А я, остолбенев от изумления, стоял неподвижно и молча, не зная, от переполнившей мою душу радости, с чего лучше начать, откуда подступить к звукам, сделавшимся мне непривычными, как удачнее всего воспользоваться первинами возвращённого мне дара речи, какими словами и выражениями возблагодарить Богиню за Её благодеяние. Но жрец, очевидно, извещённый Свыше обо всех моих несчастьях с начала, хоть и был потрясён чудом, знаком приказывает, чтобы мне дали льняную одежду для прикрытия, потому что, как спала с меня оболочка осла, так я и стоял, сжав бёдра и сплетёнными руками скрывая, насколько мог, свою наготу. Один из почитателей святыни снял с себя верхнюю тунику и набросил на меня. Тогда жрец, глядя на меня и проникнутый изумлением, начал так:
- Вот, Луций, после стольких страданий, после гроз, воздвигнутых Судьбой, пережив бури, ты, наконец, достиг пристани Отдохновения, алтарей Милосердия. Не впрок пошло тебе ни происхождение, ни положение, ни даже образованность, которая тебя отличает, потому что, сделавшись по страстности своего молодого возраста рабом сластолюбия, ты получил возмездие за своё любопытство. Но всё же Судьба, терзая тебя и подвергая опасностям, привела тебя к блаженству. Пусть же она идёт и пышет яростью, ей придётся искать для своей жестокости другой жертвы. Ведь над теми, кого величие нашей Богини призвало посвятить жизнь служению Ей, не имеет власти случайность. Разбойники, звери, рабство, пути и скитания без конца, ежедневное ожидание смерти - чего достигла всем этим незрячая Судьба? Вот тебя приняла под своё покровительство другая Судьба, но уже зрячая, свет сияния Которой озаряет даже остальных богов. Пусть же радость отразится на твоём лице в соответствии с этой праздничной одеждой. Ликуя, присоедини свой шаг к шествию Богини-Спасительницы. Пусть видят безбожники, пусть видят и сознают своё заблуждение: вот избавленный от прежних невзгод, радующийся промыслу Изиды Луций празднует победу над своей судьбой! Но чтобы защититься ещё надёжнее и крепче, запишись в это воинство (веление принять такую присягу и прозвучало для тебя недавно), посвяти себя уже отныне нашему служению и наложи на себя ярмо добровольного подчинения. Начав служить Богине, ты насладишься в полной мере плодом своей свободы.
Провещав, жрец, с трудом переводя дыхание, умолк. Я же, присоединившись к рядам, двинулся вслед за святыней. Я стал известен всем гражданам, сделался предметом всеобщего внимания, на меня указывали пальцами, кивали головой, и народ переговаривался:
- Вон тот, кого воля Всемогущей Богини сегодня вернула к человеческому образу. Он - счастлив и трижды блажен: незапятнанностью предшествовавшей жизни и верой он заслужил такое покровительство Свыше, так после второго рождения он вступает на путь служения.
Среди подобных восклицаний, среди праздничных пожеланий и молитв толпы подвигаясь, мы приближаемся к берегу моря и доходим до того места, где накануне я лежал в виде осла. Там расставили в должном порядке изображения богов, и верховный жрец, произнеся молитвы, горящим факелом, яйцом и серой очистил корабль, искусно сделанный и со всех сторон расписанный рисунками на египетский лад, и посвятил этот дар Богине. На сверкающем парусе судна были вытканы золотом буквы, которые складывались в пожелание удачных плаваний в пору новых выходов в море. Мачтой была сосна, блестящая, с превосходным топом, так что смотреть было приятно. Корма, выгнутая в виде гусиной шеи и покрытая листовым золотом, блестела, и корпус, весь из светлой, полированной туи, радовал взор. Тут толпа, как посвящённые, так и непосвящённые, поднесли корзины с ароматными травами и другими дарами в таком же роде, над водами совершили возлияния молочной похлёбкой. Наконец, когда корабль был наполнен щедрыми приношениями и сулящими счастье пожертвованиями, обрезали канаты и, предоставив судно ветру, пустили в море. Когда оно было уже на таком расстоянии, что почти скрылось из глаз, носильщики взяли священные предметы, которые они принесли, и, по-прежнему образуя процессию, все возвратились к храму.
Когда мы уже приблизились к храму, великий жрец, носильщики священных изображений и те, которые ранее уже были посвящены в таинства, войдя в святилище Богини, расположили там, в должном порядке изображения. Тут один из них, которого все называли писцом, стоя против дверей, созвал пастофоров - так именовалась эта коллегия - как бы на собрание. И, взойдя на возвышение подле тех же дверей, стал читать по книге написанные в ней молитвы о благоденствии императора, сената, всадников и всего римского народа, о кораблях и корабельщиках, обо всём, что - подвластно нашей державе, закончив чтение возгласом. В ответ раздались крики народа, выражавшие пожелание, чтобы эти слова всем принесли удачу. Исполненные радости граждане, держа в руках ветви священных деревьев и веночки, поцеловав ступни серебряной статуи Богини, стоявшей на храмовой лестнице, отправились по домам. Я же не мог решиться отойти от этого места и, не спуская глаз с изображения Богини, перебирал в памяти испытанные мной бедствия.
Молва меж тем не ленилась и не давала отдыха своим крыльям, и у меня на родине пошли разговоры о милости ко мне Промысла и о моей судьбе. И мои друзья, рабы и те, кто был связан со мной узами родства, отложив скорбь, в которую их погрузило известие о моей смерти, во власти радости поспешили ко мне с подарками, чтобы взглянуть на вернувшегося к свету дня из преисподней. Я уже потерял надежду их увидеть, а потому очень обрадовался им и с удовольствием принимал их подношения: ведь мои близкие позаботились снабдить меня всем необходимым для безбедного существования.
Поговорив с каждым из них и рассказав всё о прежних моих бедствиях и теперешней радости, я всё своё внимание устремляю на Богиню. Наняв внутри храмовой ограды помещение, устраиваю себе временное жилище, посещаю богослужения, пока ещё - низшего разряда, не разлучаюсь со жрецами, почитатель Великой Богини. Ни одна ночь, ни один сон у меня не проходил без того, чтобы я не лицезрел Богини и не получал от Неё наставлений. Частыми повелениями Она убеждала меня принять, наконец, посвящение в Её таинства, к которым я давно уже был предназначен. Хоть я и пылал желанием подчиниться этим приказам, но меня удерживал трепет, так как я находил трудным делом беспрекословное подчинение святыне, и нелёгкой казалось мне задачей соблюдение обета целомудрия и воздержания - ведь жизнь исполнена случайностей, она требует осторожности и осмотрительности. Обдумывая всё это вновь и вновь, я, хоть и стремился поскорее принять посвящение, всё как-то откладывал исполнение своего решения.
Однажды ночью мне приснилось, что приходит ко мне верховный жрец, неся что-то в полном до краёв подоле, и на мой вопрос, что - это и откуда, отвечает, что это - моя доля из Фессалии, а также что оттуда вернулся мой раб Кандид. Проснувшись, я долго думал об этом сновидении, размышляя, что у меня не было раба с таким именем. Но всё-таки я полагал, что присланная доля, во всяком случае, обозначает прибыль. Обеспокоенный и встревоженный надеждой на удачу и доход, я ожидал утреннего открытия храма. Когда раздвинулись белоснежные завесы, мы обратились с мольбами к изображению Богини. Жрец обошёл все алтари, совершая богослужение и произнося молитвы, наконец, зачерпнув из сокровенного источника воды, совершил возлияние из чаши. Исполнив всё по обряду, служители Богини, приветствуя восходящее солнце, криком возвестили о первом часе дня. И в этот момент явились узнавшие о моих приключениях слуги - из Гипаты, где я их оставил, ещё когда Фотида уловила меня в сети, и привели с собой даже мою лошадь, которая неоднократно уже переходила из рук в руки и была наконец отыскана по отметине на спине. Вещему смыслу моего сновидения я тем более дивился, что, кроме в точности выполненного обещания касательно прибыли, рабу Кандиду соответствовал возвращённый мне конь, который был белой масти.
