На одной из лож, прямо перед собой он увидел спящую мачеху, которая изрядно набравшись молодого вина, заснула прямо под открытым небом. В первое мгновение от неожиданности Дамаст замер не дыша, уверенный, что весь его план рухнул и что вот сейчас она встанет и схватив опять какую-нибудь кочергу будет бить его по ногам.

Но она продолжала спать. Переведя дух, Дамаст решил тихонько обойти ее, как взгляд его упал на свисающие с ложа голые лодыжки мачехи. В свете луны они показались ему гладкими и блестящими, словно высеченные из мрамора ноги Афродиты. Он опустил взгляд на свои, испещренные язвами и шрамами голени и словно черным наваждением накрыло Дамаста ненависть и ярость. Он стоял перед ней, спящей и беззащитной, держа в ладони огромный серп, а роковая неизбежность уже заносила над его головой изогнутый полумесяцем клинок. В этот момент он не помнил себя, жажду мести как неудержимый ничем кратер вулкана исторгла из себя душа, сдавленная унижением и болью. В лунном свете блеснул клинок и наземь упали две отсеченные ступни.

Дальше все было словно в тумане. В памяти обрывками всплывало их бегство с Гарбом. Знакомая уже расщелина, где их быстро нашли. Тогда, только благодаря чуткому Гарбу им вовремя удалось уйти. Долгие, мучительные и полуголодные скитания, в которых снова собака выручала своего хозяина, принося в зубах мелкую живность.

Спустя какое-то время, уже отчаявшись найти уединенное место, случилось чудо. Как-то раз преследуя очередную зверушку, Гарб оказался на той самой тропе у подножия Черного Зуба. Загнав ее в пещеру, Гарб придушил добычу и довольный собой, стал звать хозяина оглашая пещеру лаем. Переживая за собаку Дамасту пришлось обогнуть камень у дороги и спустившись вниз по тропе он нашел там и своего пса и сокрытое от чужих глаз место, где можно было преклонить отчаявшуюся голову. Так они с Гарбом волею судеб стали отшельниками.

Спустя время, успокоившись и придя в себя Дамаст раскаялся в содеянном, поскольку душа его была от природы добра и светла. Отчего проведение толкнуло его на кривую дорожку, он не смог найти ответа. Он совершил акт мести поддавшись животной стороне души. Судьбы человеческие, сложное веретено сплетенных событий, распутать которые зачастую уже не возможно. Оказавшись изгоем и отшельником Дамаст встал на тропу разбойничества даже не ведая еще об этом. Злой рок упорно увлекал его за собой, мыслями о легкой наживе и когда последняя душевная оборона пала, демоны овладели его мыслями.

По ночам терзаемый бессонницей он ходил по сумрачной пещере едва озаренной багровым светом очага. Как жестокий наездник решивший загнать скакуна, его сознание истязали неотвязные думы. Нога так и осталась хромой и при всей своей физической силе Дамаст понимал, что застать врасплох и поймать одинокого путника у него вряд ли получится. Хуже того, первая же вырвавшаяся из его объятий жертва, тут же разнесет по округе весть о нем. Тогда явятся вооруженные люди и всему конец. Нужно было как-то заманить путника к себе под любым предлогом, посулив ему теплый ночлег и вкусный ужин. И тогда он придумал рассыпать камни на горной тропе, а встреченному у большого валуна путнику, указывая на них, говорить, что случилась осыпь, тропа вся покрыта острыми камнями и что засветло ему никак не перевалить через Черный Зуб. Ночь застигнет его в пути, а это крайне опасно. Расстроенному путнику оставалось, лишь намекнуть на теплый ночлег и ужин и он сам следовал в пещеру Дамаста.

