Виталий Амутных
КРУЖЕВО
рассказ
Небо сияло исключительной красотой. Проведя в безупречной лазури
положенный срок, зарумянившееся солнце уже скрылось за домами; оно еще не
успело нырнуть поглубже за горизонт, и все малевало на неохватном полотне
шалыми закатными красками. Там, на западе, небосклон был нежно-сиренев, и
миниатюрные остроугловатые, точно граненые, облачка на нем смотрелись
стеклянными. Насквозь пронизанные золотисто-розовым огнем, эти эфирные
самоцветы висели неподвижно, лишь только лениво играя палевыми переливами. К
центру раскинутого над городом купола высь поднебесная голубела, облачка теряли
цвет и объем, а на посиневшем востоке и вовсе становились белыми и плоскими,
напоминая безыскусную аппликацию.
Он ждал Ее на традиционном городском месте встреч, у несуразного фонтана
в обрамлении шелковистых плакучих ив, в котором громадная железная баба в
железном платье с театральной маской, зажатой в могучей ручище, лежа на боку в
прямоугольной луже, полной рыжих гниющих листьев на дне, наслаждалась розовым
серебром омывающих ее струй. Он ждал вот уже без малого полчаса, поскольку Она,
как видно, придерживалась того мнения, что порядочной женщине на свидание
торопиться не стоит.
Здесь, на маленькой площади, где был расположен фонтан, помимо Него еще
несколько человек благодушествовало под сенью струящихся ивовых ветвей. А всего
в нескольких десятках метров со всех сторон этого затерявшегося среди суматошных
пространств города крохотного элизиума неслись нескончаемым потоком
разновидные автомобили, текли неистощимые по-летнему яркие и проворные
табуны людей, одержимые предписанными им целями. Он всматривался в этот
прыткий бегущий стороной поток жизни по направлению вероятного Ее появления, и,
казалось, какая-то напряженная мысль свела к переносице белесые брови, сузила
розовые веки бледно-зеленых глаз, опустила вниз неровные уголки рыжих усиков,
отчего все черты Его вытянутого веснушчатого лица будто стекались к выдвинутому
вперед мясистому носу. На самом деле это был всего лишь отпечаток усталости,
оставленной как всегда иссушающим рабочим днем. Он ни о чем не думал, чему
споспешествовало и подзатянувшееся ожидание.
Но вот и Она. Она шла неспешной, какой-то музыкальной походкой, и
несколько ярких лучей, прорвавшихся между домами за Ее спиной, венчали
пушистую головку сияющей оранжевой короной, и тем же золотым огнем горели
кружева Ее подвижного платья, создавая светозарный абрис фигуры, охваченной
синеватой тенью. Он двинулся ей навстречу. Подходя, Она протянула к нему руку
для того, чтобы коснуться Его предплечья и этим уветливым жестом сопроводить
свое извинение, но он налету поймал Ее пальцы двумя руками и сжал их с ласковой
силой.
- Извини. Я кажется немного опоздала… - произнесла Она напевно.
«Нет, он определенно ничего, - подумала Она. – Так руку сжал… аж больно.
Посмотрим-посмотрим…»
- Какие мелочи, - отвечал Он, вдыхая исходящий от Нее аромат таких мелких
белых весенних цветов, название которых Он никогда не знал, - мне даже приятно
было какое-то время находиться, так сказать… в предвкушении.
«Впрочем, можно было бы и немного поторопиться, - Он не выпускал из рук Ее
пальцев, и улыбки их отражались одна в другой. – А выглядит, да, серьезно…
Готовилась, видно. Хотя, я ее в тот раз и не разглядел толком».
Потрепав кисть Ее руки, Он коснулся круглого плеча в тонких шелковых
кружавчиках, но решил, что этот жест преждевременный, и потому сделал вид, будто
что-то стряхивает с них.
- Что там такое? – округлила Она карие и без того большие глаза, прикидывая
тем часом: «Это он так… или в самом деле заводной?»
