Источники, откуда можно почерпнуть основные сведения о происхождении Вотана-Одина,- это "Деяния данов" Саксона Грамматика и "Эдда"[58] Снорри Стурлусона - сходятся на двух фактах: Один обитает в той части света, которая находится на Юге, откуда он и совершил завоевание Севера, употребив все свое магическое искусство. Его совершенство в умении сочинять песнопения, превращаться в животных, предсказывать будущее, насылать смерть, несчастья и т.д. сегодня мы могли бы определить как нечто сродни шаманскому искусству.
Волшебник и повелитель Вотан весьма в малой степени может вызвать аналогию с богом-олимпийцем в общепринятом понимании этого термина. Об этом свидетельствует, собственно говоря, его имя. Корень его тот же, что и у слова wut, которое означает "неистовство, исступление, одержимость". Оно наводит на мысль о шаманском экстазе, о том самом "зверином" трансе, в который, если верить Геродоту, впадали скифы, накурившиеся конопли. Средневековый автор Адам Бременский подчеркивал: "Вотан сиречь бешенство".
Коль скоро религия германцев благодаря контакту со степью претерпевает эволюцию и становится тем, что она есть, нас не может не заинтересовать одна ее определяющая особенность: сакрализация лошади, значение которой возрастает по мере возвеличения культа Одина. Конь становится неразлучным товарищем этого бога и непременным участником его свиты.
В самом эпизоде инициации Одина устанавливается четкая корреляция: испытание - Космическое древо - лошадь. Космическое древо - это виселица Одина. Оно - Мировой ясень. К нему Один и привязывает своего коня. Вера в то, что боги привязывают коней к Мировому древу, была распространена в Средней и Северной Азии.
Итак, у Одина есть конь Слейпнир, шаманский скакун о восьми ногах. С его помощью бог общается с царством мертвых. Все вышесказанное о роли лошади в шаманском "путешествии", ее значении как провожатого усопшего, должно быть, проливает достаточно яркий свет на общность религиозных представлений, в центре которых Вотан-Один. У бурят есть легенда, в которой тщательно проводится различие между четырехногим обычным и восьминогим конем, являющимся плодом любви девушки с шаманским прародительским духом. Снова перед нами восьминогий конь как средство общения с царством мертвых. Восьминогие кони встречаются не только в германских, но также и в японских мифах и ритуалах. Здесь они выполняют погребальную и эстетическую функцию. Известный исследователь Я. Пропп справедливо сближает образ многоногого коня с образом многоголового и многокрылого коня (хотя попытка Я. Проппа рационализировать данную символику - она означает, мол, чрезвычайно высокую скорость передвижения - и представляется нам необоснованной).
Главный источник, обнажающий связь "Вотан-Один - конь - спуск в преисподнюю",- это сага о Хадинге, содержащаяся во второй части первой книги "Деяния данов" Саксона Грамматика. Хадинг, древний датский король, потерпел поражение в битве. Его спасает Один, являющийся в виде старика-слепца, и увозит на волшебном коне. Один дает королю отведать зелья, выпив которое тот, ведомый женщиной, посещает царство мертвых, присутствует при непрекращающихся сражениях, в которых участвуют герои, павшие на поле брани. Согласно другим вариантам. Один сам, оседлав коня, спускается в Хель [59]. Там он заставляет прорицательницу предсказать будущее Бальдра [60]. Ритуальная отчетливость всей этой сцены некромантии производит сильное впечатление. Оракул начинает вещать под действием песнопений "отца волшебных чар".
Мифы, выстроенные вокруг темы загробного путешествия и волшебного коня, имеют характерный азийский привкус. Можно предположить, что среди северных германцев они получили распространение, а затем дошли до нас в момент наибольшего и широкого проникновения культа Одина и рунического искусства в Скандинавию. Руны - это не только письмена. Они магическое заклинание, "песнопения" (carmina). Руны обладают волшебной силой. Религия Одина, руническая мудрость, древняя магическая поэзия - вот три ипостаси одной и той же культуры. Конь неразрывно связан с ней. Он самый дорогой друг и товарищ во время охоты, войны. Он товарищ в царстве мертвых.
Так от лошадей, содержавшихся в священных рощах, которые неприкосновенны и "белоснежны", по ржанию которых германцы совершали свои ауспиции, перебрасывается мостик тоже к белым лошадям, на которых Валькирии переносят в Вальхаллу, "пристанище избранных", павших в бою воинов. Княжеский конь, следуя за своим хозяином, становится его товарищем. С ним он делит радость вечного сражения и вечного пиршества. Умерших от болезней или от старости ждал тоскливый Хельхейм, где не слышно звуков песен, не пенится веселое пиво, не звенит оружие.
Конь пылает в погребальном костре благородного германца. Потом, когда на смену кремации приходит предание тела земле, конь опускается в могилу германских королей. Если нет коня, его заменяет сбруя либо изображение, например фибула, очень похожая на ожерелья, распространенные в так называемой культуре степи. Как и во времена Тацита, владеть конем означало принадлежать к более высокому социальному рангу. Количество религиозных смыслов, связанных с конем, возрастало.
Изучение предметов, использовавшихся в погребальном обряде германцев, убеждает нас в том, что постепенно они немало заимствовали у народов степи, главным образом путем ассимилирования погребального ритуала, например у скифо-сарматов. Затем сходство постепенно ослабевает, хотя, как представляется, не без сопротивления и не без сохранения некоторых элементов подражания, не исчезнувших даже с наступлением христианской эпохи.
До утверждения готской гегемонии в культуре германский погребальный обряд был достаточно прост. Главное - не нарушить ранг покойного. Захоронения представителей благородного сословия (кремация применяется все реже), как правило, устраивают в каком-нибудь уединенном месте. Снаряжение покойника не так уж и богато. Чаще всего это конская упряжь, иногда вместе с оружием. Появление готов с середины III в. н.э. изменяет ситуацию. Могильники германских вождей все более напоминают гробницы героев Гомерового времени либо захоронения скифских царей, которые описал Геродот. Коню в погребальных обрядах отводится все более почетное место.
После принятия готами и другими германцами христианства животные в захоронения попадают реже. Но в погребальных обрядах с большей терпимостью относятся на протяжении очень продолжительного времени к конскому снаряжению и оружию воина-всадника. Вероятно, конская упряжь - это знак, заменяющий самое животное. Аналогичную роль играют, по-видимому, изображения лошади, в основном фибулы. Так или иначе, они в ходу у всех германцев: у готов, лангобардов, аламаннов, франков. На щитах франков обычно изображение коня.
Разумеется, находки более или менее полного снаряжения конного воина в германских захоронениях VII в., то есть когда завершается первый цикл христианизации первой миграционной волны, ставят перед исследователями ряд вопросов. Изучая богатое погребальное снаряжение, например, аламаннов или баваров, нельзя не задуматься, являются ли конные аксессуары знаками благородного происхождения умершего (в случае положительного ответа лошадь соотносима со своим исконным значением, указывая на божественное происхождение аристократии германцев), или же они просто доказывают более широкое использование конных воинов у западных германцев, где прежде предпочитали воевать в пешем строю (в этом случае речь идет о сугубо военно-технической эволюции).
Что касается Северной Германии, некоторые археологи считают захоронениями дружинной знати могильники, относящиеся к VIII в., где были обнаружены предметы, указывающие на наличие в обиходе лошади. В Нижней Саксонии того же периода найдены захоронения людей вместе с лошадьми. Как интерпретировать все эти находки? Вполне доказательного объяснения до сих пор нет. Правда, некоторые археологи считают, что подобные факты свидетельствуют не столько о социальном расслоении, сколько о характере представлений, относящихся к культу мертвых и загробному миру. Гипотеза подтверждается расположением предметов снаряжения и коня по отношению к захороненным. Церковь выступала против похоронного снаряжения вообще, но, судя по всему, была вынуждена корректировать свои протесты, сообразуясь с условиями места и времени. Эффективность церковной борьбы была в разные периоды и на различных территориях неодинаковой. В захоронениях германцев периода перехода от язычества к христианству трудно с достаточной уверенностью сказать, является тот или иной персонаж язычником или христианином. Сама постановка вопроса весьма относительна. Достаточно вспомнить, какими потрясениями и "недоразумениями" сопровождалось "обращение" в христианство этих народов, сколь прочно держались в их повседневной жизни собственные обычаи и ритуалы и после того, как утратили свое первоначальное значение. А трудности понимания ценностного смысла тех или иных предметов снаряжения? Как узнать, обол [61] или просто добыча? О трудностях оценки многозначных религиозных символов, того же креста например, мы умолчим.
