Я прочитал вслух еще одно стихотворение, как мелькает в весеннем саду фигура любимой в прозрачной одежде.

Рафик рассмеялся. Даже Юрку это стихотворение смутило немного.

- Ты же сам наврал ей, что пишешь стихи,- сказал он. - Тебя же никто за язык не тянул.

- Тянул не тянул, но такие стихи я ей не понесу, - я отодвинул от себя книги и блокнот.

- Ну, тогда она никогда не узнает про твое отношение к ней, - махнул рукой Юрка. - Так и будете играть в прятки.

Но Юрка ошибался. Она все узнала. По тому, как она посмотрела на меня, впустив в дом, я сразу понял - что-то случилось.

Она опять была одна. На столе лежала раскрытая тетрадка, в которой я писал выводы теорем, "Геометрия" и билеты. Продолжая странно смотреть на меня прищуренными глазами, она показала на стул.

Я сел.

- Напиши что-нибудь в тетрадке, - почти приказала она.

- Что написать?

- Ну, напиши: "Сегодня хорошая погода..." Дай-ка сюда, - сказала она, когда я вывел последнюю букву. - Так я и знала.

Она торжествующе посмотрела на меня, потом нахмурилась, вытащила из кармана какой-то лист бумаги.

- Это ты писал?

Она держала в руках дурацкое письмо, которое я подложил ей на бульваре. Письмо, которое начиналось словами: "Любовь моя, вот уже несколько месяцев я тоскую по тебе..."

- Отпираться нет смысла, - сказала она. - Почерки совпадают. - Она приложила письмо к тетрадке с моими словами о погоде.

- Ну, ты писал? - еще раз спросила она.

Я кивнул. (Зачем я послушался Юрку?!)

- Какая гадость! - Она бросила письмо на стол. - И тебе не стыдно?!

Я молчал, уставившись в стол.

- Ты что, сумасшедший? - спросила она вдруг совсем не строгим голосом.

- Почему?

- Откуда я знаю, почему! Очень странное письмо. Нормальные люди так не пишут. Мне разные письма писали, но такого никогда не было... Ты правда любишь меня?

Я молчал.

- Ты что, и занимаешься со мной поэтому?

- Нет, - сказал я.

- Ну, теперь все равно мы уже не сможем заниматься.

- Почему?

- Как мы можем заниматься после того, что произошло? И мама будет против, если узнает. Я молчал.

- Может, ты хочешь, чтобы я скрыла все от мамы? Я кивнул.

- Значит, ты хочешь, чтобы все осталось в тайне? Я опять кивнул.

- Тогда обещай, что никогда больше не будешь об этом говорить или писать. Никогда! Обещаешь?

- Обещаю.

- Я подумаю, - сказала она. - А ты дай слово, что вечно будешь хранить эту тайну.

- Клянусь мамой.

- И не забывай, что я старше тебя на целых полгода. Тебе нужна другая девушка, помоложе. И вообще тебе еще рано думать о таких вещах.

Я наконец оторвал взгляд от стола и посмотрел на нее.

- Конечно, приятно, что ты меня любишь, - сказала она, - но между нами ничего быть не может. Это исключено.

- Почему?

- Не задавай глупых вопросов. И прекратим разговоры на эту тему. А то я не приглашу тебя на свой день рождения. Я посмотрел на нее удивленно.

- Завтра мне исполняется пятнадцать лет, - важно сказала она. - Я тебя приглашаю. Но только не опаздывай. Все соберутся в семь.

Она взяла со стола злополучное письмо, сложила его и спрятала в карман.

... Сын полка весь день опять был в части. У них проходило какое-то учение. Он, точно, связист. С тутового дерева я видел, как он бегал по территории с полевым телефоном, разматывая на ходу кабель.

Вечером он белил стены своей комнаты. Со двора в окно было видно, как он вылез на деревянную лестницу и водил короткой кистью по стене. Слышны были голоса управдома и дворничихи Чимназ. Управдом разговаривал с ним, как со взрослым.

- Это правильно, - говорил он. - Я понимаю: хороший боец трудностей не боится... А в восемь ноль-ноль прошу на собрание в мой подвал. Всех жильцов собираем.

Он что-то еще добавил негромко и рассмеялся.

- У меня дома одеяло хорошее, - сказала Чимназ, - стеганое. Я принесу вечером.

- Спасибо, тетя, - сказал сын полка. - Я всем обеспечен. Зачем же из дому нести?

- А мне не жалко, - сказала Чимназ. - Оно шерстяное, тепло хорошо держит.

Сын полка еще раз сказал ей: "Спасибо". Управдом и Чимназ вышли во двор. Увидели меня.

- Этот, - сказала Чимназ.

- Что - этот? - тихо, чтобы не слышал сын полка, спросил я, но на всякий случай отошел на несколько шагов. Управдом начал орать:

- Я сколько раз говорил: под окнами камнями не бросайтесь.

Я попросил его не кричать, сказал, что камнями не бросался. Тут заорала Чимназ:

- Ты разбил! Я сама видела. Садых подтвердить может. На ее крики во двор вышел сын полка.

- Ладно, Чимназ, не кричи, - вдруг спокойным голосом сказал управдом. Заставим родителей вставить. Они ушли.

Сын полка посмотрел на меня и опять вошел в дом. Как я мог заговорить с ним после этой глупой истории?

17 августа

Оказалось, что мне не в чем идти на день рождения: брюки в пятнах, на коленях вытянулись и цвет потеряли, туфли тоже ободранные, каблуки сбиты.

Туфли смазал вазелином. Брюки мама постирала и погладила. Сели немного, но на коленях перестали пузыриться. Рубашку надел папину, с длинными рукавами, запонками и отдельным воротником. Папа сказал, что к ней галстук нужен. Я не согласился.

... - Как же галстук без пиджака?

Мама сказала:

- Ничего. Можно и без пиджака, а то видно, что воротничок отдельный.

Начали примерять галстуки. Папа завязывал их на себе, а потом уже я продевал в них свою голову. Сорочка в плечах мне была широкой, рукава пришлось закатить, чтобы не бросалась в глаза длина.

Еще спорили из-за подарка. Мама считала, что надо подарить Неле книгу два томика стихов Лермонтова, а я претендовал на флакон маминых духов. Папа соглашался и со мной, и с мамой.

- Какие еще духи! - возмутилась мама, - От горшка два вершка, уже духами интересуются!

- Тогда, зачем ей Лермонтов? - спрашивал я. - Она его в школе проходила!

Папа что-то тихо шептал маме, когда она выходила в другую комнату.

Она громко отвечала:

- Духи не дам! Из чисто педагогических соображений. Я против таких подарков.

- А книжки не новые, - привел я новый довод, закатывая перед зеркалом рукава сорочки. Тут папа взял мамину сторону.

- Ты не прав. Книжки хорошей сохранности, и совсем не обязательно, чтобы они были новые.

Пришлось пойти с Лермонтовым. Завернули оба тома в белую бумагу, перевязали ленточкой.

Мама осмотрела меня в последний раз и осталась довольна, Но я-то знал, что в сорочке и галстуке похож на пугало.

- Что-то у нас на пустыре милиционеры в штатском дежурят, из угрозыска, сказала вдруг на дорогу мама. - Следят за кем-то.

- Откуда ты знаешь? - спросил я.

-Видела. Я же их всех знаю.

- Наверное, ищут, кто револьвер у милиционера свистнул.

- Наверное, - согласилась мама, вздохнула и поцеловала меня в лоб. - Ну, иди...

И я пошел через пустырь, припрятав под сорочку книжки на тот случай, если напорюсь на кого-нибудь из наших.

У Нелиных дверей я их вытащил, заправил сорочку, пригладил волосы.

Неля была в новом платье. В руках она держала нож. Увидев меня, рассмеялась:

- Ты опаздываешь... Все уже собрались.

Я поздравил ее и сунул в руки Лермонтова.

В коридоре, кроме нее, была еще тетя Аида. Они делали бутерброды из любительской колбасы и сыра и складывали в большие тарелки. Тетя Аида спросила, как идут наши занятия. Я сказал, что хорошо. Неля подтолкнула меня к двери в комнату, за которой были слышны голоса и музыка. Я открыл дверь и вошел.

- Это наш сосед, - сказала с порога Неля. - Зовут его Эльдар, - и закрыла дверь.

Я по очереди пожал всем руки. Те двое, которых мы били на пустыре, не пришли. А может, она их не пригласила.

Поздоровавшись со всеми, я отошел к столу около окна, на котором стоял портрет Нелиной тети. Большого стола под абажуром не было, потом я увидел, что он лежит ножками вверх на кроватях на другой половине комнаты, за занавеской. Его убрали, чтобы освободить место для танцев.