Перевод В. Семанова

Мир велик, и в нем случается много удивительного. А если бы не случалось, то что бы это был за мир?

Вот посмотрите, что произошло у ворот Пятого сталелитейного завода в самое первое утро восьмидесятого года.

Этот завод, построенный еще в пятидесятых годах, растянулся километров на пять, но сейчас вокруг него образовался так называемый свободный рынок — веяние времени. У заводских ворот расположилось множество крестьян, торгующих чумизой, горохом, редькой, капустой и всевозможными продуктами подсобных промыслов. Все это доставлялось сюда на коромыслах или на тележках. Продавцы старались перекричать один другого, заглушая своими зазывными криками не только конкурентов, но и доносящийся с завода шум и грохот. Теперь рабочим, живущим в общежитии, уже не требовались будильники: крики первых торговцев поднимали тех, кому в утреннюю смену. А домохозяйки могли не волноваться, достанутся ли им овощи, свежая рыба или креветки, — иди и бери, сколько душе угодно, были бы только деньги.

Заводские домны работали не более чем вполсилы, производство хирело, а за воротами завода царил полный расцвет. Подсобные промыслы обложили государственное предприятие со всех сторон. Рыбак, торговавший креветками или крабами, за день выручал столько же, сколько рабочий за неделю. И рабочие охотно несли свою зарплату торговцам, потому что это было удобно: отдать за продукты немного дороже все-таки лучше, чем экономить деньги, но не иметь возможности вообще ничего купить. Хотя дела на заводе шли неважно, у рабочих тем не менее водились денежки, так как весь народ стал постепенно богатеть. Экономические законы действовали словно по мановению волшебной палочки, и все в конце концов были вынуждены признать их справедливость.

Особенно шумная и оживленная жизнь шла прямо у ворот завода: здесь торговали не только сырыми продуктами, но и готовой едой — лепешками, мучными плетенками, жареным арахисом, вареными бобами. Их покупали прежде всего рабочие, идущие в утреннюю смену. Заводская охрана требовала, чтобы продавцы не загораживали ворота, не мешали пешеходам и машинам, но торгующие лезли все ближе, оставляя совсем узкий проход. Рынок тоже имел свои законы: тут кто успевал, тот и преуспевал.

Сегодня тон задавал высокий молодой парень. Он был не похож ни на пропыленных крестьян, ни на неряшливых городских лоточников, перемазанных маслом и грязью. Напротив, на нем красовались чистый белый передник, поварской колпак, белые нарукавники и даже марлевая повязка на лице. Действовал он спокойно, уверенно, как повар крупного ресторана, и сразу привлекал к себе внимание. Его напарник, примерно одного с ним возраста, выглядел по-другому: коренастый, большерукий, с круглой и какой-то бугристой физиономией, напоминавшей подшипник, имел поросшие волосом уши, а на переносице темные очки. На нем был бежевый свитер грубой вязки и коричневые брюки дудочкой. Этот громила первым делом прошелся, размахивая ручищами, по рынку, присмотрел вблизи ворот удобное местечко, на котором устроился продавец яиц, деревенский старик, и рявкнул:

— Почем яйца?

Старик удивленно взглянул на его физиономию, подумал, что с такого покупателя лучше не начинать — целый день не будет удачи, — но и отказывать ему нельзя, поэтому с заискивающей улыбкой ответил:

— Два шестьдесят кило.

— Так дорого?! — протянул парень, взял в каждую руку по два самых крупных яйца и стал перебирать их, как это делают пожилые люди с грецкими орехами, желая разработать суставы. — А свежие? Гляди тухлых-то сюда не таскай, народ не обманывай!

Он продолжал пристально глядеть на старика. Едва тот повернулся к другому покупателю, как парень сунул яйца к себе в карманы и быстро схватил четыре новых. Старик ничего не заметил. Этот трюк увидела пожилая женщина, стоявшая сзади, испугалась, разинула рот, но вид у вора был такой устрашающий, что она не решилась произнести ни слова: лучше одним делом меньше, чем больше; не стоит наживать неприятностей с утра! А очкастый тем временем не собирался оставлять старика в покое. Пошевелив подбородком, напоминавшим приклад винтовки, он пробурчал:

— Ты что, не видел объявления на воротах? Заводская охрана не позволяет загораживать проход. Ну-ка, убирайся отсюда!

