заварные пряники, помидоры и фасоль со сладким перцем…