В эпосе описан огромный скачок в развитии разделения труда. Так как сам Урук является одним из старейших городов, то в повествовании отражен исторический шаг вперед – по направлению к новому общественному городскому устройству. Благодаря стенам люди в городе смогли посвятить свое время не заботе о собственной безопасности, а иным вещам; они стали и дальше развиваться в своей сфере. Нельзя также не учитывать стабильность, которую обеспечивает окруженный стеной город. Человеческая жизнь получает новое измерение, вдруг стало возможным заниматься вопросами, превышающими срок жизни индивидуума: «Стена символизирует основу стабильности города как институции, которая должна сохраняться на века и дать своим жителям уверенность в неограниченной безопасности, чтобы и они начали инвестировать в достижение целей, лежащих далеко за границами одной человеческой жизни. На этой уверенности в урукских стенах покоятся благополучие и богатство города, что вызывает у живущих вне его откровенное удивление и, возможно, некоторую зависть»[67].

С экономической точки зрения именно так возникновение укрепленного поселения приносит значительные изменения в жизнь людей; кроме того, глубокая специализация дает его жителям «возможность ремесленничать и торговать, разбогатеть по мановению руки – но также и обнищать. Возможность добыть средства к существованию безземельным, младшим сыновьям, отверженным, энергичным и просто авантюристам откуда угодно – со всего света»[68].

Однако все имеет свою цену, и на всех всего не хватает. Даже на богатом пиру, устроенном обществом с разделением труда. Платой за независимость от капризов природы является подчинение обществу и цивилизации. Чем сложнее устроен данный социум в целом, тем более вероятно, что его члены как индивидуумы не смогут выжить сами по себе, без него. Чем общество специализированней, тем больше тех, от кого мы зависим[69]. И наше существование определяется именно этой зависимостью.

Энкиду мог выживать в природе самостоятельно и без всякой помощи, свободно, ибо он:

Энкиду похож на зверя, у него нет своего народа, и он не является представителем какой-либо страны. Своими действиями он может сам позаботиться об удовлетворении всех своих потребностей, он вне цивилизации, нецивилизованный. Мы опять видим принцип trade-off, что-то за что-то: Энкиду самодостаточен (как многие звери), зато (или, скорее, из-за этого) его интересы минимальны. Желания животного по сравнению с человеческими выглядят абсолютно ничтожными. Люди же, наоборот, не способны удовлетворить свои потребности ни богатством, ни технологиями XXI столетия. Энкиду в своем природном состоянии был, можно сказать, счастлив, так как его спрос был удовлетворен. Похоже, что у человека все происходит как раз наоборот. Чем больше он имеет, чем более он развит и богат, тем больше у него (удовлетворенных и неудовлетворенных) потребностей. Что-то купив, потребитель теоретически должен вычеркнуть одно из своих желаний, и множество того, чего он хочет, уменьшилось бы на одну единицу. В действительности же множество «хочу иметь» расширяется вместе с растущим множеством «имею». Здесь уместно процитировать экономиста Джорджа Стиглера, который хорошо знал об этой человеческой ненасытности: «Тем главным, о чем мечтает обыкновенный человек, является не удовлетворение потребностей, которые у него есть сейчас, а мечта о новых и еще лучших потребностях»[71].

Смена окружающей среды (переход от природы к городу) в «Эпосе о Гильгамеше» очень тесно связана с изменениями внутренними – превращением дикаря в цивилизованного человека. Стена вокруг города Урук, кроме всего прочего, является символом внутреннего отдаления от природы, бунта против подчинения не поддающимся контролю законам, которые человек в лучшем случае может лишь открыть и использовать в своих интересах.

«Практическая цель стены во внешнем мире имела свою параллель с внутренним миром человека: формирующееся эго-сознание отгораживается таким образом некой стеной, отделяющей его от остальной психики. Обороноспособность является важной характерной особенностью эго. И, таким образом, Гильгамеш предзнаменует человеческую изоляцию от природной среды, как внешней, так и внутренней»[72]. С другой стороны, эта изоляция делает возможными новые, ранее не известные формы развития, связанные с пребыванием в городской среде. «Потенциал человека, энергия его эго… дифференциация на разных уровнях городской структуры все вместе явились условиями для одной трансформации – роста цивилизации»[73].

Если мы говорим о городе и природе, то можем рассуждать и в другом ключе, и эти идеи могут оказаться крайне полезными, особенно в сравнении с поздними древнееврейскими и христианскими концепциями. Рассмотрим природу как символ при-рожденного состояния (то есть состояния, в котором мы рождаемся или рожаем) и город как абсолютно противоположный символ (цивилизация, искусственное вмешательство в природу, а затем и прогресс).

Эпос несет в себе невысказанное послание: цивилизация и прогресс развиваются в городе, превращая его в «естественно неестественную» обитель человечества. Более того, он становится еще и местом обитания богов, ибо:

В природе же, наоборот, живут звери и свирепствует дикарь Энкиду. Там охотятся, собирают урожай: природа удовлетворяет потребности, и не более того. В природе обитает зло: в кедровом лесу живет Хумбаба, мешающий людям получить доступ к ресурсам, и именно поэтому его надо уничтожить. В природе родился дикий Энкиду, который выглядит как человек, но по своей природе является зверем: он не живет в городе, он неукротимый[75] и склонен к разрушению. Город выступает символом людей, цивилизации, не-природы, поэтому его надо отделить толстой стеной от внешней среды. Именно переселяясь в город, Энкиду становится человеком.

Действительно, в эпосе естественное, при-родное состояние вещей несовершенно и несет в себе зло. Природную сущность надо подавить, цивилизовать, окультурить. Через призму эпоса мы можем взглянуть на все это следующим образом: наша натура несовершенна, дурна, зла, и доброй (человечной) она становится после освобождения от природы (от естественности) в процессе воспитания. Человечность есть неотъемлемое свойство цивилизации.

Рассмотрим, как позднее представляли двойственность города и природы древнееврейские мыслители. В Ветхом Завете эти отношения понимаются совершенно по-другому. Человек (человечество) сотворен(о) в природе, в саду. Он должен заботиться о райском саде и жить в гармонии с природой и зверями. Сотворенный человек ходит нагим и не стыдится этого, фактически как животное. Важно отметить, что человек одевается (не удовлетворившись своим естественным видом, в котором был сотворен), закрывая[76] (в буквальном смысле слова) свой детородный орган, только после грехопадения[77]. Стремление облачиться в одежду вытекает из стыда, полученного при рождении, стыда за наготу: человек хочет отличаться от зверей и от себя самого в естественном состоянии. Когда позднее пророки Ветхого Завета говорят о рае, они представляют жизнь там как возврат к гармонии с природой: