Поистине страница, достойная пера самого Фруассара [39].

Мифические кентавры - результат недоразумения. Люди, никогда прежде не видевшие коня, приняли всадников, тоже никогда прежде невиданных, за чудовище - получеловека-полуживотное. Старое и, надо сказать, малоубедительное объяснение, хотя события, относящиеся к другим временам и случившиеся под другими небесами, казалось бы, его подтверждают.

Вероятно, ассоциативная связь человек - конь производила во всех цивилизациях, к подобной ассоциации не привыкших, весьма сильное впечатление. И древние египтяне, и ацтеки попросту не могли обойти вниманием этот факт. Конечно, столь сильное впечатление можно объяснить заурядным страхом пешего при виде единого существа человек-конь, тем более что в бою за последним полное превосходство. Но этого недостаточно. Ведь превосходство конного над пешим воином проявляется только при особенных исторических и технических обстоятельствах, а почитание человека, сидящего верхом на коне,факт повсеместный.

Всякий, кому довелось посетить археологический музей во Фриули [40] , бывал поражен, сколь часто среди собранных там экспонатов, относящихся к богатой материальной культуре лангобардов, встречается удлиненная фибула, украшенная двумя шаровидными глазами. Она известна под названием "лошадиная голова". В самом деле, геометрический рисунок с большим мастерством и доходчивостью воспроизводит очертания лошадиной головы. Изображения вооруженных богов и героев верхом на коне - скачущих, охотящихся, сражающихся - непременный атрибут античной религиозной иконографии, будь то в Египте, долине Дуная или на острове Готланд. Святые рыцари в христианской иконографии принадлежат к тому же самому экспрессивному модулю, развивая его не в культовом, а в типологическом смысле. Конь - молчаливый спутник умершего в княжеских захоронениях. Он изображен как средство передвижения зотерических героев. Конь Сида, несущий на себе своего уже мертвого сеньора и приносящий ему в дар торжество последней победы, и конь Бертрана, несмотря на смертельные раны, встающий, чтобы засвидетельствовать человеческим голосом свою верность хозяину,- все это рыцарское отражение давней традиции, уходящей корнями в цивилизацию, которую народы-всадники распространили постепенно на весь мир.

Конь как мифорелигиозный символ в культурах, внесших свой вклад в становление западного средневековья, двулик. Одна ипостась его героическая, солярная. Другая - погребальная и хтоническая. В качестве действующего и содействующего персонажа мифов с сотерической подоплекой его облик глубоко теллуричен [41], связан с адскими силами, подземным оплодотворяющим могуществом. Сочетание двух ипостасей - солярной и хтонической - может показаться обескураживающим только на первый взгляд и только тому, кто привык изучать подобные вопросы с дуалистической точки зрения. В действительности связь, существующая между смертью, апофеозом героя и воскресением из мертвых в таких верованиях, как, например, орфико-пифагорейские, оказавшие на то же христианство глубокое влияние, помогает высветить "узел" символических определений коня: он и спутник в странствиях героя, и его помощник во время испытаний, например убийства чудовища (да не ускользнет от нашего внимания инициационное начало странствия и борьбы с чудовищем - Tierkampf), и советчик, обладающий даром речи, и животное, которое необходимо пожертвовать усопшим и использовать как вожатого душ в загробном мире (и вновь перед нами психагогическая ориентация странствия), и обличье, принимаемое божеством, хотя позднее теофания [42] и была сведена к божественной атрибутике.

Известно, что в начале II тысячелетия до н. э. группы индоарийских кочевников, носителей культуры, в которой важную роль играли колесница, имевшая колеса со спицами, и кони, вышли из закаспийского региона и, дойдя до северных рубежей центральной пустыни Ирана, разделились на две ветви. Одна последовала на восток в направлении Бактрии и вступила в долину верхнего течения Инда. Другая на запад, выйдя к Месопотамии и Сирии. Многие индоарийские имена правителей Митании [43] этимологически содержат корень "колесница" и "конь, лошадь".

Вероятно, только на исходе II тысячелетия началось использование лошади для верховой езды. Однако на этот счет мнения ученых разделились. Согласно давнему тезису, необходимо проводить четкое различие между народами, которые имели конных воинов, и народами, которые применяли боевую колесницу. Сегодня же с этнологической точки зрения этот тезис более не представляется оправданным. Согласно другим авторам, верховая езда известна еще с III тысячелетия до н.э. в Месопотамии и Эламе. Но использовалась ли она в военных целях? Фиванский рельеф египетского фараона Сети I (ок. 1300 до н.э.) показывает хеттов, сражающихся на колеснице. Воины, находящиеся в колесницах, однако, безоружны и по своему виду скорее напоминают нынешних "офицеров связи", "гонцов", "разведчиков". Использование лошади как тяглового и вьючного животного, вероятно, было общепринятым. С XXI в. до н.э. шумеры, обычно использовавшие для этих целей осла, называют лошадь "горным ослом" либо "восточным ослом", что может служить указанием на происхождение лошади - Загрос или Иранское нагорье.

В Вавилонии лошадь и колесница появляются в первой четверти II тысячелетия с приходом индоевропейских племен гутеев и касситов. Благодаря арийской волне, пришедшей в Индию, лошадь приобретает четко выраженное сакральное значение. В Ригведе жертвоприношение лошади связано с самым священным ритуалом. С теми же индоевропейцами накануне II тысячелетия до н.э. лошадь попадает и в Европу, причем не только как военное и транспортное средство, но и в качестве священного животного. Однако здесь, как это случилось на Востоке, она столкнулась с другим доиндоевропейским священным животным-быком (или коровой).

Можно предположить, что функциональный и сакральный аспекты культуры лошади развивались параллельно. И все-таки центром распространения культа лошади остается место ее первоначального окультуривания - степное сердце Евразии. Именно отсюда культ лошади проникает как на Запад, так и на Восток, из Европы, занятой индоарийцами, чей высший класс - "аристократия колесницы и коня", в Китай, где обычай захоронения лошади целиком вместе со сбруей и колесницей, украшенной бронзой, датируется II тысячелетием до н.э.

Итак, принимая во внимание место первоначального окультуривания лошади, следует ли считать ее культ индоевропейским или тюрко-татарским? По правде говоря, вопрос абстрактный. В глазах историка - это даже образец псевдонаучного вопроса. С социологической и экономической точек зрения, как подчеркивал М. Элиаде в своем фундаментальном исследовании по шаманизму [44] , сближение протоисторических индоевропейцев с тюрко-татарами было неизбежно. Оба общества обладали патриархальной структурой, предполагающей огромный престиж главы семейства. Хозяйственная жизнь как тех, так и других держалась в основном на охоте и пастушестве-скотоводстве. Религиозное значение, которое имеет лошадь у тюрко-татар и индоевропейцев, было замечено давно... В греческом самом древнем жертвоприношении - олимпийском - не так давно были выявлены следы жертвоприношения, характерного также и для тюрко-татар, угров и арктических народов. Речь идет о жертвоприношениях, типичных для исконных охотников и пастухов-скотоводов.

В шаманской практике и связанных с нею мифах, остатки которых еще можно выявить у индоевропейцев, лошадь играет важную роль, если, конечно, можно говорить о шаманской идеологии и практике, хотя бы в самом узком значении этих слов: "вознесение" на небо, "спуск" в преисподнюю затем, чтобы вывести душу больного или сопроводить душу умершего, вызов и воплощение духов с целью экстатического путешествия, власть над огнем и т. п.