Они оба были прилежными учениками, которые никогда не пропускали занятия и участвовали в деятельности школы. Прогулы это явно не то, что могли ожидать от них учителя. Когда бы они узнали, что их нет, скорее всего подумали бы, что Белла с Эдвардом отсутствуют по уважительной причине.

Когда Эдвард остановился в минуте ходьбы от пляжа, Белла перестала ерзать и теперь тихо сидела, глядя широко раскрытыми глазами в сторону обрыва.

Она указала туда, и Эдвард кивнул. Он знал, о чем она спрашивала, ей не нужно было говорить ни слова. Он помнит, как эхом раздавалось с тишине машины громкое дыхание Беллы, помнит, как она повернулась к нему и сказала, что ни за что не спрыгнет с такой высоты.

Разумеется, следуя традиции их четырнадцатилетней дружбы, Эдвард убедил ее прыгнуть, и это стало одной из самых серьезных ошибок, что он совершал в своей жизни.

Он испытывал почти физическую боль, наблюдая за тем, как она падает. Каждый раз, когда он видел шрам на ее запястье, его глаза закрывались, и он, словно это было вчера, вновь переживал те мгновения, когда она падала с обрыва, крича о помощи.

Он никогда не забудет, как отец Беллы и работник госпиталя увозили ее на коляске. Звуки колес, скользящих по линолеуму прочно закрепились в саундтреке его жизни, как и пиканье сердечного монитора. Да и угрозы Чарли Свона навсегда запечатлелись в его памяти. Хотя сейчас эти угрозы казались Эдварду довольно забавными.

Ожидание того, когда же она придет в себя, было для него пыткой. Каждый раз, когда ее веки подрагивали, в нем снова загоралась искра надежды, которая гасла, когда ничего не происходило.

И когда она очнулась, то сказала ему только лишь «Похоже, у меня появилась новая история, которую можно будет рассказать детям». Она не сказала «Эдвард, ты идиот, кусок дерьма, из-за тебя я чуть не умерла» или «Эдвард, я тебя ненавижу, не смей больше разговаривать со мной», и даже не сказала «Ты еще заплатишь за это».

Ничего.

Она даже не заставила его просить прощение. Когда за несколько лет до этого Эммет чуть не убил ее в бассейне, она мучила его неделями, заставляла его покупать тампоны в аптеке и ходить по городу накрашенным, но ему она не сказала ничего…ничего.

Он никогда не понимал этого. Даже когда он пытался просить прощения, она отмахивалась от него; как и сейчас.

Поэтому он и солгал ей в душе тогда, в воскресенье утром. Он хотел букву S. Он хотел попросить у нее прощение за всю ту физическую и эмоциональную боль, что он причинял ей когда-либо.

Он должен показать ей, как он сожалеет обо всем.

Поэтому после душа он поспешил в свою комнату и после восьми неудачных попыток вытащил клочок бумаги с буквой S. Изначально он хотел вытащить букву А, но, понадеявшись, что вытащит ее в другой раз, остановил свой выбор на букве S.

Он спрятал бумажку в ящик с носками и начал строить планы насчет того, что же сделать с этой буквой и как заставить Беллу, наконец, позволить ему попросить прощения.

***

В понедельник утром Эдвард увидел Беллу, лежащую на диване в своей пижаме и уплетающую батончик мюсли. Он спросил ее, почему она лежит, а не собирается на работу.

- Почему ты не собираешься? – спросил он, поправляя галстук. Сначала Эдвард слишком туго завязал его, и теперь он душил его.

- Я взяла выходной. У меня травмы, - пошутила она, хотя Эдварду это не показалось забавным.

- Прости, - проворчал он, ослабив галстук.

- Да хватит уже извиняться. Иди на работу, зааркань еще одного клиента, заработай миллионы, а потом судись с родителями, у детей которых обнаружили кариес.

На этот раз Эдвард от души рассмеялся и, подойдя к Белле, наклонился и поцеловал ее в лоб.

Когда он вышел из квартиры, то замер, а потом прислонился к стенке.

Он поцеловал на прощание Беллу, даже не осознавая этого. Он сотни раз наблюдал, как его отец прощается с мамой подобным образом. Это был такой любящий жест, а он даже не осознал, что сделал то же самое.

