В конце ноября уже выпал снег и основательно подморозило. Николай стал любить начало зимы. Теплые меховые ботинки, легкая дубленка, финская ондатровая шапка, салон автомобиля с надежным подогревом. Он нравился сам себе и окружающим. Это в детстве с начала ноября и до мая тощий Колька нещадно мерз в старой, выношенной до дыр куртке брата, промокающих ботинках, вязаной шапке, проеденной молью. Николай не любил об этом вспоминать, но сегодня мысли о детстве, не спрашивая разрешения, лезли в голову, больно дергали нервы. Он сидел в своем «кафедральном» кабинете, просматривал тексты лекций на новый учебный год. Пятница, около четырех часов, занятия у студентов закончились, в коридорах – тихо, профессорско-преподавательский состав незаметно растворился в ноябрьских сумерках. Николай Александрович уже заканчивал скучную, но обязательную работу – на каждой аккуратной белой папке с завязочками он писал резолюцию «Одобряю», ставил свою подпись и число, 20 ноября1979 г. Он наизусть знал каждое слово, чертеж, таблицы и формулы каждой лекции. В дверь тихо постучали, он так же тихо буркнул:

– Входите.

Но никто не входил. Николай решил, что ему послышалось. Что за чертовщина – ему никогда ничего не слышалось, не мерещилось и не чудилось. Стук, такой же робкий, повторился. «Заблудшая студентка» – подумал он и громко рявкнул:

– Входите же.

Перед ним стояла незнакомая девушка. В легкой норковой шубке, белый пушистый шарфик наброшен на шубку под приподнятый воротник, на ногах – высокие, в обтяжку тоненьких ног, бледно-розовые сапоги на высоком тонком каблуке. Большая розовая сумка, из которой торчал пластиковый пакет с логотипом известной, по крайней мере, ему, Николаю, американской торговой сети дорогих магазинов. На волосах и шубке таяли последние снежинки. У девушки были немного бледные, впалые щеки, пухлые губы, огромные глаза непонятного, скорее, карего цвета. Темно – русые волосы были непривычно коротко пострижены, не по стандартам советской моды. Николай все это заметил в одно мгновение. Но он молчал, он просто физически почему-то не мог открыть рот.

Девушка заговорила первой:

– Извините, я Таня. Помните, в июне мы познакомились на банкете у дяди Семы.

Николай обрел самообладание и дар речи. Он серьезно сморщил лоб и спросил строгим голосом:

– А кто такой – дядя Сема?

В глазах девушки мелькнул испуг.

– Извините, я, наверное, ошиблась.

Она, боком, направилась к двери. На мгновение Николай испугался, что девушка уйдет, и он больше никогда ее не увидит. Он почти крикнул:

– Да постойте!

Девушка послушно остановилась.

– Дядя Сема… – Николай смешно стукнул себя ладонью по лбу. – Семен Семенович, профессор Заболотский, – радостно сообщил он как первоклассник, отгадавший трудную загадку.

Девушка утвердительно кивнула головой. Челка на прическе рассыпалась веером по лбу, прикрыла глаза, но они светились сквозь волосы, теперь уже синим цветом. Она продолжала:

– Дядя Сема вчера был у нас в гостях и забыл свой шарф и перчатки. Мама очень за него волнуется, и я взялась завезти пакет на кафедру, а там никого нет. Извините, я Вам помешала. Я немного опоздала, засиделась в «Иностранке». Там попалась очень интересная статья, надо было выписать все важные аргументы, абсолютно по теме моей диссертации, а потом – скользко, я медленно ехала.

Николай машинально спросил:

– На чем?

– На машине. Так Вы смогли бы передать пакет?

– Теперь только в понедельник, – автоматически ответил Николай.

И вдруг он все вспомнил. Душный июнь, банкет, нелепая девочка Таня, ее отец, генерал, похожий на монстра. Мать – просто Императрица Екатерина, взволнованный Семен Семенович. Первый раз в жизни Николая подвела его фотографическая память. Он помолчал. Отпираться было смешно и бессмысленно.

– Таня, а я Вас не узнал.

Таня грустно улыбнулась.

– Да и узнавать-то нечего.

Николай не стал продолжать эту тему.

– Хотите чая или кофе? У меня есть индийский, растворимый.

