Картошку водяной наконец-то выкопал и поделил между нами почти поровну. Почти - потому, что себе при этом дележе он отложил самые крупные клубни. А вот навологу от Савки достались самые мелкие картошечки. Надо будет потом поинтересоваться у водяного - чем ему уже успел насолить Каратес. У Сагитта оказался с собой хлеб, который бесподобно пекла его жена, соль принес из дома Пушистик, а кроме того еще и свежие огурцы с помидорами. В общем, настоящий пир.
За поздним ужином обсуждали проблему поимки пресловутой нави. Я покаялась в том, что не успела предупредить старосту, заодно рассказала о попытках найти и призвать к ответу Степана Козлодоева. Выяснилось, что коллеги были очень даже курсе, так как читали утренний выпуск газеты.
Наволог попенял мне на плохую оперативную работу, но быстро замолчал, после предложения Владомира остаться работать на периферии, дабы эту самую работу наладить. Марес ничем не порадовал - изучение останков совершенно не помогло продвинуться в поимке мерзавца.
Мы топтались на месте, точнее это Марес с Каратесом топтались, а если быть совершенно справедливой - то один Каратес. Ведь это он ведет расследование официально, а оборотень у нас вообще в добровольной отставке, и помогает ему просто от скуки, а дело участковых - вообще маленькое, не лезть куда не просят и делиться информацией, буде таковая появится.
Разговор незаметно сошел на нет. Картошка кончилась, и Пушистик торопливо закапывал в угли вторую порцию. Присутствующие взирали на его хлопоты с молчаливым одобрением. Откуда-то потянуло дымом.
- Надо же, еще кто-то решил теплой ночкой костерчик разжечь и побаловать себя печеной картошечкой, - принюхавшись, сказал единорог.
- Да, нет, не картошечкой - поведя носом, ответил оборотень, - там шашлычки жарят. Чуешь, как мясом пахнет?
- Шашлычок - это хорошо, это даже лучше чем печеная картошка, - мечтательно прикрыл глаза Савка.
Я сидела, прислонившись спиной к Охотнику и вдруг почувствовала, как он напрягся. Владомир закрутил головой, и начал с беспокойством принюхиваться. Его тревога мгновенно передалось мне, от былой безмятежности не осталось и следа.
- Шашлычки говоришь, - вдруг прошипел он сквозь зубы и, вскочив мгновенно, и бесшумно растворился в темноте.
Мы недоуменно переглянулись. Первым исчез в темноте Марес, помянув лешего, кинулась следом, за спиной слышался топот копыт упомянутого. Савка и Каратес стартвоали последними.
Зарево пожара, висевшее над домами, было подобно огромной медузе выбрасывающей в воздух щупальца-искры. Отчетливо слышался треск горящих бревен и крики людей. Эти крики меня настораживали больше всего. Они были не испуганные, и сочувствующее погорельцам, а радостные, в них звучало безумие.
Горело у самой околицы, там стояли дома нетопырей. Они уже давно переселились в наш поселок и чужими их никто не считал. Многие из них выходили замуж или женились на людях, рожали детей.
Нетопыри - были ночным народом, на солнце появляться не могли: почти сразу слепли и получали серьезные ожоги. Они слыли непревзойденными травниками, к ним приезжали со всей страны за лекарствами и зельями от различных болезней. А еще они были безумно красивы; стройные с огромными миндалевидными, слегка раскосыми глазами, матовой, смуглой кожей. Нетопыри обладали гипнотическим обаянием и покладистым, добрым нравом. Ни один из них никому никогда не причинял вреда, будь то люди или нелюди.
Да и с ними никто связываться не хотел. Поругаться легко - а к кому потом лечиться идти? Сами же нетопыри объясняли свою покладистость тем, что если они ответят злом на зло - то их дар врачевания и составления зелий исчезнет. А нетопырями их прозвали за ночной образ жизни и способность оборачиваться летучей мышью. Правда, владели этой способностью только чистокровные дети нетопырей, которым еще не исполнилось пяти лет от роду.
Я до последнего не хотела верить в то, что дом одного из знахарей подожгли. Хотя не верить очевидному глупо...
