И я поспешил назад, в Пэррок-хауз: следовало предупредить ставшую мне теперь такой близкой Ванессу и близкого — через нее - Жан-Пьера о грозившей им опасности.

Я вновь решил сократить путь и отправился мимо церкви и старого кладбища — если помните, там был проход в парк Пэррок-хауза. Вечерело, и я, памятуя о том, какую неприятную находку совершили мы с доктором на месте бывшего тисового ла­биринта, невольно ускорил шаг: я взрослый человек и привиде­ний не боюсь, но все-таки...

Но все-таки приостановился и заглянул в бедную могилку брата Виктора - и остолбенел. На дне ее что-то темнело. Я на­гнулся посмотреть, и тут на затылок мой обрушилось что-то ужасно тяжелое.

Я пришел в себя в кромешной тьме, воздуха не хватало. В от­чаянии я осознал, что меня закопали заживо! В голове мгно­венно пронеслись все виденные мною фильмы ужаса, я забарах­тался, заорал, но добился лишь того, что в рот мне набились комья земли. Я давился, задыхался все сильнее, и если бы не ар­мейская служба, приучившая меня дисциплинировать свой ра­зум - пусть помалкивают господа пацифисты! - гак бы и по­гиб. Я собрался, сообразил, что лежу не в гробу, значит, можно попробовать разгрести землю руками — я помнил, что могилка брата Виктора была неглубокой. К тому же под собой я нащупал еще чье-то тело, и оно служило мне опорой.

И я начал сражение за жизнь. Поверьте, разгрести голыми ру­ками пусть даже неглубокую могилу, особенно если ты лежишь внутри ее,— дело непростое. Но меня, признаюсь, вдохновляло и укрепляло воспоминание о железной длани рыцаря из оружей­ного зала. Я почувствовал необыкновенное духовное родство с этим воином прошлого, с этим героем битв с норманнами!

Не знаю, сколько прошло времени, но когда я выбрался на­ружу, уже совсем стемнело. Я сидел, жадно вдыхая ночной воз­дух — вот уж поистине пища богов! - и пытался привести в по­рядок отчаянно болевшую голову. Потом понял, что без глотка «Буннахабхайна» тут не обойтись, и поплелся к крестному.

Тот спал младенческим сном. Его сон сторожила расположив­шаяся в гостиной Гермиона Фортпатрик. По-моему, она совсем спятила: сидела и, как заправская медсестра прошлого столетия, щипала корпию! В ответ на мое заявление о том, что теперь в любой лавке можно купить патентованные перевязочные сред­ства, она так грозно на меня поглядела, что я умолк и так же молча потянулся за бутылкой. Мой жест сопровождал грозный взгляд, смягчившийся лишь после того, как я налил и Гермионе. И все же она не преминула прокомментировать:

— Судя по вашему виду, вы возвращаетесь из деревенского паба — я-то знаю, какими бывают мужчины после паба, полков­ник Фортпатрик приучил меня к подобному зрелищу! Ах, мой бедный Эрдли, какой же он был нежный, совсем непьющий...— и взгляд ее заволокло воспоминаниями о покойном капел­лане - Решено, я до конца жизни останусь девушкой, в память об Эрдли!

Я предпочел не напоминать ей о том, что, побывав замужем за полковником, она при всем своем желании в старую деву превратиться бы не могла, и лишь спросил:

— Вы не знаете, где у доктора фонарь?

— А зачем вам?

Я вкратце поведал ей о своем приключении, и Гермиона, как старая полковая лошадь, поскакала за мной - так сказать, на зов трубы.

С фонарем и лопатой раскопать того, кто был захоронен на первом этаже могилы, не представило труда. И я обомлел - это был старик Пармитер!

Гермиона завопила, и мы вместе с ней помчались к констеблю Дэйнти: теперь, когда Фишер, завершив расследование, отбыл восвояси, Дэйнти оставался единственным представителем властей в Ступл Гардетт.

Каково же было наше удивление, когда мы обнаружили, что в кухне дома Дэйнти вместе с хозяином нас поджидает мой крестный, который, судя по виду, вернулся к своему нормальному состоянию!

—      А я вас ждал! — объявил доктор — Пока я был под таблетками, меня посетило видение, и я все разгадал! Мы сейчас с констеблем ждем людей из контрразведки,- и доктор хитро улыбнулся, а у меня мелькнула мысль, что он все-таки не окончательно выздоровел. Но суровый и трезвый взгляд Дэйнти подтвердил слова крестного.

