И это утверждение не идеологическая основа самого “крутого” фашизма и человеконенавистничества под предлогом, что у кого-то неугодного якобы выявлен не тот тип строя психики, поскольку за тот строй психики, с которым живёт и действует, каждый отвечает сам; а если кто-либо видит, что кто-то другой по его представлениям живёт и действует не в том типе строя психики, то проблема решается не государственно (или мафиозно) организованным террором в отношении “не тех”, а личной и общественно организованной помощью им в личностном развитии. А для того, чтобы это было возможно и закрыло дорогу фашизму, цель и суть фашизма должны быть обнажены.

Однако для таких “антифашистов” как Е.Альбац и покойные А.Д.Сахаров и А.Н.Яковлев, фашизм «великого комбинатора», осуществляемый под покровом либеральных идей, предпочтительнее фашизма «великого инквизитора» [29], осуществляемого под покровом идей не либеральных. Но когда толпа устаёт от власти фашизма «великого комбинатора», она созрела для того, чтобы прибегнуть к помощи «великого инквизитора» в деле защиты своей собственности от «великого комбинатора» и его присяжных либералов: уровень социальной защищённости большинства под властью «великого инквизитора» – выше, нежели под властью «великого комбинатора».

Такие либеральные фашисты как Е.Альбац, А.Д.Сахаров, А.Н.Яковлев в обществе составляют меньшинство; массовка же, способная под властью «великого комбинатора» возжелать власти «великого инквизитора» во всяком современном толпо-“элитарном” обществе – куда многочисленнее: в том числе и в России, где изрядная доля толпы устала от 15-летия фашистской по её сути власти «великого комбинатора» под знамёнами «либеральных идей». Собственно это обстоятельство и пугает либералов, приверженных фашизму «великого комбинатора», и является причиной, по которой либералы, преследуя свои паризитические интересы, становятся борцами против угрозы фашизма «великого инквизитора».

Это тот минимум сведений, которые необходимо знать для выявления и понимания алгоритмики возникновения и развития ситуации во Франции. Теперь можно приступить собственно к анализу возникновения ситуации во Франции и перспектив её развития.

Ретроспективный анализ показывает, что события во Франции – объективно неизбежный, тщательно выращенный результат политики, проводимой под прикрытием идей либерализма в стране на протяжении нескольких десятков лет.

“Новые Известия” в номере от 29 января 1998 г. опубликовали интервью Юрия Коваленко с французскими социологами Моник и Мишель Пенсон под заглавием “Элита: честь нации или каста жрецов?”

«– Что же такое нынче элита? Ум, честь и совесть нации или клан, который преимущественно блюдёт собственные интересы?

– Прежде всего существует не одна элита, а несколько – экономическая, интеллектуальная, политическая, административная и т.д. Как социологи мы не любим слово «элита», которое имеет позитивный смысл. Элита предполагает принадлежность «к лучшим из лучших». Мы предпочитаем говорить о социально доминирующем классе».

Это очень значимое мнение, весьма отличное от мнения тех, кто на протяжении последнего десятилетия стенает на темы хронических неудач в становлении новой “элиты” в “Россионии”, определённо предпочитая говорить об «элите», а не о «социально доминирующем классе»; и уж тем более не о формировании «социально доминирующего класса» и его характере (его нравственных и этических качествах). Доминировать в обществе могут и худшие из худших, и лучшие из лучших пустоцветов, в то время как слово «элита» во всех отраслях знания (за исключением нынешней российской социологии и политической публицистики) действительно имеет смысл отбора лучшего из лучшего.

Выразив «политкорректность» тем, что вопрос о сути элиты (ум, честь, и совесть нации – либо правящая корпорация эгоистов) остался без ответа, социологи далее продолжают своё повествование:

«Во французской системе наследственная элита старых буржуазных и аристократических семей, которые занимают ключевые места в обществе и в государстве, как бы сливается с элитой, которой удалось с помощью дипломов [30] совершить социальное восхождение. Между двумя элитами возникает солидарность. Они действуют не то чтобы на мафиозной основе, но занимаются лоббированием, взаимной поддержкой несмотря на возникающие порой идеологические разногласия» [31].

Надо иметь в виду, что каждая ветвь официальной социологии в толпо-“элитарном” обществе всегда обслуживает один или несколько классов общества, а не всё общество в целом. Официальная социология, будь то социология правящего режима либо социология узаконенной оппозиции, соблюдает “приличия”, принятые в обществе, вследствие чего на некоторые вещи только намекает (знающие поймут и намёки, а кто не понял – тому, с её точки зрения, и не надо), а о некоторых просто умалчивает, будто их нет вовсе (чем и способствует возникновению и усугублению проблем, натягивая на ещё живое общество саван «политкорректности»).

Именно из этой особенности официальной социологии и возникают обороты речи типа «не то чтобы на мафиозной основе», поскольку быть «мафиози» считается неприличным. Поэтому по существу мафиозному характеру деятельности представителей наследственных и дипломировано приобщённых к правящей мафии “элит” подъискиваются слова, не имеющие в обществе отрицательного смысла типа: «лоббирование», «взаимная поддержка». Но молчаливая взаимная поддержка характерна и для деятельности представителей мафий, порицаемых официальной правящей “элитой”. Поэтому, если сдёрнуть саван «политкорректности» – светски приличных выражений, не оскорбляющих чьего-либо персонального самомнения, – то французская социология по существу признала кланово-мафиозный и соответственно корпоративно-эгоистичный характер власти во Франции.

«– Разве во Франции элита не объединяет действительно лучших?

– Это не так. Нельзя сказать, что в её состав входят самые умные, самые образованные, самые культурные, которые стоят выше всех остальных. Французская система образования, вместо того, чтобы давать равное образование всем, занимается отбором. В результате в лучшие высшие школы почти не попадают дети из низов. Тут одно из двух. Либо такие дети идиоты – и это возможно, так думают некоторые, хотя мало кто об этом вслух говорит. Либо существует проблема организации образования, которая не основывается на равенстве. Игра сделана заранее, всё предопределено, и только считанные единицы из народа пробиваются в престижные учебные заведения».

По существу этот ответ подтверждает весьма деликатно высказанное ранее мнение о мафиозном характере “элитарной” власти как во Франции, так и вообще в мире. Но этот же ответ показывает и мафиозный характер официальной социологии.

В частности, социология из пустой болтовни на темы социальных проблем преображается в жизнеречение [32], если по выявлении каких-то неопределённостей (а равно проблем) в общественной жизни, социологи переходят к разрешению выявленных неопределённостей (а равно проблем) ко благу общества, а не в угоду тому или иному социально-субстратному эгоизму.

В данном конкретном случае это предполагает выбор одного из двух:

· «дети простых французов действительно в своём большинстве идиоты, вследствие чего система образования и вынуждена осуществлять выбор претендентов для учёбы в “престижных” вузах, в результате чего и возникает элита нации»,

· либо «система воспитания и образования, семейного и школьного, действующая ныне во Франции и на Западе в целом, делает из большинства родившихся младенцев идиотов не безцельно, а целенаправленно сохраняя в преемственности поколений стремление к беззаботно потребительскому статусу трансгосударственной антинациональной “элиты” и её хозяев» [33].