И вот когда план окончательно созрел в косматой голове Дамаста, он вышел на охоту. Самое начало его замысла чуть не вышло ему боком. Вместо одинокого путника он чуть не столкнулся с отрядом вооруженных воинов направлявшихся в Афины. Еле унеся свои многострадальные ноги, оставшись незамеченным, Дамаст понял, что нужно быть внимательней и осторожней. Он соорудил себе наблюдательный пункт меж двух больших кустов можжевельника и укрывшись наблюдал за дорогой, на противоположной стороне пропасти. Расстояние было достаточно большое, но на фоне голых скал идущий человек был хорошо виден. Через какое-то время Дамаст с удивлением для себя обнаружил, что одинокие путники стараются примкнуть к какой-нибудь группе людей для безопасного пути и что их не так уж и много. Частенько бывало, что намеченная жертва оказывалась нищим или стариком, у которых нечем было поживиться.

Но наконец терпеливое ожидание послало Дамасту первую жертву. Когда он увидел кто идет к нему в сети, он так разволновался, что сбиваясь и запинаясь, с трудом объяснил страннику, почему ему не стоит дальше продолжать путь, а лучше согласиться на его радушный приют. Это был молодой, красивый юноша который направлялся в соседний полис на состязания. С собой у него были большая котомка с продуктами и кибисис(кошелек) на поясе.

Еще на подходе к пещере Дамаста охватил неудержимый страх и трепет пред одной лишь мыслью, что он задумал сотворить. Он поклялся никогда даже не мыслить о том, чтобы кого-нибудь грабить и убивать.

- Лучше пусть я умру с голода, нежели погублю чью-либо жизнь - думал про себя Дамаст.

Приняв мысленно это решение, ему стало легче и он стал с радостью потчевать гостя тем, что заготовил загодя, не думая, что будет вкушать сам на следующий день. Дамаст вдруг осознал, что творить добро настолько же слаще и радостней злодеяний, как мед слаще желчи. Душа его стосковалась по человеческому общению, добрая беседа стала врачевать тяжелую рану изгоя, превратив его в простого отшельника.

- Можно жить отшельником и не творить зла - осенила вдруг Дамаста светлая мысль.

Бремя голодной смерти как-то померкло и на душе стало легко и радостно. Проведя вечер со своим новым знакомым за беседой о жизни полиса, Дамаст стал готовить ложе для гостя. В пещере было одно ложе для него, а другое для Гарба, который спал неподалеку от своего хозяина, на деревянном настиле, положенном на два больших камня.

И хотя Гарб был псом довольно крупным, но для человека этот настил оказался короток.

Вытянувшись на предложенном ему ложе, юноша сам того не ведая, в то же мгновение решил свою судьбу.

Как той лунной ночью, когда Дамаст увидел свисающие с ложа ступни своей жестокой мачехи, так и теперь в полумраке пещеры пред его взором оказались голые, незащищенные ноги, свисающие почему-то как и прежде с ложа.

- Я ведь отсек вас - прохрипел Дамаст, - А вы снова отросли, словно гидры!

Вся та радость облегченной души, с которой свалился плен злых демонов, рухнул под натиском животного страха и безумия, которое в мгновение ока овладело Дамастом. Трясясь в горячке, он схватил свой садовый серп и вложив в удар всю ярость нахлынувшую на него, разом отсек обе ноги своего гостя.

Спящие птицы с шумом и криком разлетелись кто куда, от внезапного вопля ухнувшего из пещеры в пропасть и отразившись обратно разлетевшегося по окрестности. Одинокий путник застигнутый ночью в дороге вжался в камни в каком-то священном страхе пред леденящим душу голосом самой бездны.

С этих пор по окрестным селениям стали расползаться слухи о безумном злодее-разбойнике и страшной пропасти, которая исторгает по ночам ужасные крики сброшенных в нее, еще живых, жертв душегубца.

Он стал другим и с этих пор называл себя Прокрустом. Неподвластный силам разума, он отдался во власть животной стороне души. Взгляд его стал тяжелым и мрачным как черный базальт. Он больше не улыбался и не смеялся, даже Гарб не мог развеселить его своими смешными ужимками и проказами. В душе навсегда поселилась густая, тягучая как смола злоба и ненависть. Теперь Прокруст каждую новую жертву укладывал на злосчастное ложе и отсекал ей ноги. Они снились ему в кошмарных снах, отрастающие словно головы гидры, а он отбивался от них своим верным серпом.