Я замедляю поцелуй, и она стонет, когда я отрываю свои губы от неё.

— Я просто хочу обнимать тебя сегодня вечером. Это было так много для нас, — рычу я не грубо, а своим обычным тоном.

— Хорошо, но только если ты пообещаешь не пытаться оттолкнуть меня, — требует Эмили, пропуская пальцы через мои волосы.

— Я не оттолкну тебя, — заверяю её я.

Она кивает и поднимается с моих колен, проскальзывая под мои простыни. Я следую за ней и выключаю лампу. Я прижимаюсь к ее телу, оставляя руку на её обнаженной заднице. Я вернул свой контроль на место. Есть твердая уверенность, что нас разделяет только ткань трусиков, но я сделаю это.

Нежные маленькие пальчики Эмили прослеживают мои татуировки, пока мы лежим в тишине. Только перед тем как уснуть она спрашивает

— Почему «Время — иллюзия»?

Она спрашивает о цитате на моей коже.

— Потому что ты можешь прожить целую жизнь за секунду или никогда не испытывать эту штуку и за восемьдесят лет, — объясняю я.

Она целует дедушкины часы прежде, чем окончательно прижаться ко мне.

— Ты бы понравился моей маме, Гаррет Шарп, — спокойно произносит она с равным(и) количеством счастья и боли.

Я целую ее волосы и надеюсь, чёрт возьми, что она никогда не осознает, как она неправа.

***

Мой будильник трезвонит чертовски рано. Но я ласково бужу Эмили, и она становится сама собой — улыбчивая, бойкая. Она бежит и принимает быстрый душ. Ничто из вчерашней ночи, как кажется, не беспокоит ее, но я собираюсь дать ей время. Она заслуживает шанса передумать. И поскольку я сильно себя контролирую, я не собираюсь заниматься с ней сексом снова, до того как я не буду уверен, что она готова делать это со мной, настоящим.

Это пытка.

Я понятия не имею, что буду делать днем без неё. Наблюдение за ней станет агонией теперь, зная какая она. Я полностью долбанулся.

Как только она готова идти, я переплетаю наши пальцы и вывожу ее из дома. Она раздражена тем, что я не позволил ей убраться на кухне, но я могу сделать это позже. Я не хочу, чтобы она опоздала.

Поездка к центру города молчалива, пока я держу её руку на своём колене. Я протираю большим пальцем по мягкой коже внутренней части её ладони всю дорогу, я чувствую боль в своём животе, когда мы оказываемся перед ее темным магазином.

Я не хочу, чтобы она была там одна. Правда, я не буду душить её этим. Она — независимая женщина, которая надрывала свою задницу, работая, чтобы иметь такую жизнь. Я не буду вмешиваться в это… слишком сильно.

Внезапно Эмили перелезает над коробкой переключения передач, и садит(ь)ся широко, расставив ноги над моими коленями, обхватывая руками моё лицо.

— Я никуда не денусь, — пылко произносит она до того, как прижимает свои губы к моим, ожидая, что я захвачу инициативу.

И я даю ей это. Я наклоняю голову и вторгаюсь в её рот, клеймя её уже припухшие губы. Любой мужчина, который встретиться на ее пути сегодня, будет знать, что она занята.

Когда я прерываю наш поцелуй, то быстро похлопываю её по заднице. Я не могу пойти с ней или же всё закончится тем, что я трахну ее на том сверкающем прилавке.

Я толкаю свою дверь, чтобы открыть, и позволяю ей соскользнуть с меня, прежде чем передаю ей сумочку. Я хватаю ее за запястье, когда она поворачивается, чтобы уйти, оставляя легкий поцелуй на её коже.

— Спасибо тебе, — рычу я.

— Не за что меня благодарить, — заверят она. — Хорошего дня.

— И тебе.

Затем она ускользает прочь. Я наблюдаю за ней, пока она открывает свой магазин и исчезает на кухне. Я жду некоторое время, поглощая её теплоту, которой она наполнила меня в поездке. Когда я не могу больше чувствовать это, я уезжаю.

Истощение берет своё, как ветер и сотканный им узор покрывает первым заморозком поля в сезоне. В моей кухне включен свет, когда я заезжаю в гараж. Я почти забыл о Коди.

Я захожу в дом, направляясь прямо к кофе-машине, в которой остался свежесваренный кофе. Спасибо, мать вашу.

