Набеги, совершавшиеся сарацинами и викингами, несомненно, способствовали ускорению процесса организации обороны конным воинством (milites). Необходимы были и скорость, и тяжелое вооружение. Несмотря на то что в западных источниках венгры представлены варварами, они, как и их дальние родственники гунны, явившиеся в Европу несколькими столетиями раньше, и монголы, пришедшие сюда несколькими столетиями позже, были очень дисциплинированными воинами. Их сокрушительный натиск, леденившие кровь воинственные вопли, гул и гром их барабанов и бубнов отчасти служили магическим целям (вспомним шаманский воинственный транс), отчасти же являлись реализацией "психологической войны" как техническое ухищрение, рассчитанное на то, чтобы взять врага "на испуг". Лошади христианских воинов, тяжеловесные и неповоротливые, не обладали такими же скоростными данными и выносливостью, как низкорослые закаленные лошади венгров, кроме того, из-за своей неуклюжести они мало подходили для проведения операций преследования или маневренного отступления, по своим физическим данным не годились они и для устройства засад.
Град стрел, который венгры обычно обрушивали на врага, наносил больше вреда животным, чем самим воинам. Однако, падая, лошадь увлекала за собой и всадника, а иногда и оказавшихся поблизости от него соратников. Гибель лошади означала потерю всех вложенных в ее приобретение средств. Единственно возможный способ защиты воина, чье тяжелое вооружение превращало его в легкую мишень, состоял в том, чтобы заключить себя в еще более прочные латы, снабдив также ими и своего боевого коня. В результате расходы все больше возрастали, а подвижность всадника уменьшалась. При этом следует также помнить, что христианские конники в отличие от венгров вели бой в рассредоточенных порядках. В атаку они шли цепью, и, как правило, довольно нестройной. В скором времени цепь распадалась, а рассыпавшиеся на поле боя воины становились удобной мишенью для врага, применявшего массированный удар силами лучников с применением резерва конных воинов.
Перед лицом подобной опасности в конечном итоге надежней всего было запереться в крепости и переждать, пока схлынет неприятельская волна. Правда, за подобную тактику приходилось расплачиваться невосполнимыми потерями урожая, а значит, ценой голода. Весьма остроумно замечание, что в Италии вынужденное пребывание населения за крепостными стенами, поддержание которых в должном порядке стало жизненной необходимостью, способствовало возрождению городов. Благодаря новым исследованиям можно утверждать, что строительство замков и крепостей на территории Франции в Х в. и создание "военных поселений" (milites castri) было одним из факторов, способствовавших возникновению средневекового рыцарства. По крайней мере создание укрепленных центров, способных предоставить убежище и средства для организации сопротивления захватчикам, сдерживало набеги венгров и прилив "новой варварской волны" IX-Х вв. и было связано с ростом престижа воина (miles) в западном мире.
Европа в те времена - это море лесов, болот, пустошей. Были, конечно, и возделанные пространства, тучные нивы и удобные пастбища. На просторах этого моря были рассеяны немногочисленные безопасные островки - города, монастыри и замки, окруженные мощными стенами. Сообщение между ними было скверное. В каждом из них развивалась ограниченная местная власть, далекая от существовавшего только в теории суверенитета короля, власть, которая была очень далека от теорий так называемых "личных свобод". Сверху раздробленность суверенной власти. Снизу - тяга к вассальным отношениям, своего рода "бегство прочь от свободы" или, лучше сказать, стремление к безопасности. В результате - появление мелких и крупных сеньорий, сплочение политических и военных сил вокруг тех, кто на деле обладал властью, чтобы их организовать и управлять ими.
