Фурмановы дружно облачились в новую форму и щеголяли в ней даже за пределами части. Генерал сначала подумал, что они берегут гражданскую одежду, но, присмотревшись, понял, что любовь к мундиру с погонами неподдельна. Более того, новое отделение без какого-либо принуждения или необходимости активно включилось в жизнь дивизии. Генерал расценил это как желание досконально изучить материал и был очень растроган, поскольку ожидал от расхлябанной интеллигенции чего угодно, только не дисциплины.

Вскоре ему доверили командовать очень большим округом. Получив повышение, боевой генерал не забыл и проверенных соратников. Самых преданных привел за собой и уже на новом месте отметил: кого – звездочкой на погоны, кого – должностью, кого – медалькой. Старался никого не забыть. Когда раздаются награды, всегда находятся недовольные, это – естественно. Однако генерал крайне удивился, обнаружив среди якобы обделенных людей из нового спецпризыва. Он полагал, что писателей волнует только литературный успех. Оказалось, что ничто офицерское Фурмановым не чуждо. Тоже начали намекать, дескать, неплохо бы… Не гуртом заявились. Поодиночке подкрадывались, выждав момент, стараясь угадать под настроение. Кто слезу подпускал, а кто и по-солдатски, напрямик – надо, мол… А куда генералу деваться? Отказывать он умел. Но людишки-то призваны, чтобы портрет его создавать. А портрет должен быть красивым. Генерал все-таки, а не бухгалтер какой-нибудь. Да и с какой стати казенные деньги жалеть, все равно интенданты разворуют. И посыпался золотой дождь: звездочка на погоны нужна – нет проблем; должностишка – пожалуйста; книгу стишков издать – да запросто, тащите все, что нацарапали, пользуйтесь пока я добрый, пока на коне. И Фурмановы пользовались. Справедливости ради надо заметить, что авансы генеральские принимали не просто с благодарностью, но с явным желанием отработать их. Мало того, что не отказывались ни от каких поручений, сами напрашивались, и не только покомиссарить, это естественно, они и строевых командиров готовы были подменить.

Когда мастер с готовностью бросается исполнять чужую работу, значит одно из двух: или свое дело забуксовало, или никакой он не мастер.

Генерал догадывался, что нарисовать яркий портрет – занятие не простое. Он даже помогать им старался. Рискуя жизнью, вытащил из ледяной воды тонущую девушку. Обматерил в теледебатах обнаглевшего журналиста. За десять минут до прибытия штабной комиссии улетел на охоту и возвратился перед их отъездом, извинился, что припоздал, техника, мол, подвела, и подарил всем по зайцу. Потом все гадали: случайно так получилось или подарок с намеком. Не обошлось и без марьяжных интересов. Какой же гусар без волокитства? Певичка столичная гастролировала. Генерал пригласил ее охотничьи угодья посмотреть. Полетели на два часа, а возвратились через двое суток, опять техника подвела. А какими заковыристыми афоризмами сыпал налево и направо – не только на биографический роман, но и на драматическую поэму с избытком хватило бы.

В общем, старался генерал, демонстрировал широту натуры. Фурмановым даже воображение напрягать не требовалось. Только записывай. И они записывали. Материал добротный, экономить никакой нужды, кроят-перекраивают, а в итоге одни лоскутки. И не потому, что Бог талантами обделил, от них многого и не требовалось. Просто не могли успокоиться и отрешиться от суеты. Безостановочный бег на месте. Можно было бы еще понять, если бы в запой сорвались. Даже у самых примитивненьких поэтов случаются большие душевные осложнения. А тут и халтурная работа, и халявный спирт – все вроде подталкивает превратить письменный стол в кухонный. Ан нет. Трезвенькие, как счетоводы. Хотя и труженики цифири, наверное, позволяют себе. Просто дорвались ребята до кормушки, не только губенки затряслись, но и мозги залихорадило. И собрание стишков издать надо, сначала в мягкой обложке, а потом и в переплете с золотым тиснением. И квартирку сначала получить, потом благоустроить. Да и о детишках подумать надо. Поэтами они числились молодыми, а все уже в серьезном возрасте пребывали. Один даже внука заимел. В честь генерала окрестил. Но у генерала таких внуков по странам и континентам разбросано – со счета сбился – где свои, где вражеские, разобрать не может. Для такого дела куда интереснее женское отделение набрать.

