По дороге из Мегары в Афины, неподалеку от местечка под названием Элевзин, глубокая пропасть узким кинжалом рассекала путь, заставляя делать большую петлю, возвращаясь обратно, почти к тому же месту от которого она отвернула, но уже по другую сторону пропасти. В этом месте дорога упиралась в невысокую, но весьма неприятную для путника гору, по имени Черный Зуб, которая отнимала много времени на перевал по причине очень плохой горной тропы.

В ночлежном доме, на расстоянии дневного перехода от этой горы, одинокого путника предупреждали о предстоящих сложностях пути и настоятельно советовали перевалить через гору до захода солнца и ни при каких обстоятельствах не оставаться на ночлег у ее подножия.

На вопрос путника о причине такой предосторожности он с ужасом узнавал, что это то самое место, где якобы промышляет злодей и разбойник Прокруст. Услышав это имя путник совершенно терял присутствие духа. Никто из тех, кто пропал в этом местечке, не возвратился обратно, но молва людская говорила, что имя этого злодея принес одному мудрому мужу в Элевзине говорящий ворон. С тех пор, стала гора символом беды и смерти. Несколько раз небольшие отряды добровольцев из Элевзина, делали вылазки к Черному Зубу в попытке поймать и покарать негодяя, но все они оказались тщетны.

Тогда решили неподалеку от горы поставить ночлежный дом, чтобы путники могли засветло перевалить эту злосчастную гору. Но и эта затея не принесла доброго плода.

Одинокие путники, вновь и вновь продолжали пропадать.

В том месте, где дорога обогнув пропасть упиралась в гору предлагая путнику сделать привал, у края тропы, у самой пропасти лежал огромный камень высотой с человеческий рост. Усталый и невнимательный путник проходя мимо, даже не замечал, что в этом месте, узкая, еле заметная тропка, обогнув камень уходила вниз по склону горы, сползая к самому краю обрыва и упиралась в небольшой уступ у которого был вход в пещеру.

Так уж устроили боги и мать природа, что вся гора была лысой, а склон по которому спускалась тропа и сам уступ были укрыты от посторонних глаз густо поросшим кустарником и деревьями. Прячась от палящего солнца Эллады, в тени горы, они густой листвой укрывали того, кто наводил страх и ужас на одиноких путников.

У самого входа в пещеру, на плоском камне сидел довольно крупный мужчина и выстругивал ножом деревянную ложку. Рядом у входа в пещеру, прикованный цепью к скале, лежал огромный красавец пес. У него была блестящая как перо ворона, черно-сизая шерсть. Пес смирно лежал на прохладном камне в тени дерева и внимательно смотрел как его хозяин строгает палку. Хозяин был смуглым, крепким и высоким. Густая, косматая борода рыжего цвета сплеталась с копной волос, пряча глаза и рот. Только крупный нос торчащий из рыжих косм выдавал в нем эллина. На нем был добротный хитон и сандалии, как будто бы это был житель большого полиса, а не пещерный отшельник.

Солнце перевалило за гору, опаляя невыносимой жарой обратный склон горы, а уступ на котором сидел мужчина и собака погрузился в приятную прохладу.

- Благословенное место - густо и утробно произнес Прокруст, - Истинно благословенное, ты как считаешь Гарб?

Гарб, так звали собаку, отозвался утвердительным, коротким звуком и в знак согласия повалился на бок, вытянувшись всем телом на живительной каменной прохладе. Гарб безумно любил своего хозяина, всей своей собачьей любовью и верностью и ему очень нравилось, что он с ним разговаривает, потому что там, откуда они сбежали с хозяином, ему каждый день доставалось палкой от злой, старой хозяйки дома. Гарб был тогда годовалым щенком, но хорошо помнил, что и его хозяину постоянно доставалось от мегеры. Гарб поднял голову и посмотрел на хозяина. Прокруст отложил в сторону нож и деревяшку и снял сандалии.

