Я облизываю губы, наблюдая за этим бедным сукиным сыном. Он напуган. Это видно во всем.

— Это было до того, как ты оставил свою жену в одиночку разбираться с преследователем.

Он разминает шею, прежде чем поднять взгляд.

— Сейчас я здесь.

Мне хочется рассмеяться. Сейчас он здесь. Словно это нормально — быть женатым и появляться, когда самому захочется.

— Но не для неё. Этого ты об Оливии не знаешь. Ей не нужно, чтобы кто-то о ней заботился. Она сильная. Но если ты этого не делаешь, она двигается дальше. Она двинулась дальше. Ты облажался.

Глаза Ноя вспыхивают.

— Не говори со мной о моей жене.

— Почему нет? Потому что знаю её лучше? Потому что, когда ты уехал в свою чертову поездку, а ей нужна была помощь, она позвонила мне?

Мы одновременно встаем. Бармен видит переполох и ударяет кулаком о стойку. Бутылки вокруг него гремят.

— Эй! Сядьте или выметайтесь отсюда, — говорит он. Этот парень просто огромный, поэтому мы садимся.

Мы успокаиваемся, или думаем, что успокаиваемся, или что там мужчины делают, когда готовы выбить всё дерьмо друг из друга. Я уже собираюсь уходить, когда Ной наконец-то произносит.

— Однажды я был влюблен в девушку так же, как и ты в Оливию, — признается он.

— Запомни, где остановился, — перебиваю я его. — Если ты был влюблен так же, как и я, тогда ты бы не был с Оливией. Ты был бы с этой девушкой.

Ной улыбается, но улыбка не касается глаз.

— Она умерла.

Чувствую себя мудаком.

— Почему ты рассказываешь мне это?

— Подумай о том, что ты делаешь, Калеб. Она больше не твоя. У нас обязательства друг перед другом, и, как ты сказал, я облажался. Мы должны работать над тем, что у нас есть, но без тебя, появляющегося каждые пять минут и вызывающего у нее ностальгию.

Ностальгию? Если бы он только знал. Нас с Оливией нельзя описать как ностальгию. В тот день, встретив её под деревом, я словно вдохнул её споры в свои легкие. Мы продолжаем возвращаться друг к другу. Расстояние между нашими телами с каждым годом увеличивается. Но эти споры дали корни и проросли. И плевать на расстояния и обстоятельства, Оливия — это что-то, растущее во мне.

Его высказывание о ностальгии сильно меня разозлило, я решаю играть низко.

— Итак, вы собираетесь завести ребенка...

Шок, отразившийся в его глазах, говорит о том, что я задел его за живое.

Я сжимаю телефон между пальцами, пока смотрю на него в ожидании ответа.

— Это не твое дело.

— Она мое дело. Нравится тебе это или нет. И я хочу ребенка от неё.

Не знаю, почему он не ударил меня. Я бы себя ударил. Ной — классный парень. Он проводит рукой по щетине, в которой много седых волосков, и допивает виски. На его лице нет никаких эмоций, поэтому не могу сказать, о чём он думает.

— У моей сестры был кистозный фиброз, — говорит он. — Я ходил с ней в группы поддержки. Там я встретил Мелису. У нее тоже была эта болезнь. Я влюбился в неё, а потом наблюдал, как она угасает. Она не дожила до 24 лет. Сестра ушла через 2 года. На моих глазах умерли две женщины, которых я любил. Не хочу приводить в мир ребенка, которому, возможно, передастся этот ген. Это не справедливо.

Я заказываю виски.

Пытаюсь избавиться от головной боли. Всё становится гораздо сложнее, чем минуту назад, и последнее, чего бы я хотел, — сочувствовать этому парню.

— Чего хочет Оливия? — не знаю, почему спрашиваю это у него, но могу думать лишь о том, как звучал её голос по телефону. Что она собирается мне сказать?

— Она хочет спасти то, что у нас есть, — отвечает он. — Прошлой ночью мы встретились, чтобы это обсудить.

За годы, проведенные с Оливией, я испытал так много видов боли. Худшая была тогда, когда я зашёл в номер отеля и увидел упаковку от презерватива. Это была ревность, разрывающая на части. Я подвел её. Пытался защитить, а она хотела саморазрушения, и я не мог её остановить, хотя любил её очень сильно. Сравниться с такой болью могла лишь та, когда я пришел в её квартиру и обнаружил, что она снова меня бросила.