Когда работа не идет, отношения в коллективе начинают портиться. И опять же близость кормушки согласия не добавляет. Каждому кажется, что напарник бÓльший кусок проглотил. В маленькой компании разгорелась большая война за право считаться главным Фурмановым. Воевать бесшумно военные писатели не умели, не десантники все-таки. Услышал генерал такой базар, вызвал их на штабной ковер и тут-то впервые обратил внимание, что все его Фурмановы как бы на одно лицо. И засомневался генерал в правильности выбора стратегии и тактики – безликий солдат годен разве что для парада, а в разведку его не пошлешь. Но отступать было поздно, да и не умел он отступать. Назначил им командира и без обходных маневров поставил вопрос в лоб – если через месяц литературный памятник не будет готов, отделение расформировывается и отправляется в отставку.

Книгу с перепугу они кое-как слепили. Но памятника не получилось. Герои рождаются только от большой любви, это дело интимное. А какая любовь при групповом сексе? И полиграфическая роскошь бездарному тексту спасения не гарантирует, скорее – наоборот.

Остается только добавить, что дальнейшая судьба генерала и его биографов неизвестна.

Мораль

Во-первых – не из каждого плохого поэта может получиться Фурманов.

Во-вторых – удачный фокус можно повторить на цирковой арене, но не в жизни.

В-третьих – спасти поэта может только женщина.

Литературу делают не только гении. Маленьких поэтов намного больше, чем великих, но и среди «маленьких» существуют весьма утонченные, впрочем, и весьма разжиревшие – тоже существуют и неплохо существуют, надо сказать.

Все мы – советские люди: и те, которые берегут партбилеты, как хлебные карточки в военные времена, и те, кто избавился от них незадолго до путча или сразу после него, и мы, вечные беспартийные, только нам в отличие от них нет нужды открещиваться от прошлого и нахваливать теперешние порядки, для нас любая власть мачеха, и тем не менее на ленинские субботники приходилось ходить всем, хотя бы в школьном возрасте.

Другой вопрос, кто чем занимался на этих сборищах.

Ну пьянство – это само собой. Пили и академики, и лаборанты, и райкомовцы, и скотники. Выпить после субботника – святая обязанность советского человека. Толковые начальники на такие мероприятия даже казенных денег подкидывали из профсоюзных касс. Еще вечной памяти Некрасов писал: «Бочку рабочим вина выставляю и недоимку дарю…» И все-таки перед тем как за стол сесть, надо было немного поработать руками: в конторе генеральную уборку сделать, мусор со двора на свалку или за город вывезти, да мало ли что… Правда, одно условие соблюдалось неукоснительно – работа, пусть и бесполезная, но обязательно должна быть общественной. Лично я не припоминаю, чтобы кто-то из начальников отправлял пришедших на субботник ремонтировать собственную дачу. Покуситься на святое никто не отваживался, даже генералы.

В общем, тем, кто служил в присутственных местах, занятие для рук подыскивали. Но как быть писателям-надомникам, которые нигде не служили? Кто не рвался к общественной жизни, не имел привычки мелькать перед взорами влиятельных особ и не любил многолюдные попойки, те, разумеется, тихо радовались, что их не беспокоят. Но есть писатели, которые без всего этого и писателями-то себя не ощущают. Я не про пьяниц, люди они подневольные и не всегда ведают, что творят. Я о трезвенниках и о марафонцах алкогольных. Встанет такой инженер человеческих душ размяться от сидячей работы, включит радио в субботний апрельский день, а там только и разговору о трудовых подвигах в память вождя. В газетах – те же самые почетные трудовые вахты да еще и с портретами особо отличившихся в проявлении общего порыва энтузиазма. А о работниках пера – ни слова. Разве не обидно? И решили они проявить инициативу. Штаб организовался вроде как даже и стихийно. Однако без руля и ветрил далеко не уплывешь. Председателем избрали Горького, но это так, для солидности. Фактически делами заправлял Маяковский, потом его оттеснили в тень мальчики из РАППа, какое-то время хозяйничала Галина Серебрякова, по второму мужу Сокольникова, на правах главного специалиста по основоположнику. Ее сменила Мариэтта Шагинян, потом еще кто-то, да мало ли их, всех не упомнишь, и не это главное. Не только предводитель, но и рядовые члены в меру сознательности должны были внести посильный вклад в летопись жизни вождя. Поэтому Маяковский со своей поэмой и встал у истоков движения.