Углов усмехнулся: хилый ты расспросчик! Приезжему шибко хотелось узнать, можно ли будет и здесь, втихую выскользнув за ворота, добежать до магазина. Нет, дружочек: на хитрую скважину — ключ с винтом!

— Так снасти ж надо, — более простодушно, чем следовало, ответил Семен.

— А я взял, взял, — заторопился седоватый. — И спиннинг, знаете ли, и сачок!

Семен закрылся дымком, пряча смеющиеся глаза, да, приезжий не на шутку замотировал свои будущие веселые отлучки.

— Сачок? — засомневался Углов. — Вот насчет сачка — не знаю…

— А что такое? — удивился фраерок.

— Да всяко может случиться, — рассудительно продолжил потеху Семен. — А вдруг сом?! Что сачок! Тьфу! Багор бы не мешало прихватить.

— Да, вот насчет багра я как-то не подумал, — огорчился приезжий.

— Ничего, — успокоил его Углов, — в крайности, можно будет из дома его выписать, багор-то.

— Да я лучше потом сам съезжу! — обрадовался седоватый.

— И то дело, — поддержал его Семен. — Самому съездить, конечно, всегда надежней.

— А пустят?

— А чего ж? — усмехнулся Углов. — Что вы, алкаш, что ли, какой, чтоб вас взаперти держать?

Приезжего передернуло при слове «алкаш», он возмущенно запротестовал:

— Ну что вы, право? — Но тут седоватый видно вспомнил, куда приехал, и сбавил тон: — Я просто изредка выпиваю, вот жена и уговорила лечь к вам, поправить немного здоровье.

Углов оценивающе оглядел налитую дурной, отечной влагой фигуру, отметил дрожащие непрерывно руки, набрякшее похмельное лицо и успокоил коллегу:

— Конечно, конечно… Какой вы «алкаш»? Вы, считай, в норме. Да у нас тут много таких, как вы. — Он чуть было не ляпнул, что все такие, и других не держат, но вовремя прикусил язык: пугать приезжающих не рекомендовалось. Кроме того, рыбак явно созрел для отдыха в профилактории.

Варианта лучше, чем тот, который бродил сейчас в Семеновой голове, у приезжего не было. Все остальные были много хуже, хотя «рыбак», пока еще и не знал этого. Знакомство забавляло Углова все больше и больше. Труд да труд, развлечений вокруг было маловато. Впрочем, Семен не питал никаких недобрых чувств к приезжему. Обтешется! Сам-то Углов умней ли сюда прибыл?

— И кто же вы будете на «гражданке»? — поинтересовался он.

Приезжий гордо откинул голову.

— Я заместитель начальника управления культуры!

— А-а-а, — уважительно протянул Углов, посмеиваясь в усы. — Значит, артист. Ну тогда вам у нас самое место. У нас артистов любят.

Рыбак скромно потупился.

— Да нет, я сам не выступаю, но вот обеспечить общее руководство, если попросят, конечно… Ну и если есть подходящий контингент.

— Есть, есть! — подхватил Углов. — Уж чего-чего, а контингента сколько хочешь! И попросить попросят. Такой человек, как вы, нам давно нужен. С прошлой субботы ищем…

— Почему с субботы? — удивился приезжий.

— Да это я так, ляпнул! — выкрутился Углов. — Просто там одно место освободилось, я и подумал, что вам как раз подойдет.

— Что за место? — заинтересовался культурный работник. — Ответственное? Вы ведь понимаете, я…

— Весьма! — с чистой душой не дал ему закончить Углов. — Я бы сказал даже — сугубо ответственное!

Нет, место было действительно не на шутку ответственное, хотя, может быть, и несколько не в том смысле, в каком понимал ответственность приезжий. Ну да что поделаешь — жизнь, она разная случается! Качели.

Размышления его снова прервал седоватый.

— А что, интеллигентные люди у вас здесь есть? — засомневался он.

— Сколько хочешь! — категорично отрезал Семен.

— С высшим образованием? — с робкой надеждой вымолвил «рыбак».

— Каждый второй! — слегка преувеличил Углов.

Приезжий удовлетворенно кивнул трясущейся головой и отошел к машине.

Он был явно успокоен и потерял к Углову дальнейший интерес. Семен напомнил ему о своем существовании.

— Вы, когда оформитесь, спросите прораба, — сказал он, уходя. — Вам всякий покажет.

Приезжий вдруг засуетился.

— Одну минутку, — остановил он Семена. — Я вот как раз хотел у вас насчет оформления спросить…

— А что? — прикинулся дурачком Углов.

