После провала на всех вступительных экзаменах, когда она рыдала в коридоре, к ней подошёл один-единственный человек. Высокая и нелюдимая на вид женщина, заведующая кафедрой некромантии, Екатерина Михайловна Зейн. Она присутствовала и когда Зубейда пыталась поступить на экзорциста, и когда, после насмешек Ветлицкого, пришла сдавать экзамены, необходимые для медиума, и когда, в конце концов, появилась среди немногочисленных абитуриентов, желающих стать некромантами.

"Не плачьте, слезами тут не поможешь. К сожалению, решения Василия Геннадьевича не обсуждаются. Он не хочет видеть вас на факультете".

Помолчав, Екатерина Михайловна сказала тише: "У вас действительно большие способности к оккультизму даже для человека, не говоря уже о полукровке. Мы посовещались с некоторыми преподавателями, но всё, что я могу вам предложить - место помощника лаборанта. Иногда мы идём навстречу абитуриентам, которые в силу каких-то причин не сдали экзамены".

Тогда Зубейду передёрнуло от мысли о лаборатории некромантов, но это был единственный шанс зацепиться здесь и не тратить целый год на "изучение" магии. В благостных университетах за пределами Мирага первокурсникам давали азы, которые она усвоила ещё в детстве.

Работать в лаборатории оказалось не так противно. Конечно, поначалу ей поручали самые элементарные, зачастую грязные и тяжёлые дела: уборку помещений, сортировку образцов, поступающих для опытов, и кремацию тех, что были уже непригодны. Особенно Зубейду коробили трупы людей, но к концу учебного года даже ритуал прощания с очередным "Василием" стал восприниматься со своеобразной иронией. Декан недолюбливал некромантов, считая их дело низким, и те, от студентов до преподавателей, отвечали ему полной взаимностью.

Следующим летом удалось поступить на медиума. Поначалу были проблемы с практикой. Зубейда с детства усвоила мысль, что заглядывать в головы окружающих - неприемлемо. Кроме того, маги предпочитали скрывать мысли, чтобы во время создания иллюзий окружающие не могли распознать ложь и чтобы, в случае чего, легко уходить от ментальных атак. Зубейда всегда считала такое положение вещей благом, но, погрузившись в теорию оккультизма, поняла, что у такой неуязвимости была обратная сторона. Именно закрытость породила множество заблуждений о жестокости, холодности и злых намерениях тех, кого здесь называли "фейри".

Училась она самозабвенно, но каждая сессия превращалась в настоящий кошмар. На первом курсе было много общих предметов. Почти все преподаватели встречали полукровку в штыки и не слишком охотно меняли мнение, даже убеждаясь в её добросовестности. На второй год стало хуже: два предмета у медиумов вёл сам Ветлицкий. За семестр Зубейда натерпелась от него и пустых придирок, и целенаправленного "сбивания спеси", и даже прямых оскорблений. Зачёт по телепатии сдала с двенадцатого раза. Пересдача экзамена по ментальным техникам осталась на февраль.

Тяжело вздохнув, Зубейда склонилась над образцами. Из лаборатории она так и не ушла. После поступления её повысили до лаборанта. Кроме постоянного дохода, эта должность давала определённые льготы и повышала авторитет - хотя бы в глазах студентов и вменяемой части преподавательского состава. А ещё, как ни странно, Зубейда просто привыкла. Привязалась к людям, которые её окружали.

Дивы всё ещё казались ей странными, но эти странности она полюбила.

К концу третьего года в Оскове, Зубейда перестала заходить к Виктору и общаться с другими Старшими, которые иногда приезжали в университет. Её не тянуло даже в клуб, где по средам собирались студенты-полукровки. Она всё чаще ловила себя на том, что стала думать о Мираге как о чём-то далёком и не совсем реальном, что начала говорить слово "фейри" и отрицать своё родство с ними.

Единственное, о чём жалела Зубейда: ей так и не довелось увидеться с Иделем ещё раз. Когда он приезжал осенью тридцать шестого, лаборантов с помощниками на несколько дней отправили в соседнюю область для сбора и сортировки образцов. Потом амеджи был в начале тридцать восьмого, во время каникул, когда Зубейда уехала в санаторий. Наступил новый год, и поговаривали, что в следующий раз Идель заглянет в университет ближе к маю, но она уже и не знала, хочет ли этой встречи.