—      Потерпите, они скоро будут здесь, и все выяснится.

К утру люди из Лондона наконец-то прибыли. Я не удивился, увидев среди них инспектора Фишера - все-таки он отвечал за расследование. Но, заметив на ею руках наручники, совершенно обалдел!

— Позвольте представить: Жан-Поль Долри! — указывая на инспектора, торжественно возгласил крестный. Мы с Гермио­ной разинули рты.

— После того, как ты так славно воспользовался своим... гм, оружием для победы над Ванессой - она мне во всем призна­лась, мальчик мой, и я тобой горжусь,- старик хихикнул,- я тоже ее посетил. Правда, в иных целях... Видите ли,- тут мой крестный обратился уже ко всем присутствующим, - я про­снулся совершенно другим человеком: ко мне вернулась способ­ность мыслить здраво, я вспомнил все, что натворил, и счел своим долгом извиниться перед Жан-Пьером... Простите, Гер­миона, что я вас обманул и, прикинувшись спящим, высколь­знул из дома: я отправился в Пэррок-хауз. Перед этим я все вспо­минал слова викария об «еще одном кузене». Поначалу я пред­положил, что это брат Виктор, но, расспросив Ванессу, понял, что по возрасту он не подходит: он был явно моложе Жан-Пьера. А тот-то, украденный братец, постарше! Кто же из уча­ствовавших в этом деле людей мог быть в возрасте Жан-Поля? И я высчитал: один-единственный человек, инспектор Фишер. Он не раз наведывался к капеллану по поводу этих его подопеч­ных, панков, он знал всех обитателей Пэррок-хауза и деревни, он вообще знал все! И еще одна деталь меня очень насторожила: как это бравый полицейский не сумел справиться со мной, ста­риком, когда я пытался на глазах у всех - а вы же понимаете, тогда я был невменяемый, затмение нашло,- изрубить на ку­сочки Жан-Пьера и все-таки зарубил сестру Флер?

Значит, ему было выгодно, чтобы эти двое погибли? А отрав­ленный — какое кощунство! — «Буннахабхайн», странным обра­зом оказавшийся в доме у Ванессы? Ведь если бы Ванесса хоро­шенько приложилась к напитку, ее бы тоже уже не было в жи­вых!

И для меня наступила полная ясность, именно инспектор Фи­шер — тот самый «еще один кузен». А рассказ Ванессы все поста­вил на свои места: верно, капеллана убил Виктор, Саттер убил Виктора, но зачем — моими руками и посредством моего ви­ски - пытались убрать всех остальных Долри? Значит, со време­нем Фишер рассчитывал «выйти из подполья» и каким-то обра­зом доказать, что последний наследник - он.

Но ведь Жан-Поль исчез в Румынии, как же он объявился здесь? Оттуда, как известно, так просто нс убежишь. Поэтому мы с кон­стеблем Дэйнти и предпочли обратиться прямо в разведку...

Теперь слово перешло к некоему джентльмену, такому стан­дартному и неприметному, что за версту было видать: развед­чик, да и только.

Он откашлялся:

— Наши источники в Румынии сообщали, что в Великобрита­нии действует хорошо законспирированный румынский агент, действует вот уже пятнадцать лет, но мы все не могли доко­паться, кто это. И тут сообщение доктора... Мы все проанализи­ровали и пришли к выводу: доктор прав. Румынам нужен был мальчик, свободно владеющий как английским, так и француз­ским, они украли Жан-Поля, при помощи своих средств и препа­ратов запрограммировали его и забросили в Англию. Подро­сток — здесь он числился сиротою - закончил школу, стал по­лицейским и начал активно работать на своих хозяев. А превра­тившись со временем во владельца Пэррок-хауза и настоящего английского помещика, он мог бы войти уже совсем в иные слои общества...— и человек из разведки грозно взглянул на Фи­шера.

Тот стоял понурясь. И я не выдержал:

— А за что вы убили бедного Пармитера? Ведь это же вы его убили, не так ли? И вы сломали шарабан, на котором ехали ги­пергностики! — это я уже утверждал.

Фишер поднял голову, глаза его воровато бегали по сторонам:

— Пармитер меня раскусил.

— Как, этот старый дурень?

— Как оказалось, не такой уж и дурень... Он тоже помнил слова капеллана и его записку, а тут так получилось, что он полез ко мне в багажник машины и обнаружил там балку с крысиным ядом и аэрозольный баллончик, ну тот, из которого панки рас­писывают стены. И у него закралось подозрение. А этого я допу­стить никак не мог...