- Чья это? - спросил он, указывая на сорный, бурьяном поросший участок.
- Фалалеевых,- ответил мальчик и добавил осуждающе: - Будут жалиться: семена плохие, не уродилася.
- А помногу накапываете?
- Мы с мамкой в том году тридцать мешков нарыли.
- Хорошо.
От хлорофосового духа начинало подташнивать, и Хурдин, оставив ведро и веник, к берегу пошел, чтобы отдышаться.
Сады и огороды лежали по обе стороны речки. Пруженая и перепруженная, она, считай, не текла. Местами, где еще били со дна ледяные ключи, речка раздвигала камыши омутами с белыми лилиями и кувшинками.
Мальчик подошел незаметно и сел рядом.
Сестренка подле брата пристроилась, расправляя намокший подол.
- Уста-а. Потом снова буду поивать.
- Скупнуться... - сказал мальчик и, быстро сбросив легкую свою одежду, с разбегу кинулся в воду.
- Он па-авать умеет,- горделиво заявила сестренка. - Па-авает.
Мальчик плавал. В желтоватой воде вьюном вилось тростиночное тело.
Ухнул в воду Хурдин. Плеснула на берег волна, и камыши зашуршали. Даже сейчас, за полдень, студеной была вода, и Хурдин быстро полез на берег. За ним и мальчик.
И снова принялись они за свое дело. В горячем воздухе, перебивая пресный запах воды и полынкового сена, поплыл тяжкий хлорофосовый дух.
Вечером мать Хурдина хвалила:
- Молодец, сынок. Помочь мне оказал. А я выход заработала - може, мне зернеца поболе уделят.
Темнело медленно, и вроде менялась погода. В закатной стороне низкие пепельные облака шли на юг, а над ними летучий небесный дым багряными клубами мчался к северу, к северу. А над хутором стояло чистое небо, с ясной вечерней зеленью.
Хурдин собирался в гости. Из привезенного, московского, набрал он конфет, печенья, пачку халвы, коробку фломастеров взял, детскую книжку и попросил мать:
- Ты бы собрала чего-нибудь. К мальчику я хочу сходить, к Сереже. Сметаны, что ль, молочка... Вареники там остались, давай отнесу. Только подогреть надо.
- Сами они подогреют, у них газ. А чего ты к ним?
- Да поглядеть. Одни живут... И вы к ним как-то относитесь... Не по-людски.
- А мы чего... Мы ничего...
- Вот то-то и оно, что ничего,- попенял Хурдин сдержанно.
Но мать его поняла.
- Сынок, сынок... Нас самих бы кто пожалел. А уж об них нехай начальство горится.
- Что начальство. Вы бы сами, пока отца-матери нет...
- Такого отца век бы не было. Они хоть вздохнули без него. Пропил их вплоть до подушек. Подушками по хутору торговал.
- И брали?
- Люди на все идут.
- Да... - покачал головой Хурдин.
Гостинцы сложил он в сумку и пошел. Улица хутора была пуста. Хаты светились вечерними огнями. Дом мальчика сиял незатворенными окошками. Хурдин вошел в распахнутые ворота, поднялся на крыльцо, постучал.
- Кто там?! Входите, открыто! - крикнул мальчик и сам выскочил в коридор. - Это вы? - в растерянности замер он в светлом дверном проеме, а затем отступил.- Заходите.
Пузатая лампочка сияла под потолком, освещая пустую комнату. Глаза Хурдина, так привыкшие к иному убранству, шарили по голым стенам, словно чего-то искали. Но что найти он мог?.. Стол да две табуретки, кровать-раскладушка с выгоревшим брезентом.
- В гости к вам решил зайти,- объяснил Хурдии. - Одному скучно, знакомых нет.
- Проходите.
Мальчик был в том же застиранном костюмчике, зато сестренка его разгуливала босая и, считай, голышом.
- Платье с нее еле стянул,- объяснил мальчик. - Постирать.
- Мой платье,- указала сестренка на бордовую свою гордость, что сушилось здесь же. - Ка-асивое.
- Красивое,- подтвердил Хурдин.
Сев посреди комнаты на табурет, он поставил сумку и сказал мальчику:
- Я тут принес... Вареников поешьте. Хорошие.
- Мы ужинали,- ответил мальчик.
- Ну, потом, завтра... - Хурдину было неловко. Он сумку раскрыл. - Тут вот... Тут конфеты, книжку, может, почитаешь.
- Ки-ижка? - бросилась девочка к Хурдину и замерла, увидев в руках его красивую книжку с картинкою на обложке. - Мой ки-ижка,- подняла она молящие глаза.
И Хурдин ее успокоил:
- Тебе, тебе.
Девочка, прижав книгу к груди, на мгновение замерла, а потом затопотила вокруг стола:
- Мой ки-ижка, мой.
- Так книжки любит,- оправдал ее брат, провожая взглядом.
Кастрюльку с варениками он убрал за печку, к сладостям отнесся сдержанно, сказав: "Ленка погрызет", на яркую коробку с фломастерами глядел недоуменно, потом спросил:
- Карандаши?
- Фломастеры,- объяснил Хурдин. - Тоже рисовать. Давай бумагу.
И на принесенном листе почиркал фломастером.
Мальчик заметно крепился, но сдержать своего волнения не мог. Он провел синюю линию, а рядом зеленую, потом быстро нарисовал красный трактор и в небе солнце и синие облака. С трудом остановился и глянул на Хурдина с такой откровенной радостью, что Хурдину стало не по себе.
- Здорово! Лучше карандашей,- проговорил мальчик.- Спасибо. Дорогие, наверно.
- Да ничего, что ты... В городе сейчас все такими рисуют.
- У нас нет.
Между тем девочка, положив на кровать книжку, осторожно листала ее, негромко бормоча:
- Ехаи медведи, на ве-исипеде. А за ними кот, задом напе-ёт.
- Она что, читает? - удивился Хурдин.
- Да нет, это так. . . - усмехнулся мальчик.
- Читаю кижку. - Услыхала его сестра. - Мой кижка.
- Читаешь, читаешь, молодец.
Мальчик с фломастерами не мог расстаться, он перебирал их, яркую коробку трогал и говорил:
- Я буду не всегда ими. А когда чего-нибудь хорошее, чего-нибудь главное нарисовать. В школе. А может, и так. Школа ведь не скоро.
Увидев, что мальчик оттаял и уже не дичится его, Хурдин сказал:
- Вы, может, поедите вареники, они еще теплые? Пока свежие, а?
- Поедим,- улыбнулся мальчик. - Ленка! Вареники будем есть?
- Ва-еники будем... - согласно повторила девочка.
- Сейчас разогрею на сковороде.
Оставив фломастеры и бумагу, мальчик метнулся к печке, а потом в коридор, где газовая плита стояла, и через пять минут уже шкворчали на столе вареники, тонущие в масляной и каймачной жиже.
Ели ребята хорошо.
- Мы кашу все варим,- рассказывал мальчик.
- Са-адкую,- прижмурилась сестренка.
- Вареники, конечно, лучше,- похвалил он и, подумав, добавил: - Вот мамка придет, напишет заявление, колхоз нам корову продаст, в рассрочку.