Что, если он осудит её выбор? Не примет новых знакомых и того, что она так и не раскаялась в побеге из Мирага, что нашла своё место среди дивов. Мать, Виктор, полукровки могли думать что угодно - их мнение тоже не имело значения, но увидеть укор в глазах Иделя... Этого Зубейда действительно боялась. Боялась даже сильнее, чем вновь столкнуться с ненавистью Ветлицкого.

- Витаете в облаках, сударыня?

Она подпрыгнула и, увидев вошедшего, возмущённо выдохнула:

- Игорь! Не смешно!

Во время ночных смен, когда риск явления высокого начальства и прочих неприятных личностей был минимальным, а студенты приходили не такими толпами, как днём, сотрудники лаборатории и большинство преподавателей предпочитали неформальное общение. С рук сходило даже панибратство. Некроманты считали, что исследование природы смерти сближает людей сильнее, чем иная дружба.

С заместителем начальника лаборатории у Зубейды сложились хорошие отношения. Поначалу он относился к ней скептически, полагая, что стараниями Екатерины Михайловны получил очередную головную боль, но уже в первую поездку за образцами изменил мнение. Там, в Ельне, упаковывая для транспортировки несколько "Василиев", Игорь похвалил Зубейду в первый раз: сказал, что не ожидал от молоденькой девчонки такой выдержки.

Она зачем-то рассказала в ответ, как по мере сил помогала матери в Мираге, когда та на несколько лет увлеклась селекцией. На самом деле, Люсия, конечно, увлеклась Лотаром, который не мог представить жизни без этого занятия, а "помощь" Зубейды в итоге оказалась скорее вредительством. Проводя много времени с животными и учась работать с ними, она, сама того не зная, выхаживала самых слабых, тем самым наталкивая известного учёного на ошибочные выводы. Игорь тогда хохотал на весь морг, и было непривычно понимать, что див, который старше почти вдвое, мрачноватый и въедливый, как почти все некроманты, принимает её за свою: смеётся с ней как с коллегой. Как с любым другим приятным человеком.

- Работы нет? - Игорь сел на соседний стул.

- Есть, но не так много.

- Отпуск бы взяла, в санаторий съездила. На тебе лица нет после сессии.

- Если Ветлицкий узнает, что я отдыхала, мне никогда экзамен не сдать.

- То есть? - Игорь нахмурился.

Две вещи делали его старше: усталость после опытов и мрачные мысли. Некроманты часто старились быстрее других людей. В свои тридцать четыре Игорь, высокий и симпатичный в молодости, ссутулился и словно угас: густая проседь в тёмно-рыжих волосах, огромные круги под глазами, сеть морщин, тяжёлый взгляд. Зубейда не хотела огорчать его ещё и своими проблемами, но считала, что поступит нечестно, если обманет.

- Он поинтересовался, чем я собираюсь заниматься на каникулах, - она опустила взгляд. - Ответила ему, что, конечно, учиться. А он мне: "Учиться - это замечательно, сударыня. Ваши-то сородичи только развлекаться горазды: море, санаторий, мероприятия всякие. Разбаловал вас Виктор". Так и сказал. Гадко это всё.

- И как такую тварь земля носит...

- Игорь!

- Да что, Игорь? - он отмахнулся. - Только вчера ругались. Ладно, говорю, экзорцисты и медиумы, но к некромантам-то вы зачем лезете? Приходил он на зачет сюда, когда Люточкина практику принимала. До трясучки её довёл: начал задавать первокурсникам вопросы по теории, да не простые, а такие, на которые даже преподаватель-то не сразу ответит. Как, говорит, они у вас практику сдают, если теории не знают.

Зубейда вздохнула. Все знали, как "заваливает" Ветлицкий.

- А ребята и так из сил выбиваются, еле концы с концами сводят! Сколько им дерьма ещё в жизни увидеть предстоит, сколько...