Лао Вэй постоял возле старика, почесал в затылке, и вдруг его осенило. Он взял мел и на висевшей у двери доске написал: «Во время отдыха посторонним вход воспрещен!» И тут, отряхивая руки от мела, увидел, как в дверь вошел милиционер с двумя термосами в руках. Улыбаясь до ушей, он кивком поприветствовал Лао Вэя и пошел хорошо знакомой ему дорогой прямо к титану. Лао Вэй знал, что человек этот живет на соседней улице. О, здесь общественный титан, недаром у труппы такие огромные расходы на уголь. Но это отвечает принципу Лао Вэя «поддерживать связь с массами». И Лао Вэй, покачав головой, с горькой усмешкой направился к канцелярии.

Там он опять пристроился у стола, пытаясь заснуть, но было неудобно, сон не шел. Промаявшись минут десять, он выпрямился, протер глаза. Ладно, не буду спать. Но в городской отдел культуры еще рано. Пройдусь-ка я по театру и загляну в те места, где продают билеты.

Лао Вэй вышел со двора, пересек узкую улочку и попал на просторную прямую Хуайхайлу. Это — самая красивая улица в городе. Говорят, в Шанхае тоже есть Хуайхайлу, полная великолепия, многолюдная. Но Лао Вэю всегда казалось, что это шанхайцы позаимствовали у них название для своей улицы — ведь именно здесь было Хуайхайское сражение[14], в память о котором названа улица. Лао Вэй в ту пору был корреспондентом при военном ансамбле, в боях не участвовал, но все видел собственными глазами. Сколько погибло людей, сколько пролито было крови! Разве не ради этой земли, не ради этого мира! Чтобы он стал еще краше. Взгляните на Хуайхайлу! Прямая, широкая! Она может поспорить красотой с улицами Нанкина. Высокие дома, почта, телеграф. Гостиница высшего разряда Пэнчэн, и еще более роскошная — Хуайхайская. Лао Вэю довелось как-то побывать там, полы сверкают как зеркало, скользкие. Лао Вэй едва не упал.

Хорошо! Революция — это сражение. Революция это — соревнование. Кто кого. Тут-то и проявляется настоящий энтузиазм.

О! Магазин «Деликатесы» опять красят. Ведь незадолго до Первого мая, Лао Вэй помнит, здание покрасили в голубой цвет. А в какой покрасят теперь? Лао Вэй остановился, скрестил на груди руки и, поглаживая бороду, стал наблюдать, как работают два маляра. Стены они не красили — писали на них иероглифы. Интересно, что именно? Не по случаю же национального праздника — до него далеко. Да и вообще, зачем писать на стенах, если можно просто повесить четыре праздничных красных фонарика, когда придет время. Лао Вэй прищурился и с трудом разглядел надпись:

О-о! Всю стену испортили! Не хватало еще написать на ней полностью все меню и марки вин. Лао Вэй посокрушался и пошел дальше. Оглянувшись, заметил в переулке рядом большую вывеску: «Ресторан Гуандун» — и тут же вспомнил, что в глубине переулка есть еще один ресторан. Лао Вэй не бывал там — ресторанчик маленький, да и расположен неудобно. Он потрогал подбородок и вдруг увидел, что под вывеской «Ресторан Гуандун» написано:

Лао Вэй сглотнул слюну, вот бы выбрать минутку и прийти сюда вместе с женой и сыном отведать всей этой вкуснятины. Как жаль, что он раньше не обратил внимания на эту вывеску — ресторан Гуандун закрывали собою «Деликатесы». Он снова обернулся, на стене магазина уже красовались четыре иероглифа «Готовим пельмени на пару». Такие ярко-красные знаки, что сразу бросаются в глаза, их, пожалуй, видно даже с противоположной стороны улицы, где находится остановка транспорта. И здесь борьба, соревнование. Но такие методы конкуренции немножко… как бы это сказать? Лао Вэя охватило вдруг чувство досады. И он продолжал свой путь со скрещенными на груди руками.