- Снова ноют старые шрамы - засопел Прокруст, потирая руками лодыжки.

От самых ступней и до колен, его ноги были покрыты мелкими и крупными шрамами и огрубевшими язвами, следами многолетних побоев старой мачехи. В отличие от Гарба, Прокруста били наотмашь. За все... За любую оплошность или провинность мачеха била тогда еще юношу по ногам, всем, что попадало ей под руку. Норовила попасть по голени, там, где больнее всего. В зависимости от тяжести провинности, Прокруст отделывался либо синяком, либо серьезной раной. Бывало они вместе с Гарбом, на пару зализывали раны, только собаку не били с такой жестокостью как его. Долгое время снося побои, он пытался приладиться к новой жизни. Внезапно умершая мать, оставила его с отцом, который спустя пару месяцев привел в дом женщину, которая превратила его жизнь в царство Аида.

- Помнишь ли Гарб, как мы бежали из Элевзина? - спросил Прокруст у пса, продолжая растирать бугристые голени.

- Уаффф - ответил пес.

В тот день еще с утра, Дамаста (так его звали на самом деле), тяжко покалечили за перевернутую им амфору вина. В доме готовились к празднику Осхофории и пролитое Дамастом вино, которое приготовили в дар Дионису, оказалось в глазах свирепой мачехи столь кощунственным преступлением, что она схватила не палку, не кочергу и не мотыгу, в ее руке оказался большой садовый серп для обрубания засохших ветвей с оливковых деревьев. Даже в женских руках это было грозное оружие, способное отсечь и руку и даже голову. Чудом увернувшись Дамаст избежал отсеченной ноги, но все же кончик серпа полоснул его по икре, развалив плоть огромной раной. В тот момент он понял, что ему больше не жить в этом доме, поскольку его рано или поздно убьют. Он бежал сквозь виноградники и оливковые рощи и укрывшись в узкой расщелине пытался стянуть развалившуюся рану одним старым, испытанным на войнах способом, который он услышал когда-то от одного воина. О том, чтобы вернуться домой не могло быть и речи, праздник шел своим чередом, а Дамаст стянув икру веревкой и склеив ее можжевеловой смолой, приходил в себя.

Успокоившись, он понял, что поторопился сразу уйти из дома, поскольку при нем ничего не было. Уйти из дома без ножа, воды и хлеба, было равносильно тому, чтобы сразу броситься со скалы. Дамаст решил дождаться ночи и незаметно пробравшись в дом, взять необходимые вещи. Выждав, когда Орион перевалит свой ночной зенит, хромая на одну ногу, Дамаст направился к дому. Чуткий Гарб услышав шаги навострил уши, но когда узнал в незваном госте своего любимого хозяина, кинулся ласкаться к нему.

- Про тебя я забыл Гарб - произнес юноша, гладя собаку, - Пожалуй возьму тебя с собой.

Осторожно пробравшись в дом, он прошел в кладовую и в первую попавшуюся корзинку стал складывать продукты - хлеб, масло, твердый сыр. Оставалось захватить с собой нож и какой-нибудь инструмент. Выйдя на задний двор он увидел остатки пиршества, неубранную посуду, объедки у лож. Светила полная луна и было хорошо видно вокруг. Дамаст огляделся и обнаружил рядом с собой, прислоненным к стене, тот самый серп, которым сегодня его чуть не лишили ноги.

Дамаст взял его в руки и посмотрел на кривой клинок.

- За сиюминутным порывом ярости, чья-то жизнь - подумал он и решил взять серп с собой.

Возвращаться обратно через дом, рискуя столкнуться с мачехой Дамаст не желал, тем более нужды в этом не было, поскольку все необходимое он собрал. И он решил немедля уйти, забрав с собой пса. Взяв в одну руку корзинку с продуктами и водой, а в другую серп, он стал аккуратно пробираться между лож, на которых еще недавно гулял праздник, как вдруг встал словно каменное изваяние.