Не вариант.

Я выдергиваю ложку и миску из ее рук, прежде чем закинуть девушку на плечо. Она визжит и брыкается, пока я не говорю:

— Не двигайся.

— Мы скоро вернемся, — сообщаю я всем в комнате, направляясь к узкой лестнице в гостиную.

— Помните, — кричит Джордан. — Безопасный секс!

Эмили расслабляется и вздыхает после этого объявления, пока коллективный смех не становится тише, когда мы отходим подальше.

Я толкаю мою дверь, открываю и закрываю ее, щелкая замком, прежде чем поставить Эмили на ноги. Она убирает волосы с лица, я попросил ее распустить их, перед тем как мы вышли из ее дома. Она в пушистом кремовом свитере и черных леггинсах. Без макияжа. Чертовски сексуально.

Эмили осматривает мою комнату с шоком на лице. Это единственное, что я переделал в доме. Я объединил три спальни, которые были на этом этаже, чтобы сделать одну большую спальню. После тюрьмы я ни за что бы не смог спать в крошечной спальне снова.

В ней мало декора, я имею в виду, что светло-серые стены пусты. Я сделал всю мебель в комнате, включая чудовищно огромную кровать, на которую Эмили смотрит в данный момент. Я вырезал замысловатые узоры, которые достигают почти до десятифутового потолка вместе с подголовником и подножкой. Я использовал узор листьев и лозы, которые поднимаются и вьются по черному дереву, как если бы они были настоящими. Простое постельное белье черного цвета подчеркивает резные украшения кровати.

— Это великолепно, — говорит Эмили нежно, протягивая руку, чтобы погладить дерево.

— Я не использовал презерватив, — ответил я. Не лучший переход в разговоре.

— Я знаю, — она резко поворачивается в мою сторону с растерянным выражением на лице.

— И ты беспокоишься об этом, — я веду ее за собой.

— Да? — спрашивает она, искренне недоумевая.

— Да?

— Что?

— Разве нет?

— Я запуталась, Гаррет. Я думала, что мы здесь, чтобы поговорить о Коди и сексе.

Я не могу сдержать смех, вырвавшийся из моего горла.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что мальчики говорили о пенисах и презервативах.

— Это нормально для подростков, — отвечаю я.

— Его мать только что умерла. Коди должен чувствовать себя любимым. Он мог бы в конечном итоге связаться с какой-то девушкой, которая просто ищет парня для хорошего времяпрепровождения. Тогда его сердце будет разбито. И тогда Дженне и мне придется выследить ее. Я не сделаю ничего плохого, но Дженна вспыльчива, и она может избить какую-то бедную девочку. Затем Калеб ввяжется и это вызовет еще больше проблем, потому что он будет защищать Дженну. И потом, когда девочка найдет нового парня, Коди будет чувствовать себя ужасно, и мне придется печь ему торт каждый день, чтобы заставить его чувствовать себя лучше. Но это вредно для здоровья, так что мне придется найти натуральные заменители. Это нелегко, Гаррет. Мне нравятся десерты такими, какие они есть. Тогда что мне делать? Я не могу дать ему морковь и сельдерей, чтобы заставить его почувствовать себя лучше. Никто не чувствует себя лучше с овощным ассорти, — она заканчивает с раздражением, сдувая пряди волос с лица.

Я смеюсь так сильно, что слезы выступают на глазах, и Эмили смеется со мной. Мы смеемся, пока не чувствуем, как болят щеки. Это чувствуется так хорошо, хотя и непривычно. Не думаю, что я когда-либо смеялся так сильно в своей жизни.

Я заворачиваю ее в крепкие объятья, и Эмили прижимается к моей груди, пока мы оба пытаемся успокоиться.

— Сладкая, Коди будет в порядке, — уверяю ее.

— Ты поговоришь с ним о сексе? — бормочет она в мою грудь.

— Бл*дь, нет, — я ухмыляюсь.

Она начинает хмуриться на меня, и я целую ее в нос. Она чертовски милая, когда злится.

— Думаю, я могла бы это сделать сама… — ворчит она.

— Ему не нужны разговоры о сексе. Ему шестнадцать. Он знает.

Она закатывает золотисто-зеленые глаза и бубнит что-то, что я не совсем улавливаю.

— Что?

— Я положу презервативы в его комнате, — повторяет она громче.

Я фыркаю, но не возражаю.