Заискивающая улыбка старика стала совсем жалкой. Он сокрушенно закивал головой:

— Но ведь я далеко от ворот, ни прохожим, ни машинам не мешаю…

— Все равно убирайся!

Тут подошел парень в белом переднике и прервал своего напарника:

— Хэ Шунь, пусть себе стоит здесь, а мы встанем рядом! Если кто-нибудь захочет яиц к нашим лепешкам, мы со стариком договоримся. И ему и нам будет хорошо!

Он откинул от своего велосипеда какую-то доску, раздвинул приделанные к ней ножки, поставил на образовавшийся столик печурку, сковороду, ведро с тестом и начал жарить лепешки. Тем временем Хэ Шунь воздвиг над своим приятелем большой белый зонт, наподобие тех, под которыми летом стоят регулировщики. Сейчас была ранняя весна, солнце грело слабо, так что зонт требовался в основном для защиты от пыли, а еще больше — для солидности, для привлечения покупателей. Не удовлетворившись этим, Хэ Шунь привязал к велосипеду высокий бамбуковый шест с деревянной доской, на которой было написано: «Лепешки по-мусульмански», и зычным голосом, каким он привык орать во время скандалов на улицах, затянул:

— Эй, подходите скорей! Скорей покупайте горячие, ароматные лепешки жареные! Вкусные и дешевые! Другие берут по двенадцать фэней, а мы только по десять! За выгодой не гонимся, для рабочих стараемся. Эй, кто не верит, попробуйте! Ручаюсь, что захотите отведать еще раз…

— Хэ Шунь, не ори ты, будто перед дракой, лучше деньги получай! Надень шапку и марлевую повязку, а темные очки сними. И вообще веди себя прилично! — проговорил парень в фартуке, извлек из корзины стереомагнитофон, поставил его на скамеечку и нажал на клавишу. Из магнитофона полилась мощная красивая музыка. Гомон вокруг мгновенно стих. Покупатели и продавцы подняли головы, некоторые пошли на звук.

— Ха, — удивился Хэ Шунь, — оказывается, ты и эту игрушку прихватил? Да я бы из-за нее одной стал покупать у тебя лепешки! — Он порылся в кассетах и с разочарованием заметил: — А чего ты взял только голую музыку без песен? Поставил бы какую-нибудь гонконгскую или западную певицу, так весь рынок бы к нам сбежался!

— Что ты понимаешь! Занимайся лучше своим делом! — негромко произнес парень в фартуке. Видимо, он имел на Хэ Шуня немалое влияние, потому что тот сразу подчинился и лишь попросил зажарить ему те четыре яйца, которые он стащил у старика.

Возле белого зонта уже собралось немало людей: одни покупали лепешки, другие просто наблюдали и слушали. При виде такого охранника, как Хэ Шунь, никто не осмеливался лезть без очереди, все чинно выстраивались в цепочку. Лепешки действительно были хороши, да и дешевле, чем у других торговцев. Многих привлекала подчеркнутая чистоплотность парня в белом фартуке. Рачительного продавца звали Лю Сыцзя. Рабочие и служащие завода с особым интересом участвовали в аттракционе, потому что оба парня были шоферами заводской автоколонны. Итак, они и зарплату от государства получают, и торговлей занимаются. Интересно, как на это посмотрит руководство? Кое-кто из рабочих тоже баловался торговлишкой, но тайно, а эти средь бела дня свое «знамя» развернули, да еще у главных ворот. Заинтригованные люди заговаривали с продавцами. Лю Сыцзя был не очень словоохотлив, а Хэ Шунь почти не закрывал рта.

— Вы молодцы! — говорили им. — За сегодняшнее утро, поди, немало заработаете?

— Приходится шевелиться, раз на заводе премий не дают! — отвечал Хэ Шунь, уверенный в своей непогрешимости.

— А начальство вам разрешает?