Если она и не разорвала до сих пор фотографию, то только потому, что это единственное свидетельство, что они когда-то были вместе. Когда же он вошел в ее жизнь?

…Наступали пекинские багровые сентябрьские сумерки. Ли Хуэй шла по Садовой, не обращая внимания на поток машин и прохожих. Ей было странно, что среди всех этих людей она так одинока. Жизнь бросала ее из стороны в сторону, будет ли этому предел? Мама умерла в 301-й больнице, папу забрали. Она шла со свидания с отцом, неужели она видела его в последний раз? Она не плакала. Слез не было, она была в ужасе от этой «революции», разорвавшейся как атомная бомба. Куда идти? Она — одна из незаметных жертв «революции», дома у нее нет, все раскололось, как упавшая ваза. Достоинство и унижение, попытки что-то понять и растерянность — все чувства смешались в ее душе. Вернуться домой, в тот двор, откуда папу увезли на машине? В комнатах только кровать, чемодан и старая одежда. А есть хоть что-нибудь, что принадлежит ей? Пойти в школу? Ловить шепот, презрительные и враждебные взгляды однокашников? Двое военных вызвали ее с митинга образованной молодежи, уезжающей в деревню. Они сказали ей об аресте папы. Тогда она упала в обморок… А потом? Что было потом, она помнит плохо, но для чего-то пришла домой к Ян Фаню. Она уколола себе палец и кровью на носовом платке написала заявление. Она умоляла не отталкивать, не бросать ее, а взять с собой во Внутреннюю Монголию. Что сказал тогда Ян Фань? Кажется, ничего не сказал, только глаза его стали какими-то жесткими. Тетка Ян Фаня начала причитать и плакать: «Бедная деточка! Какая бедная…» Ли Хуэй тоже заревела. Она убежала от этой доброй тетушки и пошла искать отца. Он находился в доме с маленькими окошками, добираться до которого нужно было очень долго. Что он сказал ей? Она как будто ничего не слышала, а только смотрела на его руки, соединенные блестящими наручниками.

Как темно ночью. От фонарей на дороге красные отблески, словно кровь. Холода еще не наступили, но ее бил озноб, стуча зубами, она дрожала всем телом. Как пролетел тот день? Как кошмарный сон — запутанный и нелепый. В тот день она до конца поняла, что она — вовсе не прекрасный цветок, которым должны любоваться люди, что дорога под ногами отнюдь не гладкая и что будущее ее вовсе не будет похоже на прекрасную весну. В этом и есть тайна существования человека на земле? Неужели она увидела ворота ада? Эта мысль ее позабавила, и она сказала себе: «Так-так. С чего это я должна бродить и жаловаться людям? Сердце у меня чистое, в нем нет ничего плохого. Руки тоже чистые, не в крови!» И все-таки обрела она чистоту или потеряла? Слабая одинокая девушка этой холодной темной ночью склоняла перед судьбой голову. Окружающий мир может убить волю в человеке, объективные силы убивают его веру. Она совершенно не видела для себя выхода. Она была так напугана…

Она вынула из кармана мамину фотографию и рассматривала ее в свете фонаря. Какая мама красивая, какое счастливое у нее лицо. Ли Хуэй тоже должна быть спокойной. Мамины глаза утешали, но она боялась смотреть в них, ей не хотелось, чтобы мама узнала ее мысли. Руки ее уже не дрожали. Потом она сидела в каком-то кафе у засиженного мухами столика, подносила ко рту стакан с вином и делала маленькие глотки. Вино было таким сладким, почти как фруктовый сок. Вздор! Кто сказал, что вино — это вред? Кто посмел сказать, что девушкам нельзя пить? «Еще стаканчик!» Она положила на стойку деньги. Продавец взглянул на нее удивленно и поправил очки на носу. Люди за ближайшими столиками повернули головы.