К пожарищу мы выскочили в тот момент, когда у дома рухнула крыша. Вверх взвился огромный столб искр, и огонь заревел пуще прежнего. Вокруг бывшей избы стояли люди и нелюди, в их глазах отблеском пожара светилось безумие. Одни что-то радостно кричали и махали руками, другие эти самые руки заламывали и что-то бормотали на своем языке. Я попыталась пробиться сквозь толпу, ближе к агонизирующему в огне дому, но меня не пускали, отталкивая и крича, что нечего тут делать. Что они сами сейчас со всем разберутся, и никто им не указ.
Я остановилась. Над толпой висело темное марево страха и желания за этот страх поквитаться. Все равно с кем - только пальцем покажи.
- Всех их жечь надо, нелюдей проклятых! Это они на нас беду накликали! - раздался в толпе дрожащий от возбуждения голос. Селяне радостно взревели в ответ, и двинулись по улице к следующему дому. В зареве пожара отчетливо было видно, что у многих изб двери и окна были подперты тяжелыми деревянными колодами, чтобы жильцы не выскочили. Из домов доносились крики, в запертые двери стучались. Селяне вооруженные вилами и цепами, караулили у окон.
- Жечь ублюдков! - голос вещавший в толпе показался мне знакомым.
- Марес! Марес - это Козлодоев, не упусти его, закричала я, показывая пальцем на самодельный помост, с которого подзуживал толпу этот гад.
Козлодоев понял, что его заметили, и кубарем скатился вниз. Марес, рванулся в его сторону, рыча и расшвыривая людей.
- Таша, их нужно остановить! Слышишь? Они же сейчас всех сожгут!
Я плохо понимала происходящее, меня кто-то теребил и тряс за плечи. Я никак не могла разглядеть лица, перед моими глазами стоял огонь, а в ушах звенел детский крик. Я слышала его в тот момент, когда рухнула крыша.
- Таша! Ты слышишь меня? - другой голос, более резкий и грубый. - Они Лару с ребенком сожгли! Таша, очнись!
Я не почувствовала, а скорее услышала звук отвешенной мне пощечины. Еще одна, и еще...
Я зарычала и попыталась вырваться из рук Сагитта. Рядом стоял закопченный Владомир, плакал Савка, размазывая слезы по щекам, Марес пытавшийся утереть кровь, капающую из раз-битого носа, видимо Козлодоева он не поймал. Дом еще горел, искры вылетали из пламени как злые кусачие пчелы. Во мне стала подниматься волной дикая, душащая злоба...
Я врезалась в толпу как таран и, растолкав селян, встала между ними и домом, который они выбрали, чтобы поджечь.
Люди загомонили, замахали горящими факелами - требуя чтобы я ушла с дороги, а то они и меня, дескать, лютой казни предадут. Я не пыталась перекричать их, это было уже невозможно. Я понимала, что они растопчут меня или сожгут вместе с избой. Я закрыла глаза - и передо мной как живая встала Лара, еще вчера эта улыбающаяся молодая женщина хвасталась своим маленьким сыном, а малыш весело гулил в люльке подвешенной к ветке яблони в красивом, ухоженном садике. Я видела эту яблоню на фоне зарева пожара - она как скелет, растопырила свои руки-ветви, на одной из них жутко покачивалась та самая люлька, почему-то нетронутая пламенем.
Первый раз за всю мою жизнь мне пришлось предстать в своем истинном облике (Владеющие Искусством не в счет) перед людьми, но остановить разбушевавшуюся толпу по другому я не могла. Впечатление я произвела. Одно дело, когда участковая ведьма превращается в большую кошку и совсем другое, когда на ее месте появляется нечто, закутанное в темно-серый плащ. Половину лица этого нечто представляет голый, светящийся синим глазом, череп, а другую безумно красивое женское лицо. Со стороны должно быть это выглядело весьма впечатляюще...
Я парила в нескольких локтях над землей, раскинув руки. Вокруг меня разливалось темное сияние, отчетливо видимое на фоне зарева пожара. Поднялся ветер, он задувал факелы и сбивал с ног. По улице несся пепел, запорашивая людей. Селяне бросали ненужные и потухшие факелы и криками ужаса падали на колени. Некоторые начинали плакать, другие истово молиться. Похоже, не все поняли, что это я, а не явившееся за ними чудовище, желающее покарать их за грехи.