Во Франции викинги были в конце концов побеждены и со временем ассимилированы, однако вовсе не благодаря вмешательству короля, а благодаря деятельности ряда крупных сеньоров. Победы Одо Парижского под Монфоконом в 888 г. и Арнульфа Каринтского под Лувеном в 891 г. заставили норманнов в 892 г. снова обратить свои хищные взоры на Уэссекс. На континенте же они перешли к политике мирного сосуществования с франками. В Германии, где вопрос о варварах приобрел особую остроту в связи с давлением венгров, также было немыслимо дать всеобщий отпор захватчикам по крайней мере в течение первой четверти Х в., так как здесь отсутствовала сильная центральная власть. Основное бремя сопротивления легло, таким образом, на Баварию, герцогство, находившееся тогда на переднем крае борьбы с захватчиками. Именно местные власти самого разного уровня - марки, графства, кастелянства - обеспечивали оборону от варваров. Нередко эти местные власти соперничали друг с другом и не брезговали заключать союзы с язычниками. Столь велика была их ненависть к своим "братьям во Христе".
В подобной обстановке кошмаром обездоленных и безоружных бедняков (pauperes) были воины, будь то языческие хищники или вероломные христиане. Но и единственной надеждой и упованием бедняков также были воины. "Не станет военной силы - некому будет защищать нашу землю от варваров",- было сказано несколькими поколениями раньше Бедой Достопочтенным. В подобных обстоятельствах функции правительства также были сведены к минимуму и совпадали на практике с потребностями обороны. Добрый правитель - это тот, кто, разумеется, сумеет судить по справедливости, но главное - "сражается впереди войска, крепко сидит в седле и искусно владеет оружием".
После Карла Великого "частные армии" снова как бы обрели черты, весьма близкие обычаям древних Gefolgschaften, которые, кстати сказать, сохранились в неприкосновенности у скандинавов. Полнота власти сосредоточилась в руках светских и церковных государей, имевших достаточно земли, чтобы вооружать членов своей свиты и предоставлять бенефиции для содержания вооруженных вассалов.
"Новая система возвела в ранг земельной знати толпу выскочек-авантюристов, чье единственное право на дворянский титул основывалось лишь на том, что они крепко сидели верхом на благородном животном - лошади",- иронизировал в своем "Введении в историю средневековой Европы" Э. Н. Джонсон. В самом деле, происхождение этих воинов не бралось в расчет. Главное - их физическая сила, уровень военной подготовки, объективная способность вооружиться самому. Это могли быть вассалы, владельцы аллодов [110] или наемники во Франции, земледельцы, получавшие субсидию, чтобы приобрести оружие, в христианской Испании, министериалы [111] в Германии, бывшие наследниками воинов низших рангов, или те же наемники в Центральной и Северной Италии.
Вопрос о наемниках, однако, до сих пор еще остается недостаточно выясненным. Во всяком случае, запреты на создание частного войска, встречающиеся в капитуляриях, вряд ли когда-либо исполнялись. С распадом королевской власти предпосылки подобных запретов вообще утратили свою актуальность и сделались анахронизмом: наемничество стало нормой жизни. Основное отличие отряда вассалов от комитата древних германцев состояло в том, что, кроме оружия, одежды, лошадей, денег и украшений или взамен всего этого, сеньор (то есть буквально "старший", "предводитель", так как наименование dominus, означавшее вертикальную зависимость, не подобало главе воинского братства) мог предоставить своим людям право пользоваться недвижимым имуществом, чтобы они могли получать средства на приобретение вооружения.
Таким образом, всякий землевладелец, церковный или светский, мог собрать под своим началом воинов и, не откладывая начинаний в долгий ящик, выступить в поход. В особенности это касалось церковных общин, обладавших значительными богатствами и прерогативами сеньора. В число этих прерогатив входила судебная и военная власть. Однако канонические предписания требовали, чтобы живущий алтарем воздерживался от кровопролития. Поэтому церковники были вынуждены прибегать к услугам светских посредников, которых церковный сановник обычно выбирал из числа своих родственников или их вассалов. В конце 754 г. Каролинги приняли титул "защитников римской церкви". Вполне естественно, что в связи с процессом дробления центральной власти и фрагментарностью функции, изначально присущих этой власти, и данная прерогатива в IX-Х вв. перешла в руки феодалов.