Она не знала, сколько выпила, только чувствовала, как внутри все сильнее разгорается приятный огонь. Жалкая и потерянная, она купила в аптеке бутылочку яда от тараканов и, словно опять обретя силу и уверенность, бродила по улицам. У нее была цель — найти маму, попасть к ней, в удивительное небесное царство. Ее домом была теперь дощатая комната в бывшем папином гараже. Гараж был темным, холодным, кое-где выступала плесень — все было похоже на другой мир. Здесь ее жизнь превратится в бабочку, которая вылетит через это маленькое окошко и полетит по залитому лунным светом простору и, может быть, доберется до того волшебного дворца… Ли Хуэй открыла чемодан и стала выкладывать вещи на кровать. Она как будто в первый раз обнаружила, как много у нее одежды, а ведь, когда мама была жива, сколько раз она устраивала скандалы, что ей нечего носить. Что надеть сегодня? Может, эту военную форму? Ее подарила мама. Разве она не хотела раньше быть, как мама, военным врачом? Как здорово, в этой форме можно представить, что стоишь у операционного стола. Как жалко, что нет зеркала, ни одного кусочка стекла, ей так хотелось посмотреть, как она выглядит. Все родственники и знакомые говорят, что она очень похожа на маму: такие же ямочки на щеках, большие яркие глаза. Неужели так? Такая же красивая?.. Бог с ним! Кому может понадобиться сорванный увядший цветок? Только мама ждет ее, обязательно ждет, ждет свою любимую бабочку. Нужно ли писать письмо? То, что называют завещанием… Нет уж! Кто его будет читать? Чтобы потом они зубоскалили? А может, папе? Но он не получит письма. Она будет говорить с мамой, когда увидит ее. Она открыла бутылочку, почувствовала сладкий запах. Как вино! Почему продавец в аптеке сначала, казалось, не хотел ей это продавать? Неужели он знал, что она собирается делать? «Это не игрушка, девочка. Я не просто так говорю, будь очень осторожна. Э-хе-хе, сейчас столько несчастных случаев, люди так теперь напуганы!» Этот милый старик не стал донимать ее расспросами, пусть он живет как можно дольше! Где бы найти воды? Она слышала, что перед тем, как это принять, лучше выпить воды, и тогда тебя точно не спасут. Но где ее все-таки взять? Сейчас бы еще стаканчик вина… Она осторожно вышла наружу, прокралась мимо одного здания, другого и вдруг услышала звук льющейся воды. Это подтекает кран у теплицы на заднем дворе! Как все удачно. Все будет хорошо, лишь бы садовник не проснулся. Она набрала в стакан воды и вернулась домой. И вдруг, к своему изумлению, увидела, что посреди комнаты стоит паренек с побледневшим лицом! Это был Ян Фань. В руке он держал пузырек с ядом.

— Ты? Как ты пришел? — Ли Хуэй смотрела на него широко раскрытыми глазами.

Краска вернулась на лицо Ян Фаня, он бросил пузырек на пол, подошел к Ли Хуэй и грубо схватил ее за руку. Он почти кричал:

— Послушай! Безмозглая! Дура! Ты что хотела сделать?! Твоя смерть может только навредить «великой культурной революции»! Ты только отделишь себя сама от народа и партии! Ни один человек не пожалеет такую сумасшедшую!

Закусив губу, Ли Хуэй смотрела на Ян Фаня.

— Пошли скорее со мной! Я нашел руководителя отряда Сунь Кайюаня, он видел твое заявление и согласился тебя взять. Мы отправляемся во Внутреннюю Монголию, в степь, и будем там строить новую жизнь! Пошли, пошли, эх ты, дурочка…

Она пошла вместе с ним. Он держал ее под руку и примерялся к ее шагам, как будто вел младшую сестричку. Некоторое время по инерции он еще ругал ее. Она старалась не смотреть на него, только заметила в свете фонаря капли пота у него на лбу. Ей так хотелось прижаться к нему и заплакать…

Ли Хуэй с трудом открыла глаза, освобождаясь от сна. Подушка под щекой была мокрой, фотография в руке слегка помялась. Она не знала, сколько проспала, за окном все еще было темно. Она положила фотографию на стол. Этот снимок занимал в ее сердце особое место, он словно находился в запретной зоне, куда никто не имел права войти, да и она сама вступала осторожно-осторожно. Ни о чем этом она отцу не говорила. Хотя отец много раз как бы невзначай спрашивал, что это за парень на фотографии, и даже добавлял, что его можно было бы вытащить в Пекин, она только улыбалась в ответ. Ли Хуэй понимала, что отец по-настоящему волнуется за нее, ее жизнь была частью его жизни, все, что касалось ее, касалось и его, да и что у него оставалось в жизни, кроме нее? Когда все засыпали и в доме становилось тихо, отец закуривал и несколько часов просиживал у фотографии мамы. Он тонул в облаках дыма, а мысли его уносились, наверное, далеко-далеко. Хотя Ли Хуэй не знала, что сказала ему мама перед своей кончиной, но она догадывалась, что́ творится у него на сердце. Он был так одинок.