То один, то другой из присутствующих на планерке начали демонстративно поглядывать на часы. Некоторые спрашивали время через весь кабинет. Кое-кто позевывал. Никола, подпершись рукой и надвинув на глаз мятую кепку, спал.

— Сейчас, сейчас, товарищи, — успокаивающе поднял Дмитрий Григорьевич руку. — Сейчас кончаем. Вот только…

При слове «кончаем» спавший Никола неожиданно вскочил со стула и быстро пошел с выходу.

— Куда, куда? — закричал ему вслед Дмитрий Григорьевич. — Мы ведь еще не все обговорили…

Но Никола, на ходу бросив через плечо: «Так ведь сказали же, что кончаем!» — и не обращая внимания на дальнейшие Митряевы увещевания, спокойно вышел за дверь.

За ним немедля повскакивали со стульев остальные. Дмитрий Григорьевич, видя такое гиблое для планерки дело, на ходу перестроился и бодро закричал сквозь шум отодвигаемых стульев и неразбериху:

— Ну, у меня все, товарищи!

Углова эти слова застигли в дверях, остальные успели выйти раньше. Заждавшийся Николин шофер встретил выходившего прораба тихим, но явственно слышным матом.

Мгновенно оглохнув, Никола весело махнул ему рукой:

— Все, все, Петро! Уже закруглили. Едем!

Он быстро забрался в кабину, басовито рявкнул и сорвался с места «ЗИЛ». Никола сидел на земляных работах не только внутри управления, но нахватал подрядов со стороны, и столько, сколько он мог писать выработки в путевки шоферам, не мог писать никто. Потому и приходилось на ночь глядя добираться домой или пешком, или на попутных — кто бы из шоферов согласился ждать прораба до полуночи без нарисованных в путевках трех норм выработки? За дневное-то катанье приходилось рисовать две нормы — на третью уже не у всех хватало мощи.

Дмитрий Григорьевич, выйдя с планерки вслед за прорабами на темный двор, поманил к себе Семена.

— Ты, Углов, чего это дурака валяешь, а?

— А что, Дмитрий Григорьевич, — отозвался Углов. — У меня все на мази.

Он уж знал, о чем пойдет речь.

— Не помнишь, что ли, что ты у меня в долгу? Три месяца я тебя не трогал. Так что давай без дураков. Чтоб закрыл в этот раз пару нарядов. Опять гость из треста ожидается. Так что, Углов, смотри не вздумай подвести.

— А кто ожидается, если не секрет?

— Кто, кто? Да опять пузан, кто ж еще? — со вздохом сказал начальник.

Семен присвистнул. Гость ожидался знатный.

— Да он же был у нас не так давно! — удивился Углов.

— Был, был, — безнадежно махнул рукой Дмитрий Григорьевич. — Что ж с того, что был? Знаешь же его — где плана нет, он тут как тут.

Сейдаметов, ревизор родного треста, был трупной мухой. Само появление его предвещало последнее, окончательное несчастье. В отличие от прочих своих коллег, он ездил только в умирающие организации.

В своем тесном кругу он смеялся: глупцы ездят с проверками в процветающие конторы. Любители снимать пенки с мясного навара — ну, пусть себе снимают! Не понимают жизни, примитивнейшая жадность застила им глаза.

Ловить мышей в управлении, выполняющем план?! Это годилось только для несмышленышей. Ну, напоят водкой, ну, накормят пловом, а дальше-то что?

Стоит только поглядеть на самодовольные лица этих выполняющих!

Не то было в конторах, находящихся при последнем издыхании. Сейдаметов появлялся в них, как хирург у постели обреченного.

Тут-то и лежала удача Сейдаметова. Он сидел рядом с умирающим, держа руку на пульсе. Вот раз прервалось дыхание, другой, третий — он прислушивался. Здесь он брал все, что можно было взять, и все, чего брать нельзя было ни под каким видом. Но риск оправдывал себя, и кроме того — просто не хватило сил остановиться.

В областной город шли машины с лесом, железом, шифером. Везли оконные блоки, трубы, линолеум, белила и гвозди, — Сейдаметов не брезговал ничем. Он отстранял ладонью привозимые в гостиницу ковры — коврами при желании он мог бы уже и сам торговать. Дома у него был целый склад ковров.

