Я посмотрел на своего клиента, тот кивнул и вернулся на место.

— Да, — пробормотал он, — нужно продолжать. Мне нужно узнать, куда я ходил в городе!

Сильверман снова осмотрел предметы на столе и, принимая решение, выбрал нечто, похожее на мундштук какого-то духового инструмента. Он держал его перед нами, крепко зажав его в руке.

— Итак, джентльмены, — сказал он. — Мне необходима ваша полная сосредоточенность. Сконцентрируйте свое внимание на моих руках. Вы можете стать свидетелями… странных вещей, но вы не должны позволять, чтобы вас что-то отвлекало.

Закрыв глаза, Сильверман начал что-то бормотать, словно волшебник заклинание. Снова подул ветер, сильнее, чем раньше, керосинку сдуло со стола, а с полок посыпались книги. В этот раз свечение рук Сильвермана было настолько сильным, что я едва мог на них смотреть. Несмотря на предупреждение о том, что нельзя отвлекаться, я дёрнулся от неожиданности, когда ясновидец вскрикнул, но не своим голосом, а чистыми высокими нотами молодой женщины.

Я пьяная. Я бью кулаком. Джеймс пошатнулся, и из его носа пошла кровь. Кровь течёт. Замедляя всё, я вижу её зависшие в воздухе контуры. Его крик превращается в одну ноту. Я останавливаю всё. Его крик безграничен, шипящая песня информации.

Столько подробностей. Эта вечеринка была в Кэмдене, мне тогда было двадцать лет. Неубранная старая гостиная, сквозь гардины ещё пробивается летний вечер. Почему улыбается Брюс? И что это за человек на кухне, чуть-чуть не попадающий в поле зрения? Если я смогу вытянуть голову ещё на пару сантиметров, то смогу увидеть кто это. Видимо, за всю вечеринку я его так толком и не рассмотрела, не помню ни его лицо, ни кто он такой.

Но мы же не рассматриваем всех, не говорим со всеми, не знаем всех. Если кто-то выложит перед нами фото и спросит «Вы видели этого человека?», то единственным честным ответом может быть «Не знаю».

Кровь висит. Стоп-кадр. Ха! Были бы это и вправду кадры, были бы настоящие Моменты, я бы смогла проскользнуть между ними наружу. Я была бы свободной. Но когда я останавливаю движение, изображение дрожит маленькими изменениями. Что-то в нём меняется быстрее, чем я могу отследить, словно эта остановка даёт мне жалкое представление о следующем шаге времени. Может быть, поэтому отдельные остановленные звуки звучат как сложные песни на непонятных мне языках. Мой стоп-кадр — это день чьей-то жизни. Быстрые Люди пробегают сквозь вас, пока я говорю это.

Пока я говорю. Ха! Всё происходит, пока я говорю.

Ладно. Попробую ещё раз. Несмотря на всё.

Перематываю на следующую сцену. Бар «Возрождение». Всё вокруг в духе восьмидесятых, включая одежды. Алек ставит стакан и поворачивается, чтобы что-то сказать. Я ценю то, что он рядом. Я ценю эту музыку. Я — ценительница. Это история о ценительнице, попавшей в ад, и о том, что могло случиться с её кошкой.

Я останавливаю и смотрю в глаза Алека.

Я отпускаю время.

— Катерина, так ты… обдумала?

— Да. Я… Я… Должна сказать… Нет. Я не могу выйти за тебя замуж. Прости.

Я пытаюсь изменить это.

— Да. Я… Я… Должна сказать… Нет.

— …сказать… Нет.

— Нет.

Я не могу ничего изменить.

Он опускает голову и вздыхает. И вздыхает. И вздыхает.

Алек так красиво вздыхает.

ТАРДИС материализовалась в виде знакомой полицейской будки посреди металлического коридора. Посреди типичного коридора: кругом провода и пластик. Из полицейской будки в коридор вышла спорившая компания.

— Нет! Разве ты не понимаешь, Тиган? Я не могу вернуться. Адрик умер. Тебе нужно смириться с этим.

Тиган смотрела на него, готовая расплакаться. Всё то же лицо. И всё тот же спор, повторявшийся уже много раз.

— Прости, — вздохнул Доктор. — Я не хотел повышать голос.

— Ты мог нарушить этот закон. Это всего лишь правило, а не закон физики.

