— Зря ты так, — ответил через минуту. — Фарсу, действительно, трудно живётся.
— Ой ли? — Лив уставилась на своего спутника, прищурившись, но не от солнца, а от возмущения. — Он же... он всё время играет. И все вы там, в Пихтовке. Играете. То в одно, то в другое. Захотели, в лесорубов нарядились. Да ещё в таких, что налоги не платят. Надоело — опа-на, я — монахиня на Ириде. Как этот сумасшедший старик сказал? Сломанные игрушки. А ведь он прав, несмотря на то, что с головой у него не всё в порядке.
— Ты так думаешь?
Лив уже так разозлилась, что не видела и не слышала его.
— Ладно, ты сам случайно в этой компании оказался, я уже это поняла. Но остальные... Вот зачем нужно было со мной этот фокус проделывать? И вообще, что они собирались со мной сделать?
— Вывернутую птицу, — прошептал Савва. — Они собирались... Извини...
— Чего?! Что значит — извини?
Савва весь как-то сжался, по-птичьи задёргал головой, и Лив испугалась, что он сейчас прямо здесь перекинется в воробья и улетит прочь. Она схватила его за руку и крепко сжала.
— Ладно, ладно ... Я знаю, что ты меня спас. Но как они могли превратить меня в птицу? И зачем?
— Они могли, — Савва опять стал похож на себя самого, птичья пугливая суета исчезла. — Как я не знаю, но видел, как из вывернутых птиц добывается время. Фарс им расплачивается. Путём сложных торговых операций достаёт себе и нам зарядку. Что-то вроде батареек, чтобы завод не кончался. Как-то так.
Слишком много новых вводных обрушивалось на Лив. Чем дальше, тем больше. Стало тоскливо. Она умолкла, сникла сразу. Послевкусие земляники во рту вдруг приобрело железный привкус. Крови.
«Красный пахнет железом, — пронеслось у неё в голове. — Только железом и пахнет красный».
— Не только ты не понимаешь, — Савва уловил перемены в её настроении с такой точностью, словно в него были встроены психолокаторы. — Мы уже не ищем смысл, потому что это бесполезно, он потерян так давно, что даже Фарс не помнит, зачем всё это и к чему должно привести. Но они, то есть мы, тоже хотим жить. А другого варианта никто не придумал. Таков порядок вещей: кто-то кого-то ест. Ты же не вопиёшь к дождю, зачем он пошел и испортил тебе вечер и платье? Относись к тому, что сейчас происходит, так же. Поверь, для тебя это будет лучше. Дождь рано или поздно кончится. Вечер будет другой, а платье ты высушишь.
— Но ваши фишки умирают, — уже вяло, не желая спорить и что-то доказывать, прошептала Лив, — по настоящему. У них не будет другого вечера и высушенного платья.
— Я тебе говорил про рыцарей Шинга. То, что случилось с ними, произошло бы неминуемо. Минотавр тоже не от фонаря выбирает жертву. Ты вот упоминала старика, разбившегося кречета. Но когда Миня его встретил, ещё молодого парня, судьба эта должна была вот-вот прерваться.
— Как он мог знать?
— На парня уже лежал донос. Кое-кто был очень заинтересован, чтобы его убрать. Совсем.
— Ну да, ну да. Мы всё равно все умрем, чего с нами миндальничать.
— Не все, — сказал Савва. — Не все.
Повторил он значительно, с нажимом, но вдруг улыбнулся:
— Давай, прекратим ссориться. Тем более, я на твоёй стороне. Алё, ты не заметила?
Он дурашливо помахал ладонью перед лицом Лив.
— Заметила, — ответила она Савве. — Только один единственный последний вопрос.
Она сделала паузу.
— Савва, а как это...
Опять помолчала, он терпеливо ждал.
— Как это, когда ... В воробья? Когда превращаешься в воробья, что чувствуешь?
— Ничего, — улыбнулся он. — Я словно выключаюсь. Независимо от себя самого. В голове такой всполох, затемнение, и — бац — я открываю глаза в совершенно другом месте. Ничего не помню.
— Ну, надо же! — Лив всплеснула руками. — Давно это с тобой? И почему это происходит?
— Не знаю, — он спрыгнул с коряги. — Это было всегда, сколько себя помню. Наверное, побочный эффект моего переселения с Ириды.
— Понятно, — сказала Лив, которой все равно было ничего не понятно. — И не называй меня Оливкой. Человек, который говорить «ложишь», не имеет на это никакого морального права.