— Да ведь, говорят, судят? — застрашился культурник.

— А чего там — проформа! — Пренебрежительно махнул рукой Семен. — Это больше для порядку, чтоб бумага была.

Седоватый согласно кивнул:

— Да, да, конечно…

Мысли его были легки, как у ребенка.

Углов пошел к проходной.

Костенко зашел в прорабку к самому вечеру. Углов вскинулся ему навстречу: чего вдруг к концу дня? Случилось что? Отрядный не заглядывал к нему на работу почти месяц.

Капитан успокоил его:

— Все в порядке, в порядке. Только вот разговор один мы с тобой не договорили, прораб.

— Какой разговор? — удивился Углов.

— Да тот самый, за жизнь, — ответил Костенко. — Не забыл?

— А что — жизнь? — усмехнулся Углов. — Мы глина, она лопата, куда нам против нее?

Отрядный нахмурился. Он помолчал, катая за скулами тугие желваки; потом его прорвало:

— Да разозлись ты на жизнь, Углов! Не кисни! Скажи жизни: «А-а-а, стерва, ты поперек меня прешь, так я сам поперек тебя полезу!» Озлись раз, прораб! Ведь ты все же не в юбке, а в штанах ходишь, мужиком называешься, а послушать тебя, а копнуть тебя чуть глубже — так и полезет наружу кислая баба!

— Почему же именно кислая? — спросил Углов, принужденно улыбаясь.

Капитан прищурился:

— Да потому кислая, что уж больно ты спешишь жизни уступать.

— Сказать легко, — не на шутку озлился Семен, — да сказать мало, доказать надо!

— Ой ли? — с усмешливым страхом всплеснул руками отрядный. — А что, если докажу? Попробуем, что ли?

— А чего? — Семен спрятал глаза за прищуренными веками. — Мы послушать толкового разговору никогда не против.

— А раз не против, так слушай, — уже серьезно сказал Костенко. — Ты вот скажи мне: боишься на волю идти?

— Чего это мне бояться? — поразился было Углов.

— Есть чего, — усмехнулся капитан. — Сейчас, здесь, ты кум королю; ни о чем тебе думать не надо: вовремя разбудят, вовремя на работу поведут, вовремя покормят, да вовремя спать положат. Живи, не хочу! Обо всем уже за тебя подумали. А на воле? Там каждый свой шаг ты сам продумать да решить должен. Понимаешь — сам! Вот оно, дело какое. Разве не страшновато? Тут, худо-бедно, а до большой беды мы тебя не допустим. А с той стороны? Тут магазин, там пивнуха, друзья-товарищи… Ты вот теперь внима-а-а-тельно слушай, Углов. Может, никто тебе того не скажет, что я скажу. Я ведь здесь, Углов, не год и не два с вами вожусь, научился угадывать, что к чему. Давно уж приметил я такое дело: вот привезли к нам какого-нибудь, ну, сам знаешь… И вот он бурлит — водку отняли, так чифирь хлещет. С утра до темна, глядишь, только взад-вперед и бегает; все внутри у него горит… Так вот тот, который бегает, — он еще ваш, понял меня, Углов? Ваш!

— Понял, — усмехнулся Углов.

— Так, хорошо, — согласился капитан. — Но вот вдруг, примечай, Углов! — вдруг на глазах меняется человек. Что, подменили его! Уж он не бегает, а ходит; и ходит смурной, невеселый, и все больше молчит, и ложка за обедом у него из рук валится. С чего бы, а? А вот с чего, Углов! Человек в бывшем живчике проснулся. Человек! А человек, что он сразу делать начинает? Думать, Углов, думать: как ему, человеку, дальше на свете жить? Ведь вы же все, пока думать не начнете, — антиподы какие-то; как вверх ногами живете.

— Как, говорите, — антиподы? — переспросил Углов. Ему смутно показалось, и даже не показалось, а скорее почувствовалось, что где-то когда-то он уже слышал нечто подобное. Словно некий круг замкнулся. Но мысль мелькнула и отлетела.

— Да вас как хочешь назови, один черт — не промажешь! — досадливо отмахнулся капитан. — Я не о том. Я вот тебе, может, объяснить не сумею, почему так происходит, что человек задумывается; то ли сам вдруг опамятовался, как хмель из черепушки вылетел; то ли мы ему чем помогли — всякое бывает; но как начал он только всерьез о жизни думать, так уж он не ваш — он уже наш становится, и мы его, такого, назад не отдадим!