То, что я ощущаю сейчас, возможно, гораздо хуже. Она уходит от меня, и у неё есть на это полное право. Нет ничего, чем я мог бы морально оправдать её побег ко мне от своего брака. Ной прав, но это не означает, что я собираюсь это принять.

За последние несколько месяцев мы узнали друг друга как взрослые, занимались любовью как взрослые, смотрели друг на друга как взрослые. И Оливия может отрицать это, пока её высокомерное лицо не посинеет, но мы взаимодействовали как взрослые. Как она может снова уйти от меня? Мы любили. Мы любим.

— Я должен поговорить с ней.

Я встаю, и он даже не пытается остановить меня. Они планировали это вместе? Что Ной придет и расскажет о её выборе? А я должен смириться? Очевидно, она забыла, что я готов на всё, лишь бы быть с ней. Бросаю «двадцатку» на стойку и ухожу.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Прошлое

За неделю до того, как мой ребенок вошел в этот мир, я получил звонок из офиса Оливии. Но не от неё. От её секретаря. Слава Богу, это была новая секретарша. Когда Оливия только пришла в фирму Берни, с ней работала другая, которая была больной на голову. Новенькую звали Нэнси, и она профессиональным тоном сообщила мне, что мисс Каспен попросила её сделать этот звонок. Три недели назад женщина по имени Анфиса Лисова связалась с Оливией, утверждая, что видела новость на CNN на русском языке. Она сказала, что является матерью девушки на фото рядом с Оливией, Джоанны Смит. Я чуть не выронил телефон.

Она хотела связать с девушкой, которая является её дочерью. Я упал в кресло и слушал рассказ Нэнси. Никто не знал, что Лию удочерили. Мы скрывали это от прессы и были осторожны, стараясь не допустить распространения информации. Это могло поставить под угрозу показания Лии, по крайней мере, так сказали юристы. Но мне казалось, это скорее поставило бы под угрозу психическое здоровье Лии. А больше ничего бы не изменилось. Кортни была овощем. Ее мать была алкоголичкой. Лия балансировала на грани здравого смысла. И она носила моего ребенка. Кем бы ни была эта женщина, я не мог подпустить её к своей жене.

— Она говорит, что отказалась от ребенка в шестнадцать, когда начала заниматься проституцией в Киеве.

Черт , черт , черт.

— Она летит в Америку, чтобы встретиться с Джоанной, — продолжила Нэнси. — Мисс Каспен пыталась её остановить, но та была настойчива. Она хотела, чтобы я позвонила и предупредила вас.

Черт. Почему она раньше об этом не рассказала?

— Всё в порядке. Подскажите, как я могу с ней связаться?

Нэнси назвала мне отель и номер рейса и прежде, чем положить трубку, пожелала мне удачи.

Сначала Анфиса должна была прилететь в Нью-Йорк, а на следующий день сесть на самолет до Майами. Не было сомнений в том, кто она такая. Кто ещё мог знать, что родная мать Лии в шестнадцать лет была киевской проституткой? Её родители уж точно никому об этом не говорили. Когда я попытался отправить письмо на электронный адрес Анфисы, который мне дала Нэнси, оказалось, что такого адреса не существует. Телефон также был недоступен. Я погуглил имя Анфисы, и поисковик выдал мне изображение прекрасной женщины с короткими рыжими волосами. В России она написала и издала три книги. Я ввел названия в переводчик, и узнал, что они означают: «Моя жизнь проститутки», «Младенец, пропитанный кровью», «В поисках Матери-России». За четыре года она не опубликовала ни одной книги. Я сразу же забронировал билет до Нью-Йорка. Моим планом было встретиться с этой женщиной, отправить её домой и вернуться назад к моменту рождения ребенка. У меня не было ни малейшего понятия, что она планировала получить от этой встречи, но тот факт, что семья Лии богата, не выходил у меня из головы. Ей нужна была новая история. Воссоединение с дочкой либо обогатило бы её, позволив взять творческий отпуск, либо же дало бы ей историю, которую она искала. Но Лия ни за что не захочет с ней встретиться, мать она ей или нет. И мне нужно, чтобы она сосредоточилась на собственном ребенке, а не на душевных переживаниях из-за матери. Я собирался позаботиться об этом. Предложить ей денег, если придется. Но потом родилась Эстелла.