Живые деньги и стройматериалы, стройматериалы и деньги — ничего другого он не признавал, пока, конечно, имелась возможность не признавать. Он был домовит — большая семья, семеро сыновей зависели от его уменья жить. И каждому сыну поочередно он строил дом.

Второе за последние полгода появление на горизонте стройуправления ревизора Сейдаметова было зловещим признаком.

Углов раздумчиво пожевал губами — стало быть, действительно под Митряем закачался стул. Он посмотрел на начальника. Дмитрий Григорьевич был скорбен.

— А, стараешься, стараешься, ночи не спишь, а что толку? И кому это все нужно? — Митряй сгорбился и махнул рукой.

— Да ничего, Дмитрий Григорьевич, — пожалел его Углов. — Авось, наладится дело. Что там ревизор? Ну, встретим, напоим, накормим как надо.

— Это что! — вздохнул начальник. — Если б только поить-кормить, так это пустяки. Ты, Семен, возьми это дело на себя, покрой должок. А остальное, что надо, я сам сварганю. В прошлый-то раз ты тоже его денек ублажал?

— Было дело, — согласился Углов.

— Ну вот, стало быть, подход имеешь, — обрадовался начальник.

— Надолго он? — спросил Семен.

— Да кто ж его знает? — безнадежно вздохнул Дмитрий Григорьевич. — Иди угадай, когда он нажрется. Утроба его известно какая — знай подавай!

Углов прикинул: Сейдаметов ел три плова в день и за каждым выпивал пол-литра водки. В промежутках он отсыпался и перекусывал шашлыком. Шашлык тоже пустым не подашь. По самым скудным подсчетам выходило, что с оплатой разных мелких желаний и гостиничного люкса Сейдаметов обходился примерно в сто рублей за день!

Если закрыть в этом месяце, как и велел Митряй, два наряда, то выходило, что он мог развлекать ревизора никак не более трех дней.

Углов невольно присвистнул — задал Митряй задачу! Уж лучше бы, как обычно, отдать ему деньги на руки, а там пусть сам выкручивается. А что, если ревизор задержится на неделю? Он запросто съест весь навар с большого строительного участка. Недаром зловещая слава о нем легендой ходила по управлениям.

Углов задумался. И о себе следовало не забывать. Больше трех дней нести на горбу Сейдаметова он был не в силах.

— Три дня, Дмитрий Григорьевич, — сказал Семен обреченно. — На три дня мощи хватит, потом пусть другие отдуваются.

Начальник испуганно замахал руками:

— Что ты, что ты? И не мечтай даже! Неделя твоя, а там на земляные переброшу. Так что давай, как хочешь, тужься, а чтоб неделю пер. Семь бед — один ответ. У тебя ж там пайдовый объект есть — заправка-то. Вот и бомби ее.

Углов нахмурился. Митряй совсем озверел со своими требованиями.

— Чего там взять-то? — сказал Семен с неудовольствием. — Вся смета — полсотни тысяч.

— Опять финтишь, Углов, — с тоской ответил ему Дмитрий Григорьевич. — Вот все вы такие. Только себе брать мастера. А как кого выручать надо — сразу в кусты! И смета тебе не смета, и взять негде.

Углов несколько устыдился.

— Ладно, — сказал он. — Четыре дня на мне.

Эти четыре дня пролетели мгновенно, но Углов устал от них больше, чем за год. Ревизор оправдал свою кличку. Он был ненасытным. Сначала Семен пробовал не отставать хотя бы по выпивке, но куда там! — «пузан» лил в себя водку, как в колодец! Огромная блинообразная физиономия его масляно сияла, подбородок лоснился. Он похлопывал Семена по плечу увесистой рукой, больше похожей на бычью ляжку, и раскатисто басил:

— Живи, сынок, пока живется! Бери, сынок, пока берется! Умрешь, сынок, и все минется! — И хохотал, словно в бочку.

Семен слушал, помалкивал и мотал на ус. Ревизор славен был юмором. Углов знал его в основном заочно — в прошлый раз он пропьянствовал с ним только сутки. Теперь Семен любопытствовал посмотреть, каков ревизор в деле.

«Пузан» шутя побил все предварительные угловские представления. Он гулял эти четыре дня так, словно на пятый ему предстояло умереть. Однако уйти в лучший мир Сейдаметову не дали — на пятый день, когда Семен был вытряхнут до последней копейки, его подхватил Никола.