— Должна ли я положить несколько в твоей комнате тоже? — спрашивает она тихо.

Теперь мы переходим к этой теме.

Я поднимаю ее подбородок и наклоняюсь, чтобы мягко поцеловать ее в губы.

— Тебе решать, сладкая.

— Почему? Мы оба в этом. Мы должны решать вместе.

— Хорошо.

Я жду ее решения, и тогда я соглашусь с тем, что она скажет.

— У тебя было много женщин, помимо Сары? — спрашивает она, опуская взгляд.

— Нет, — рычу я мгновенно. — Ты первая женщина, к которой я прикоснулся, с тех пор как освободился. Девять гребаных лет, Эмили.

— Ох.

— Вот тебе и «ох», — я фыркаю, сжимая ее чуть крепче.

— Не так уж и долго для меня.

— Бл*дь, мы можем не говорить о других мужиках? Мне не нужно это дерьмо в голове.

Она смеется долго и тяжело.

Я не понимаю.

— Один парень и не думаю, что ты можешь назвать Билли Резерфорда мужчиной.

— Да? — теперь я в замешательстве.

— Мне было тринадцать, когда моей маме диагностировали рак молочной железы в первый раз. Шестнадцать, когда он вернулся. Двадцать, когда он снова поднял свою уродливую голову. У меня не было много времени, чтобы делать нормальные вещи. Я хотела быть с мамой. Мальчики не имели значения. Билли был моим парнем в старшей школе. Мама была здорова, мы подумали, что она победила рак навсегда. Мы расстались, когда он уехал в колледж за пределы штата. Я начала учиться в кулинарной школе в Канзас-Сити, чтобы быть поближе к дому. Я была сосредоточена на учебе, а не на возрасте и времени. Когда мама получила последние положительные тесты, я уже все знала. Знала, что рак распространился, и она не победит его. Она не выздоровела.

Эмили стирает одинокую слезу со щеки, и я целую след, что она оставила.

— Прости, сладкая, — шепчу я ей в щеку.

— Спасибо.

Мой мозг делает несколько быстрых вычислений, и я понимаю, что она занималась сексом в выпускном классе, что значит, что у нее не было секса на протяжении десятилетия.

— Он пришел на похороны, — она отвечает на мой невысказанный вопрос.

Я киваю, понимая, полностью заканчивая разговоры о каких-либо мужчинах, которые прикасались к ней. Я собственнически целую ее губы. Я прикасаюсь к каждой поверхности ее рта, сплетаясь языками. Я глотаю ее стоны и рычу с желанием, пока она прижимается ко мне всем телом. Тогда я прокладываю свой путь вниз по ее челюсти и вверх к ее ушку, прежде чем прикусить мочку зубами.

— Я пользуюсь противозачаточными таблетками, — говорит она своим хриплым сексуальным голосом.

— Слава Господу, бл*дь, — я издаю стон, прижав свой член к ее животу.

— Я должна закончить печенье, — шепчет она, а я кладу ладонь на ее грудь и потираю твердый сосок.

Долбаное печенье.

Я рычу и отпускаю ее, погладив упругий зад, давая ей понять, что она должна двигаться.

— Я буду ждать возвращения в кровать, Гаррет, — мурлычет Эмили, когда уходит.

Я смотрю на нее взглядом, который говорит, что ей лучше поторапливаться, прежде чем я привяжу ее к кровати и никогда не отпущу.

Она хихикает и убегает прочь от меня.

Я принадлежу ей.

Я вытаскиваю свой импровизированный противень с печеньем из тридцатилетней духовки Гаррета и оставляю их остывать на одну из полок, которую я расчистила, прежде чем начать печь. Я довольно хороша в импровизации.

Я могу чувствовать взгляд Гаррета на себе, куда бы я ни переместилась. Джордан, Хантер и Коди разговаривают о какой-то видеоигре. Гаррет не произнес ни слова. Однако он улыбнулся мне уголком своего великолепного рта, когда я съела кусок пиццы и запила стаканом воды.

Я не связывалась с ним со вчерашнего вечера, но Гаррет так похож на моего отца. Даже слишком. Он был моим героем, пока я была маленькой девочкой. Я нечасто видела его в течение первых десяти лет моей жизни. Но когда видела, он был супергероем для меня. Но самым лучшим было наблюдать за ним и моей мамой. Он всегда прикасался к ней, всегда держался рядом. Она светилась рядом с ним. Даже когда она была больна.