Совсем не к месту и глупо она подумала, как жаль, что Савва не видел её в красивом платье, которое ей принесла ныне пленённая Нан-Сунан. Человек, который говорит «ложишь», но который так величественно красив в чёрном плаще юххи и так загадочен и трогателен в своем бессильном всемогуществе, непременно должен был увидеть её хоть раз одетую во что-то красивое. А не в футболку и джинсы, в которых она опять ночевала под открытым небом. Но платье осталось в замке Шинга. И путь туда был Лив заказан.
— Пошли, — сказал Савва и протянул ей руку. — Уже пошли хоть куда-нибудь.
Лес закончился неожиданно, совсем не так, как начинался вчера. Вот только что было тенисто и глухо, и вдруг — раз! — они стоят на краю бескрайнего нежно-фиолетового поля, которое к тому же ещё пахнет так одуряюще, что буквально сносит с ног. Секунду назад над ними витал аромат прогретой двумя солнцами листвы, как тут же на путников упал цветочный, чуть терпкий, чуть нежный запах, словно в округе разлили огромную бадью концентрированных духов. Фиолетовые волны перекатывались на солнце, отсвечивая бликамирозового, сиреневого, зелёного, бордового...
— Лаванда, — констатировал бесстрастно Савва. — Значит, мы в межграничье. Честно сказать, нам лучше здешним стражам на глаза не попадаться.
— Почему? — удивилась Лив. До сих пор все встречи с рыцарями замков ей приносили только положительные впечатления.
— Фиолетовый находится в конфронтации с жёлтым. Он самый... тёмный, а его стражи... Они чрезмерно верноподданные, — ответил Савва, и эти его слова Лив очень не понравились. — И ещё они видят даже то, чего нет.
— Может, вернёмся? — предложила Лив единственный выход, который пришел в голову.
— Нельзя назад, — Савва нахмурился. — Нам просто некуда возвращаться. Это единственный путь — разомкнуть цветовой круг в месте наибольшего сопротивления.
— Это глупо. Всегда лучше признать, что не получилось и вернуться к исходной точке, — Лив уже имела в виду не только это лавандовое поле, а излагала свои жизненные принципы вообще. — Поверь мне, я работаю с документами и цифрами. Все время приходится возвращаться к началу, чтобы не допустить ошибки. Проверить на сто раз. Иначе мы бы были не разумными существами, а упрямыми ослами.
Савва поджал губы и замотал головой.
— Нет, — сказал он. — Это невозможно. Честно говоря, позади нас вообще ничего нет.
Лив хотела поинтересоваться, что он именно подразумевает под этим «вообще ничего нет», но посмотрев на напряженную физиономию Саввы, решила не искушать судьбу.
— Мы попробуем, — наконец-то решился он. — Если пройдем по краю, может, нас не заметят. Фиолетовые не очень остроглазые. Это у них семейное. Наследственное. И нюх у них так себе. А это уже профессиональное.
Савва махнул рукой на поле с лавандой, и Лив поняла, что он имеет в виду этот одуряющий запах. Она опять промолчала, и когда её спутник отправился по кромке, отделяющей поле от леса, просто послушно двинулась следом, хотя не совсем понимала, как они будут прятаться, когда закончатся деревья и они с Саввой останутся в чистом поле.
Когда они ступили на территорию, где ровными рядами росли огромные, доходившие Лив до плеч кусты, продвигаться к спасительному разделу стало сложнее. Где-то вперёди маячила невидимая пока река. Нужно было просто дойти до неё и перебраться на другой берег. Так сказал Савва. Он пояснил, что красные стражи по ту сторону границы — пьяницы и шалопаи, они-то уж точно не будут выслеживать и кому-то сдавать их. У красных своя жизнь полна событий, приключений и драк, чтобы ещё вмешиваться в чью-то чужую.
Несмотря на то, что беглецы закрыли лица платками, которые нашлись в дебрях необъятного чёрного плаща Саввы, и стали похожи то ли на парочку ниндзя, то ли на двойку шахидов, вскоре у Лив закружилась голова. По тому, что её спутник на ходу стал хвататься за висќи, а затылок Саввы становился все более напряжённым, Лив поняла, что его тоже пробил бронебойный лавандовый флёр. Она стала вспоминать, как действует на человека это растение, но на её памяти свойства лаванды были только и исключительно положительные. «Наверное, всё дело в дозе», — думала Лив сквозь подступающую тошнотворную муть «Когда чего-то много, пусть даже очень хорошего, это уже не очень хорошо». Ей стало жалко стражей фиолетовой границы.