Было так естественно пожелать ей хорошего отдыха, а затем прижаться губами к ее лбу. Это было так интимно. Поцелуй в лоб может многое значить, и тот факт, что он непредумышленно поцеловал Беллу, ставил его в тупик. Как это вообще возможно, что он не заметил того, как наклонялся и целовал ее?

По дороге на работу этот поцелуй в лоб был единственным, о чем он мог думать. Все его мысли и чувства вертелись вокруг него. Забавно, даже его губы были какими-то…другими. Их словно покалывало, они вибрировали, когда Эдвард касался их. На короткий миг он даже рассмеялся той мысли, что его губы стали другими после того, как коснулись ее лба. Но это было правдой. Он и чувствовал себя по-другому.

Даже когда он сел за стол в своем офисе, он не мог понять, почему так странно чувствует себя. Когда он коснулся губами ее лба, это казалось таким правильным и естественным, словно он всегда так делал. Но еще у него было такое чувство, будто это было чем-то неправильным, почти запретным, словно он не должен был делать это.

Весь день он думал только об этом. Об этом и о Белле, которая, скорее всего, лежит на диване и смотрит те мыльные оперы, которые, по ее словам, она не любит, но Эдвард знал, что на самом деле, она обожает их. Он спрашивал себя: все ли у нее в порядке, прошла ли спина, что она делает сейчас. И, если честно, эти мысли очень сильно отвлекали его.

Во время совещания с исполнительным вице президентом агентства, его мысли несколько раз возвращались к Белле и к тому, чем она занята дома. Действительно ли она смотрит мыльную оперу? Или, может, читает? Или делает уборку? Думает ли она о нем?

Эта мысль вырвала его из забытья.

Какое ему дело, думает о нем Белла или нет?

Вторник оказался таким же неудачным для Эдварда, как и понедельник. В это утро Белла ушла на работу до него, и почему-то мысль о том, что у него не было возможности пожелать ей удачного дня, преследовала его как назойливая муха.

Раскладывая по местам вещи в спальне, Эдвард увидел альбом, который подарила ему Белла почти восемь лет назад на выпускной. Он усмехнулся, снимая альбом в кожаном переплете с книжной полки. Его пальцы прошлись по истрепанному материалу, и губы растянулись в широкой улыбке. Прошли годы с тех пор, как Эдвард просматривал его, но он все еще помнил, каким было лицо Беллы, когда она дарила ему этот альбом.

Белла выглядела такой взволнованной, особенно после подарка, который он вручил ей. После того, как она открыла футляр и увидела ожерелье, на которое он столько копил, она с трепетом протянула ему альбом.

Она быстро сказала, что ее подарок даже близко не стоит с тем, что он подарил ей, но Эдварду было плевать, сколько денег она потратила. Когда Эдвард открыл альбом, эмоции накрыли его с головой. Сколько же времени она потратила, собирая этот альбом воспоминаний. Здесь было все: хорошее и плохое. А на последней странице Белла написала « Все хорошее когда-нибудь заканчивается. Вот и нифига! Мы потрясающие и будем вместе всегда!»

Большую часть утра он провел, рассматривая альбом. Он даже не понял, сколько времени прошло с тех пор, как он открыл его, но тут Элис постучала в дверь.

- Эдвард, что ты делаешь? – спросила Элис, глядя на то, как Эдвард, не отрываясь, листает страница альбома. Он даже не взглянул на нее, когда она вошла в его кабинет.

- Просто смотрю фотографии, - ответил он, проводя пальцем по забавному снимку, который был сделан, когда они с Беллой катались на американских горках в Диснейленде. Им тогда было по восемь.

- Зачем? – спросила она, и Эдвард краешком глаза стал наблюдать за тем, как Элис подходит к нему, неся его ланч.

- Не знаю. Просто захотелось, - нехотя ответил он.

- Это не тот альбом, что Белла подарила тебе на выпускной?

Элис, хоть и училась в другой школе, проводила много времени в доме Калленов, так как ее родителям приходилось часто ездить в командировки летом. Она даже присутствовала на выпускном Эдварда и Беллы, как и на выпускном Эммета двумя годами ранее.