А ведь казалось бы, всё просто: Родина — это родная земля. Ну да. Такой ответ вполне достаточен для того, чтобы объяснить, что значит «любить Родину». Россия — это «русские березы», «русское поле», «бескрайние русские просторы». Это «черные избы на белом снегу». «Всё возьми, оставь на век только этот белый снег». Если я всё это люблю, если я жить без всего этого не могу и не хочу — значит я люблю Родину. Без вопросов.
Но вот говорят: «Жить — Родине служить». «Есть такая профессия — Родину защищать». И вопросы тут же появляются.
Вот на нашу Родину напали басурмане. Чего хотят, подлецы? Весь русский снег в свою Басурманию вывезти? Все березы за каким–то хреном вырубить? Русское поле в трубочку свернуть? Нет, ни чего такого басурмане не хотят, да и не могут. Они не лишат нас ни снега, ни берез, ни полей, то есть вообще–то они не посягают на то, что мы любим. Как ни странно, нашей любимой Родине ни что не угрожает, если исходить из того, что Родина — родная земля. А нам говорят, что надо Родину защищать от басурман. Но что защищать–то? Что собственно оказалось под угрозой? На что басурмане претендуют?
Известное дело — они претендуют на власть. То есть они хотят отобрать власть у наших князей и забрать эту самую власть себе. Ой. Нам, кажется, предлагают князей защищать. А не Родину! Это же князь вопит: «Все на защиту Родины!» Оно и понятно, не станет же он вопить: «Все на защиту меня!» Получается, что князь нас обманывает? Говорит высокие слова о защите Родины, а сам хочет, чтобы мы гибли, защищая его власть?
Конечно, свою национальную власть очень даже можно любить, и встать на её защиту, и жизнь отдать, защищая родную власть. Но при чем здесь Родина? Почему нам дурят мозги? Почему нельзя назвать вещи своими именами? Так и скажите: «Все на защиту родной власти». Ведь понятно, что родная земля и родная власть — это разные вещи, даже в том случае, если наша национальная власть горячо нами любима. А то ведь она может и не быть любима.
Нет, конечно, мне приятнее, когда правитель говорит со мной на моем родном языке, а не по–басурмански. Но может быть это не настолько важно для меня, чтобы за это жизнь отдавать? Ну будет мне теперь начальником не русский князь, а басурманский мурза. Родину он у меня не отберет, Родина где была, там и осталась, и я остался на Родине, и любить Родину он мне не запрещает. Тогда мне что важно? Чтобы мурза с меня семь шкур не драл. Но ведь очень может быть, что семь шкур с меня драл как раз свой родной князь, а мурза дерет только три. Даже если мурза дерет всё те же семь, то разницы — ни какой и погибать мне, «защищая Родину», вроде бы не за что.
Мне говорят, что князь — добрый, а мурза — злой. Если так то конечно. А если наоборот? Что если иноземная власть относится к людям человечнее, чем национальная? Мне поют в оба уха: «Жестокий враг на наше счастье поднял руку». Это князь велел такую песенку придумать. Тот самый князь, который известен запредельной жестокостью, а на моё счастье не то что руку поднял, а давно уже его ногами растоптал. Власть всегда демонизирует иноземных врагов, которые зачастую плохи лишь тем, что говорят не по–нашему.
Мне говорят: враг сожжет твой дом и уведёт в рабство твою семью. Хорошо, я буду защищать мой дом и мою семью. А при чем тут Родина? Кстати, мой дом за тысячу километров от границы, враг до него не доберется. Почему я должен погибать за тысячу километров от моего дома? Так надо же Родину защищать. Сказка про белого бычка.
Или иначе — мой дом на самой границе. Но враг его не сожжет, если я не окажу сопротивления, и в рабство давно уже ни кого не угоняют, а военная контрибуция может оказаться меньше, чем привычные налоги. Но даже если контрибуция огромна, да ещё ведь и пограбят, жизнь всё равно дороже.