— Не могу. Первый Закон гласит…

— Где мы? — аккуратно вмешалась Нисса, отрывая Доктор и Тиган от спора.

Это на несколько дней раньше. Джеймс танцевать не умеет, но пытается. Он такой неряха. Кругом кавардак. Вокруг нас, в темноте, полно поклонников восьмидесятых. Когда Джеймс поворачивается, я замечаю в его взгляде что-то. Он знает про Алека, уже в этот момент. Теперь я понимаю это. Может, позволить этому вечеру продолжаться? Были вечера и получше. Это за неделю до отлёта на базу Харди. «Я Не Хочу Быть Одна». Ха, Ха, Ха, Ха.

— Интересно! — Доктор постучал по запертой двери. — Её не открывали как минимум год. Почему, интересно, тут всё забросили?

— Наверное, тут чудовище бродит или смертельный вирус, — пробормотала Тиган.

Нисса пропустила её слова мимо ушей:

— Это ведь научное учреждение, да?

— Очень похоже на то, Нисса. Судя по гравитации, мы не на Земле, но технологии похожи на человеческие. А… — после того, как Доктор ввёл очередную шестизначную комбинацию цифр, дверь открылась. — Всего лишь вопрос времени. Совпадений не существует, — не обращая внимания на их озадаченные лица, он вошёл вовнутрь.

Смесь разрухи и науки. Сломанные клавиатуры, разбитые экраны, перевёрнутые стулья. Самым заметным в центре управления был большой вертикальный цилиндр, стоявший в углу. В нём была дверь доступа, и он казался частью чего-то большего, сегментом какой-то огромной трубы, проходившей сквозь пол и потолок. Он был из какого-то прозрачного материала. Внутри него вспыхивали и гасли похожие на светлячков проблески, и в то время как другие машины издавали шум, цилиндр, казалось, издавал тишину. Рядом с ним на стене висела большая схема: большая сфера планеты была окружена кольцом, и в одной из точек окружности горел огонёк.

Нисса опередила Доктора:

— Циклотрон!

— Что? — переспросила Тиган без особого интереса.

— Твои люди, Тиган, назвали бы это «разбиватель атомов».

Засунув руки в карманы, Доктор осматривал всё с видом гордого отца на школьной выставке:

— Устройство для разгона субатомных частиц до огромных скоростей. Игрушка дорогая, но довольно забавная.

— Эту игрушку кто-то сломал, — проворчала Тиган, сдула пыль со стула и села.

— Ну, не совсем. Сам циклотрон всё ещё работает. Повреждена только часть измерительной аппаратуры. Странно… — Доктор нахмурился.

— Что странно? — заглянула через его плечо Нисса.

— Аномалия. Частицы продолжают сталкиваться, хотя нет никакого источника частиц. Помоги мне, Нисса. Диаграммы Фейнмана… Негэнтропия неопределённо пролонгирована случайными полями Хиггса. Но необходимый потенциал Юкавы… Это что, возможно только за счёт квантовой неопределённости?

— Возможно, — кивнула Нисса. — Но…

— Она не существует! Я знаю! Пузырьковая камера, пузырьковая камера.

— Да что вы такое оба несёте?

— Не сейчас, Тиган! — с энергией пумы, нападающей на жертву, Доктор распахнул технологический люк.

— Началось… — вздохнула Тиган, и стала рисовать пальцем на слое пыли.

Случайные наборы чёрточек. Завитки и спиральки.

Джеймс спит. Я подхожу к окну и смотрю на покрытую снегом землю. Вдали, за университетским городком, стоит корабль «Чешир», он блестит в лучах рассвета. Я оставляю на столе записку и отпираю дверь. Уже за порогом я слышу, что он проснулся. Его разбудил холодный сквозняк. Когда я иду по замёрзшей дорожке к Хойл Холлу, он за мной не идёт. Я не оборачиваюсь, чтобы посмотреть подошёл ли он к окну.

Я рождаюсь. Очень больно. Повторяя это снова и снова, понимаешь, как много, оказывается, помнишь. Я вишу в руках акушерки и кричу на них всех. Моя мама красивая. В мощном потоке гормонов я полюбила её тут же, огромное удовольствие от этой боли. Я, наверное, мазохистка, раз так часто это повторяю. Такой меня в конце концов и найдут: у маминой груди, только что родившуюся. Сося молоко, я хочу извиниться перед ней. Прости меня за то, что я сделала с твоей маткой, большая мама. Прости?