– Ой, спасибо, этой кофейной бурды я в Америке напилась, на всю жизнь!

– Таня, Вы снимите шубку.

Николай, наконец, встал. Полчаса он, здоровый мужик, сиднем сидел, а хрупкая девушка стояла перед ним и десять раз извинялась. Он подошел к Тане, вежливо взял шубку и шарфик, повесил в стенной шкаф. Перед ним оказалась идеально стройная красавица. На ней было короткое кашемировое платье с высокой стойкой воротника густого зеленого цвета, обтягивающее фигуру. В Европе такая девушка называется «топ-модель». В Советском Союзе – никак не называется. Николай повернул голову набок и долго рассматривал девушку. Наконец, он включил белый пластмассовый кипятильник, похожий на большой кофейник. Вода в нем закипела за минуту. Кипятильник куплен в Швейцарии. Сотрудницы ближайших кафедр приходили посмотреть на это «заморское чудо техники». Николай заварил чай. Светочка перед «убеганием» домой принесла чистый заварочный чайник, две чашки и печенье.

– А зачем две чашки, – поинтересовался начальник.

– А вдруг придут гости, – как всегда, не думая, ехидно ответила Светочка.

Таня сидела на дальнем от стола стуле. Николай накрыл стол.

– Что так далеко, садитесь ближе.

Таня послушно пересела. При виде горячего чая, печенья «Глаголики» и даже шоколадки, у нее загорелись глаза. Таня действительно очень хотела чая, а еще лучше бы вкусно поужинать. Она кивнула на кипятильник.

– Удобная штука, у меня такой в общежитии был. Николай не понял.

– Вы же вроде с родителями живете, с мамой, папой и бабушкой.

– А в общежитии – это когда я в Гарварде целый год училась, весь четвертый курс.

Николай все меньше понимал Таню, и себя – тоже. Таня глотала горячий чай, грызла печенье, беззастенчиво отломила треть шоколадки. Николай сделал глоток, посмотрел на незваную гостью. Видимо, от горячего чая ее глаза стали темно-изумрудного цвета, зеленое платье еще больше оттеняло цвет глаз.

– Таня, извините за глупый или нескромный, как сочтете, вопрос.

– Я готова открыть все тайны «Мадридского двора».

«Наконец, она хоть немного закокетничала», – почему-то с удовольствием подумал Николай.

– Будьте любезны, объясните мне как физику, каким образом в течение, – Николай посмотрел на часы, – одного часа и двадцати минут, у Вас четыре раза поменялся цвет глаз. В институте у меня по «оптике» была пятерка.

Таня совсем не смутилась.

– Врачи говорят, это редкая особенность сетчатки глаза – оптическая дисперсия. Советуют при ярком солнце носить темные очки. Вот и вся «тайна».

– Но это интригует людей, и, и… сможет свести их с ума, – задумчиво произнес Николай. – Извините.

Раздался громкий стук, в дверях появился вахтер Василич и дежурный милиционер. Училище надежно охранялось. Василич, виновато забормотал:

– Николай Александрович, контора закрывается.

Николай дружелюбно махнул рукой.

– Нам пора, – и с печальной улыбкой, развел руки. Подал Тане шубку, и зачем-то долго поправлял плечи и воротник Таниной шубы.

Они вышли на улицу. Шел пушистый снег. На большой площадке перед главным входом, под фонарем, стояли белые «Жигули» Николая и еще чья-то совсем незнакомая машина, тоже «Жигули», только голубого цвета. Николай мысленно съязвил:

– Никак Василич на премию купил.

Он открыл дверь, достал веник, смахнул с лобового стекла и фар снег и сделал реверанс, приглашая Таню. Однако Таня… Таня сметала снег длинной щеткой, на длинной ручке с голубых «Жигулей». На конце ручки была лопаточка с зазубринами, чтобы счищать наледь с лобового стекла. Николай обычно в таких случаях пользовался простой мелкой расческой, зубья быстро ломались, поэтому в «бардачке» валялось штук десять этих расчесок. Николай оторопел. Он подошел к Тане, от работы на морозном воздухе она еще больше разрумянилась, глаза сияли. Николай, почти заикаясь от удивления, но внешне равнодушно, по-деловому, спросил:

– Так это, что – Ваша машина?