— Доброе утро, — раздается голос Коди с дивана.

— Доброе, — ворчу я, поднося свою кружку ко рту.

Я не двигаюсь, пока не опустошаю её наполовину. Теперь я могу, наконец, быть приветливым.

— Хорошо спал? — спрашиваю я, падая в мягкое кресло.

— Ага.

Он потягивает свой собственный кофе, не смотря на меня. Мне хреново из-за этого. Просить его жить здесь, было правильным решением, но сейчас я не имею ни малейшего понятия, как сделать это.

Я встаю, чтобы убрать беспорядок после приготовления печенья, и нахожу, что всё уже сделано. Моя концентрация на кофе заставила упустить это.

— Спасибо, что убрался.

— Меньшее, что я мог сделать. Я думаю нам надо выяснить, как мы поступим. Какую арендную плату я должен буду платить? Я могу делать всякие вещи по дому также, — он предлагает это без намека на шутку, хотя я думаю, что он попытается это сделать.

— Коди, — рычу я, и его темно-зеленые глаза встречаются с моими. — Не делай это дерьмо со мной. Я буду заботиться о тебе. Это — моя гребаная работа. Ты — мой брат. Ты только что потерял свою маму. Сконцентрируйся на том, чтобы побыть ребенком хоть ненадолго.

— На х*р это, Гаррет, — рычит он. — Я — ничья ответственность. Я заботился о себе, прежде чем она умерла. Когда тот ублюдок сел в тюрьму, это разрушило ее. Я был один, кто заботился обо всем дерьме с тех пор.

— Тебе было восемь.

— Я знаю.

Теперь ярость вздымается под поверхностью, пока я потираю своей рукой под щетинистым подбородком. Дэрил — никчемный кусок дерьма. Я был сам за себя, с тех пор как он ушел с Клайдом. Мне было шесть, когда мне в первый раз пришлось украсть еду. Я ненавидел это, чувствовал себя виноватым, но я должен был выжить, поскольку он обманул мою мать также. А когда дорогой старый папа возвратился обратно, он больше не хотел ее. Наркотики взяли верх, и она стала безнадежной в его глазах. Ублюдок знал, что я был товаром, и удостоверился в том, чтобы сохранить меня. Моей маме было пох*р на меня в этом смысле, и она умерла от передозировки через пару лет.

— Хорошо, — я пробую говорить спокойно, полностью осознавая, что это выйдет резко. — Мы оба должны попробовать сделать это. Ты не платишь арендную плату и не становишься долбанной горничной. Ты вносишь свою лепту так же, как и я. Я должен привести дом в порядок. Ты знаешь, как красить и всякое похожее дерьмо?

— Я работал в строительстве последние два лета с парнем, который встречался с мамой Хантера несколько лет назад. Я могу делать намного больше, чем красить. Гипсокартон, плитка, положить ковровое покрытие, мелкий ремонт, — он пожимает плечами в ответ.

Я изучаю его мгновение и придумываю план.

— Ты оставляешь бакалейный магазин и идешь работать в мой магазин. Я буду тебе платить больше, чем они. По вечерам и на выходных мы будем ремонтировать дом вместе. Хантер может приходить тусить, если он хочет, и пусть держит свой гребаный рот закрытым, — ворчу я.

— Он не может держать свой рот закрытым, — усмехается Коди. — Ты действительно хочешь, чтобы я работал в твоём магазине?

— Почему нет?

— Ты не знаешь меня. Я не хочу просрать гостеприимство. У меня есть работа, но мне нужно место, где жить. Если ты устанешь от меня… — затихает он.

— Иисус, пацан, ты, бл*дь, убиваешь меня, — у меня вырывается прерывистое дыхание, желая пойти в тюрьму, в которой сидит Дэрил, и свернуть его шею. — Я не собираюсь кидать тебя. Я могу быть мудаком, но я не так плох, — это не совсем, правда, но я знаю, что не буду выгонять пацана на улицу после того, через что он прошел.

— Я был бы рад зарабатывать больше денег. Колледж так и останется открытым вопросом, если я не накоплю больше денег. Если ты не собираешься брать с меня плату за проживание здесь, то у меня появится шанс накопить достаточно за следующие пару лет, — произносит с надеждой Коди, поднимаясь на ноги.