Проходя мимо парикмахерской «Яркий свет», Лао Вэй увидел на дверях вывеску «Курсы усовершенствования» и вспомнил о том, как несколько дней назад его сына обкорнали на каких-то курсах усовершенствования и как сын разозлился. Такая жара, а он весь день ходит в кепке и на все лады костерит эти курсы усовершенствования. В самом деле, если там работают ученики, так пусть не обслуживают клиентов. А если клиент нужен им для практики, так не надо брать с него денег! А там плата как в настоящей парикмахерской! Ох, эти деньги!

Не знаю, насколько начальник отдела Су урежет дотацию на сей раз. Ансамбль и так едва сводит концы с концами. И так уже не платят за выступления, лишили премий, на бытовые нужды и то не дают, чего доброго, еще придется брать на себя расходы за кондиционеры. Хорошо еще, что бесплатно греемся у огня. Хоть бы заработать немного, чтоб было чем заплатить актерам. Все время прогораем, на первом представлении зал был заполнен процентов на шестьдесят, второе пришлось на субботу, по телевидению как раз показывали «Человека из Атлантики»[15], и народу в театре было еще меньше. Вчера, правда, куда ни шло, а вот сегодня в театре Чжуншаньтан дают «Сон о бабочке»[16], не знаю, сколько нам достанется зрителей. К тому же драматическая труппа банцзы[17] во Дворце минералогии показывает драму «Одиннадцатый»[18], которая пользуется успехом у стариков так же, как иностранные фильмы у молодежи. Эх-эх, и тут борьба! Да еще какая трудная, мучительная! Побеждают незаурядные. А что делать побежденным?

Вот бы настал такой день, когда исчезнут и иностранные фильмы, и труппа банцзы, думал Лао Вэй, кусая губы, и не заметил, как очутился у магазина вин и сигарет. Там сидела Сансан из хореографической группы и ее парень Чэншань. За то, что они давали магазину несколько контрамарок, им разрешили продавать здесь билеты, дали даже стол и табуретки.

— Как дела? — спросил Лао Вэй, заглянув в дверь.

Сансан огорченно покачала головой, перед ней лежала довольно пухлая пачка билетов. Чэншань поднялся, говоря:

— Завтра в отделе министерства легкой промышленности вечер, пойду попробую уговорить их купить билеты на наше представление.

Глаза у Лао Вэя загорелись.

— Если не согласятся купить все билеты, продай сколько возьмут.

Чэншань кивнул, бросил взгляд на Сансан, вскочил на велосипед и укатил. Лао Вэй молча смотрел ему вслед. Улица была запружена людьми, они заходили в магазин, выходили, но билетов никто не покупал. Лишь некоторые задерживались у витрины, глазели на афиши, на фотографии актеров. Лао Вэй не выдержал и обратился к какой-то парочке:

— Купите билеты, ведь это лучше, чем слоняться по улицам.

Те, не сказав ни слова, ушли. Лао Вэю было невесело, но он подумал: «Чего суешься? Ведь ты же не торгуешь билетами».

Он взглянул на Сансан. Подперев ладонью щеку, она свободной рукой поправляла волосы за ухом и с невыразимой тоской смотрела на прохожих. Она была самой способной в хореографической группе, надеждой ансамбля, но песни и пляски сейчас не в чести, большим успехом пользуются оперные арии. А танцевальную группу хоть распускай. Танцоров используют как статистов в массовках, но Сансан чересчур высока и исполняла обычно сольные номера, главные роли, для массовок она не годится. Ее приглашали другие труппы, но она не уходит из-за Чэншаня. Лао Вэй посмотрел на Сансан и сказал:

— Дождись Чэншаня, и возвращайтесь!

Он подумал о том, что Чэншань, студент пединститута, уже пропустил полдня занятий. Лао Вэй пошел дальше, свернул в переулок и оказался у театра. Еще издали он заметил кривого на один глаз рабочего сцены, прозванного «Всевидящее Око»; он разговаривал с теми, кто продавал билеты. Всевидящее Око был рабочим из пригорода. После того как построили театр, его зачислили в штат. Он говорил с сильным местным акцентом и, как утверждали музыканты, к каждому слову добавлял какой-то призвук. Лао Вэй этого не улавливал, но слушал Всевидящее Око с интересом: говорил тот не как все и слышно его было очень далеко. Вот и сейчас Лао Вэй еще не подошел, как до него донеслись слова одноглазого: