- Когда же ты прибыл сюда, долгожданный?

А тот ответил:

- С наступлением вечера. А теперь расскажи-ка ты, братец, как ты держал путь морем и сушей с тех пор, как отплыл с острова Эвбеи?

 На это Диофан сказал:

- Нашим врагам и неприятелям пожелал бы я такого странствия! Ведь наш корабль, на котором мы плыли, потрёпанный вихрями и бурями, потерял оба кормила, был прибит к противоположному берегу и, натолкнувшись на скалу, пошёл ко дну, так что мы, потеряв всё, едва выплыли. Что удалось нам сберечь, всё попало в руки разбойников, а мой единственный брат, Аригнот, вздумавший противостоять их наглости, на глазах у меня был зарезан.

Пока он вёл рассказ, купец Кердон, забрав свои деньги, предназначавшиеся в уплату за предсказание, убежал. И лишь тогда Диофан, опомнившись, понял, какой он дал промах, когда увидел, что мы, кругом стоявшие, разразились хохотом.

- Но, конечно, тебе, Луций, одному из всех этот халдей сказал правду. Да будешь ты счастлив, и твой путь да будет благополучен!

Пока Милон разглагольствовал, я томился и злился, что из-за болтовни, по моей вине затянувшейся, я лишусь доброй части вечера и лучших его плодов. Наконец, отложив в сторону робость, я сказал Милону:

- Предоставим Диофана его судьбе, и пусть он дерёт с людей шкуру, где ему - угодно, на море или на суше. Я же до сих пор ещё не оправился от вчерашней усталости, так что разреши мне пораньше лечь спать.

Сказано - сделано, я добираюсь до своей комнаты и нахожу там всё приготовленным для пирушки. И слугам были постланы постели как можно дальше от дверей, для того, я полагаю, чтобы удалить на ночь свидетелей нашей возни, и к моей кровати был пододвинут столик, уставленный остатками от ужина, и большие чаши, уже наполовину наполненные вином, только ждали, чтобы в них долили воды, и рядом бутылка с отверстием, прорубленным пошире, чтобы удобнее было зачерпывать.

Не успел я лечь, как и Фотида, отведя хозяйку на покой, приближается, неся в подоле ворох роз и розовых гирлянд. Расцеловав меня, опутав веночками и осыпав цветами, она схватила чашу и, подлив туда тёплой воды, протянула мне, чтобы я пил, но раньше, чем я осушил её, взяла и, потягивая губками, не сводя с меня глаз, докончила. За первым бокалом последовал другой, третий, и чаша то и дело переходила из рук в руки: тут я, вином разгорячённый, чувствуя беспокойство, весь во власти желания, приоткрыл одежду и, показывая Фотиде, с каким нетерпением жажду любви, сказал:

- Сжалься, приди мне на помощь! Ведь ты видишь, что, готовый уже к войне, которую ты мне объявила, едва я получил удар стрелы в грудь от Купидона, как тоже натянул свой лук и теперь боюсь, как бы от напряжения не лопнула тетива. Но если ты хочешь угодить мне - распусти косы и подари мне свои объятья под покровом струящихся волной волос.

Убрав посуду, сняв с себя одежды, распустив волосы, она преобразилась для наслаждения и, приложив к выбритому женскому месту ручку, сказала:

- На бой, на сильный бой! Я ведь тебе не уступлю и спины не покажу. Если ты муж, с фронта атакуй и нападай с жаром и, нанося удары, будь готов к смерти. Сегодняшняя битва ведётся без пощады! - И она поднимается на кровать и опускается надо мной на корточки. Часто приседая и волнуя свою спину сладострастными движениями, она досыта накормила меня плодами Венеры. Наконец, утомившись телом и обессилев, мы упали в объятья друг другу, запыхавшиеся и изнурённые.

Мы провели ночь до рассвета в схватках, время от времени прогоняя чашами утомление, возбуждая вожделение и снова предаваясь сладострастью. По примеру этой ночи мы прибавили к ней других подобных немалое количество.

Случилось как-то, что Биррена попросила меня прийти к ней на ужин; я отказывался, но мои отговорки не были уважены. Пришлось обратиться к Фотиде и спросить у неё совета. Хоть ей и трудно было переносить, чтобы я хоть на шаг от неё удалился, тем не менее, она соблаговолила объявить краткое перемирие в военных действиях любви. Но сказала мне:

- Послушай, постарайся пораньше уйти с ужина. Есть у нас шайка из знатнейших молодых людей, которая нарушает общественное спокойствие; то и дело посреди улицы находят трупы убитых, а войска наместника - далеко и не могут очистить город от такой заразы. Судьба наделила тебя своими дарами, а как с человеком дорожным, церемониться с тобой не станут, как раз и попадёшь в ловушку.

- Отбрось тревогу, ведь, кроме того что наши утехи мне дороже чужих ужинов, я и этот твой страх успокою, вернувшись пораньше. Да я и пойду не без провожатых. Опоясавшись мечом, понесу залог своей безопасности.

Приготовившись, таким образом, отправляюсь на ужин.

Здесь застаю множество приглашённых - цвет города. Столы блестят туей и слоновой костью, ложа покрыты золотыми тканями, большие чаши, разнообразные в своей красоте, но все драгоценные. Здесь стекло, искусно гранённое, там хрусталь, в одном месте серебро, в другом золото и янтарь, дивно выдолбленный, и драгоценные камни, приспособленные для питья, и даже то, чего быть не может, - всё здесь было. Разрезальщики, роскошно одетые, подносят полные до краёв блюда, завитые мальчики в красивых туниках подают старые вина в бокалах, украшенных самоцветами. Вот уже принесли светильники, беседа оживилась, уже и смех раздаётся, и вольные словечки, и шутки.

Тут обращается ко мне Биррена:

- Хорошо ли живётся тебе в наших местах? Насколько я знаю, своими храмами, банями и другими постройками мы далеко превосходим все города. К тому же у нас нет недостатка ни в чём. Кто бы ни приехал к нам, праздный ли человек или деловой, всякий найдёт, что ему - нужно, не хуже, чем в Риме. Скромный же гость обретёт сельский покой, все удовольствия и удобства провинции нашли себе у нас место.

На это я сказал:

-  Ты говоришь правильно. Ни в какой другой стране я не чувствовал себя так, как здесь. Но я опасаюсь козней магической науки, которых невозможно избежать. Говорят, что даже в могилах покойники не могут оставаться неприкосновенными, и из костров, из склепов добываются остатки и клочки трупов на гибель живущим. И чародейки в минуты погребальных обрядов успевают предвосхитить новые похороны.

Вступил в разговор кто-то из присутствующих:

- Да тут и живым людям спуска не дают. Есть у нас человек, с которым случилась подобная история, - так ему лицо изуродовали, что и не узнать.

Тут общество разразилось хохотом, причём взоры всех обратились к гостю, возлежавшему в углу. Когда тот, смущённый вниманием окружающих, хотел, проворчав что-то, подняться, Биррена сказала ему:

- Ну, полно, Телефрон, останься и, будь любезен, расскажи ещё раз свою историю, чтобы и мой сынок, Луций, мог насладиться прелестью твоей речи!

А он в ответ:

- Ты-то, госпожа, как всегда, проявляешь свою доброту. Но есть некоторые люди, наглость которых невозможно переносить!

Так он был возмущён. Но настойчивость Биррены, которая, заклиная его своей жизнью, заставляла рассказывать против воли, достигла своей цели.

Тогда, образовав из покрывал возвышение, приподнявшись на ложе и опершись на локоть, Телефрон простирает правую руку и, пригнув мизинец и безымянный палец, два других, вытянув вперёд, а большой опустив, начинает:

- Будучи ещё несовершеннолетним, я отправился из Милета на Олимпийские игры, и так как мне хотелось побывать и в этой части провинции, в ваших краях, то, проехав через всю Фракию, я прибыл в Лариссу. Мои дорожные средства истощились, и я бродил по городу, стараясь придумать, как бы помочь своей бедности. Вдруг вижу посреди площади высокого старика. Он стоял на камне и предлагал тем, кто желал бы наняться караульщиком к покойникам, условиться с ним о цене. Тогда я обращаюсь к прохожему и спрашиваю:

- Что я слышу? Разве здесь покойники имеют обыкновение убегать?