- Да просто… Пушинка, - отвечал Он, вежливо смутившись.
- По-моему, нам надо бы поторопиться, - начало через пятнадцать минут.
Они двинулись по направлению к помпезному по-сталински зданию с
колоннами, выстроенному в небывалом по безалаберщине стилевом смешении.
Поруганные голубями, надо быть, полуголые музы с арфами, скрипками, дудками в
руках, с фронтона, из-под двускатной зеленой крыши, гипсовыми улыбками
встречали их приближение.
Пропуская Ее перед собой у входа, Он не преминул воспользоваться случаем,
- безвозбранно оглядеть фигуру. Ее никак нельзя было бы назвать худощавой,
скорее – пышкой. Вспушенные и осветленные парикмахерской волшбой легкие
локоны волос едва касались крупных округлых плеч, плечи перетекали в неширокую,
но ядреную спину, внизу которой акварельно-палевый шелк платья мелкими
складочками намечал не слишком изящную талию и при каждом шаге с фривольным
озорством обтягивал то одну, то другую объемную ягодицу, щекоча кружевным
подолом то одну, то другую полную икру Ее крепких ног. Именно такие женщины
нравились Ему, и потому раз за разом пробегая взглядом сверху вниз и снизу вверх,
всеми помыслами в эту минуту Он был прикован к пленительному предмету: «Да-а…
она ничуть не походит ни на одну из этих жердей, этих жилистых лошадей, которых
взялись почему-то рекламировать последние годы разные там телепрограммы,
журналы… Может быть, на них и удобно развешивать одежду, но в практическом
смысле смака в них не много. Эта совсем не то… Вот только со всякими
употребляемыми ими ловкими приспособлениями сразу не разберешь, что тут свое,
а что поддельное».
В просторном белом фойе, лепной свод которого поддерживали колонны с
ионическими капителями выкрашенными бронзовой краской, Он купил две
программки, и, поскольку в этот самый момент разнесся искаженный перекошенным
эхом надрывный стон второго звонка, они поторопились пройти в зал. Как и
следовало предполагать, зрителей, жидко рассыпанных по партеру, набиралось едва
ли четыре десятка. Даже не взглянув на свои билеты, они заняли глянувшиеся им
места по центру во втором ряду.
- Мне нравится, когда в театре так свободно. Есть чем дышать, - лепетала Она
затаенным шепотом, то и дело поглядывая в бело-синий листок программки. – А
всем вовсе и не обязательно любить сценическое искусство. Что ни говори,
элитарные удовольствия доступны не каждому.
«Что-то не вижу в его глазах особенной заинтересованности. Промахнулась я
с этим театром… - мысленно уже корила Она себя. - А что еще можно было
предложить? Футбольный матч? Бар? Но что бы он тогда обо мне подумал? А что он
думает сейчас? Ведь смотрит же, все время посматривает».
А думал Он о том, что все-таки совершенно напрасно Она опоздала на целых
полчаса, появись пораньше, они еще успели бы заскочить в буфет и хоть чего-нибудь
там перехватить, поскольку на эту встречу Он примчался прямо с работы и очень,
очень рассчитывал на подмогу театрального буфета. «А если еще сейчас начнет в
животе урчать… Вот мило будет. И почему оно там бывает так громко урчит? Но
ладно. Чем-то всегда приходится жертвовать. В конце концов, дом – работа, работа –
дом, надо когда-то и расслабляться».
Полотнища красного плюшевого занавеса на сцене разъехались в
противоположные стороны под хлюпкие аплодисменты малочисленной публики.
Представление началось.
Сцена театра изо всех своих маломощных сил стремилась изобразить
роскошную дачу русских дворян девятнадцатого столетия. Пара кресел, вероятно,
была изготовлена здешним бутафором специально для этого спектакля. Остальные
же изобильные предметы обстановки, все, как один жалкие в своей ненатуральности,
были стасканы сюда, всеконечно, из всех представляемых на этих подмостках
спектаклей: сваренные из гнутых металлических прутьев и окрашенные в белый цвет