Тут мне, конечно, скажут, что я мыслю шкурно, а надо мыслить возвышенно. Хорошо, согласен. Но тогда я в сотый раз прошу растолковать мне содержание такого возвышенного понятия, как Родина. И опять не слышу ничего членораздельного. И я начинаю понимать, что иностранное как таковое само по себе не угрожает той самой Родине, которую я люблю. Весь вопрос только в том, будет новая власть хуже или лучше нынешней. Если я понимаю, что наши князья лучше, чем мурзы, я буду защищать князей, а если я понимаю, что мурзы ни сколько не хуже, я подчинюсь мурзам и не возьму в руки оружие для защиты князей. И ни в первом, ни во втором случае Родина здесь совершенно ни при чем.
Мне, конечно, скажут, что это крайне циничные рассуждения. Да, разумеется, если я думаю головой и не позволяю делать из себя дурака, то я циничная сволочь. А если я безмозглый баран, готовый гибнуть за чужие интересы и защищать то, чего нет — я герой, сражающийся за Родину.
Мне говорят, что враг посягает на нашу веру, традиции, ценности. Хорошо, я буду защищать нашу веру, традиции, ценности. А не Родину. Мне скажут: «Родина и есть всё это вместе взятое». Далеко не всегда. Мои ценности могут объединять меня с иностранцами, а с национальной властью как раз разъединять. Тогда я встану на сторону иностранцев. И кем я тогда буду в глазах соотечественников? Предателем Родины.
Вот, скажем, у меня на Родине господствует безбожие, и вот на мою Родину напали верующие, к каковым и я отношусь. Если я, верующий, встану на сторону верующих, то я уже предатель Родины. Или у меня на Родине тоталитарный режим, а я — либерал, и на мою Родину жестоко наезжают иностранные либералы. И я помогаю иностранцам подчинить себе мою Родину ради торжества либерализма. Кто я? Предатель Родины. Но объясните же мне, почему я должен объединяться с идейными противниками, чтобы дать отпор моим единомышленникам? А потому что нельзя предавать Родину. Сказка про белого бычка продолжается.
Самый изощренный довод «защитников Родины» — необходимость защиты национальных интересов. Тут вроде бы не поспоришь. У моей Родины есть интересы, и я, как гражданин, должен эти интересы защищать, и не должен действовать в ущерб национальным интересам. В первом случае я — патриот, во втором — предатель. Но на практике национальные интересы — это интересы национальной буржуазии. Это не есть благо нации, это благо горстки богачей. Значит, предлагая мне сражаться за Родину, мне предлагают умереть за то, чтобы богатые стали ещё богаче.
Итак, власть и Родина — не одно и то же. Вера и Родина — не одно и то же. Выгода той или иной группы населения — тоже ещё не Родина. Эти понятия могут слиться в одно, а могут разделиться на три. Если же взять по отдельности само по себе понятие «Родина», то вдруг окажется, что оно ни чего не значит. «Сражаться за Родину» в собственном смысле невозможно. Можно защищать власть, можно защищать веру, или в широком смысле — убеждения. Можно защищать выгоду, свою или своей группы. В отрыве от этих понятий вся Родина сводится к березам, полям и снегам, на которые ни какой враг ни когда не посягает.
Значит, если я убежден, что власть у меня на Родине — подлая, что идеология у меня на Родине — губительная, а национальные интересы понимаются, как интересы горстки негодяев, у меня нет той Родины, которой я мог бы служить. И единственный для меня способ остаться честным человеком — стать изменником Родины.
Не трудно догадаться, что само понятие «изменник Родины» — абсурдно. Точным и корректным тут было бы понятие «враг государства». А «государство» — это ведь уже нечто преходящее, государство — сегодня одно, а завтра другое, и в том, чтобы ему служить нет ни чего возвышенного, и в том, чтобы быть его врагом, нет ни чего безнравственного. А вот понятие «Родина» претендует на то, чтобы быть понятием абсолютным, вечным. Дескать, государства меняются, а Родина остается, вот ей–то мы и служим. Так вот я и говорю, что «родины» из смыслового ряда вечных ценностей не существует вообще.
Вполне осознаю, насколько цинично и кощунственно это звучит. Однако, учтите, что это говорит человек, который искренне любит свою Родину и считает себя русским патриотом. Но я больше не хочу быть жертвой массового гипноза, не хочу строить своё мировоззрение на иллюзорных понятиях.
