Воспоминание о двадцати четырех часах отсидки все еще грызло Ванага. Да и Мартыню Упиту иногда приходило в голову, что Волосач сегодня тоже не ходил сложа руки: горазд, проклятый, на всякие затеи и проделки, так легко не даст спихнуть себя с должности.

Вдруг он подтолкнул хозяина.

— А ведь Волосач будет у Рауды, мимо уж не проедет. Там мы ему и покажем!

Бривинь выпрямился.

— Верно! Там мы ему и покажем. А если его нет, поднесу кому-нибудь чарку — пусть стоит на дороге и сторожит, чтобы не удрал.

И оба возликовали, — как же они покажут Волосачу. Что покажут — они еще не придумали, ни у того, ни у другого не было ясного плана; в пьяных головах мелькнуло опасение, что и Рийниек не оплошает. Мартынь позабыл, что давеча перевернул вверх дном всю Клидзиню, и с чувством легкой тревоги гадал, будут ли у Рауды Осис и Калвиц. Как знать, чью сторону примут Эдуард и Рейнъянкинь, по если дело дойдет до драки, за стакан грога и полштофа пива они на все согласятся. Букиса бояться нечего — смирный, как овца, от одной хорошей оплеухи расплачется. Тетера тоже можно в расчет не принимать, хотя он человек сильный и горячий, но жена его никуда одного не пускает. Опаснее всех этот преподобный свидетель Лиекнис, только с чего бы ему, минуя дом, в такую даль тащиться… Мартынь Упит почесал затылок. Чем ближе к Рауде, тем тише он становился.

Рийниек никуда не удрал, у коновязи, словно маяк, издали виднелась рессорная тележка. Господин Бривинь принял это как вызов, соскочил с повозки, потопал ногами, чтобы размяться, и разгладил бороду — теперь уж поздно отступать. Храбрость Мартыня Упита заметно улетучивалась, он даже медлил сойти и привязать вороного.

— Я думаю, — проговорил он, — мне лучше посидеть здесь, а вы поглядите, выйдет там что, да и стоит ли мне заходить.

— Что? — сердито крикнул господин Бривинь. — Мне велит идти, а сам будет здесь сидеть? Ишь штудент какой нашелся. Сейчас же слезай!

Когда так строго приказывают, перечить не будешь. Вот наваждение! Со стороны-то все легко, а тут придется дерзить самому волостному старшине. Хозяева дерутся, а ты, батрак, как дурень, тоже должен ввязываться… На всякий случай захватил с собой и дурачка Микеля, — будто и он мог пригодиться. Как из-под палки поплелся Мартынь за хозяином.

Корчма Рауды полным-полна. В большой передней комнате расположились приезжие из других волостей — палейцы и айзлакстцы из Лемешгальской округи. Как и полагается гостям, держались они довольно тихо, а если кто-нибудь и кричал громче, то лишь по неисправимой привычке. Маленькая лампочка у стены еле освещала середину комнаты, углы тонули в темноте и облаках дыма.

Буфетную комнату заняли дивайцы. Такого пира никто не помнил. На полке ни одной мерки, все в расходе — на стойке и столиках. Звенели пивные бутылки; одни наливали в кружки, другие тянули прямо из горлышка. Полубочонок пива подкатили к самому краю стойки, Земит из Крастов время от времени наклонял его, иначе не удавалось нацедить. Это уже походило не на обычную ярмарку, а на свадьбу родовитого хуторянина, — до того было весело.

Оба Андра из Бривиней остановились у порога, зашли они только посмотреть, не затевают ли даугавцы драку с межгальцами. Пока еще ничто не предвещало этого. Заикин Эдуард с Рейнъянкинем, не найдя места, прислонились к стене в глубине комнаты и мирно угощали друг друга. Веселье было всеобщее, никому и в голову не приходило ссориться.

Галдеж стоял невообразимый, казалось, нельзя разобрать ни слова. Но это было не так: если не прислушиваться к общему гаму, а сосредоточить внимание на двоих-троих говоривших, можно было довольно хорошо расслышать и понять. Оба Андра так и сделали.

На этот раз Мартынь Ансон не добрался до Клидзини — застрял в корчме. Он только что зацапал Мартыня из Личей, а тот никак не мог от него отделаться и изредка подносил к губам кружку, делая вид, что пьет.

— Мне думается, — говорил тележный мастер заплетающимся языком, — мне думается, я никого не обманывал. Только ремесло — это не какое-нибудь сапожное дело, — сегодня примерил, а через неделю готово. Мне мои достатки сначала нужно над плитой высушить… Погоди минутку! — Он схватил Мартыня из Личей за полу, чтобы тот не сбежал. — Над плитой! А он прислал Галыня с лошадью: отдавай обратно материал, все равно, говорит, зря изведешь. Вот голодранец! У кого я хотя бы лучинку извел? — Рассердившись, он протянул Земиту кружку, чтобы тот нацедил. Не дождавшись, ринулся сам. Испольщик из Крастов только сердито покосился на него.

— Ты мне велел навоз в шапке носить. Теперь подавай свою, будешь пить из нее.

Окончательно обозлившись, мастер как лев ринулся к стойке.

— Господин Рауда! Что это тут, порядочная корчма или мелочная лавчонка! Зачем свинопасам дают разливать?

Рауда рылся в выдвижном ящике, выбирая рубли из кучи мелочи. Мастера он и не слушал, будто тот не ему говорил.

В это время в комнате показались два сына Рауды, один был вылитый отец, другой низенький и толстый, с пухлым надменным лицом. Оба стянули с головы зеленые бархатные шапочки, расшитые золотом, и, ни на кого не глядя, стали пробираться мимо посетителей за буфет, к двери своей комнаты, где их дожидалась Латыня в белом передничке, с красной лентой в волосах. Из немецкой горницы выглянул Рийниек и учтиво им поклонился.

Шум в корчме на минуту стих. Маленький Андр от удивления вытаращил глаза, подтолкнул Большого и шепнул:

— Видал?

— Да, — отозвался тот. — А ты?

Рийниек показался не зря, — он подошел к буфету и что-то сказал жене Рауды. Та кивнула головой, достала не спеша с верхней полки бутылку вина и начала срывать красный колпачок. Дверь в немецкую горницу осталась отворенной, — там по одну сторону стола сидел писарь Заринь, по другую его помощник Саулит. Писарь сильно раскраснелся, голова и руки у него больше не дрожали. Саулит был куда серьезнее, чем на похоронах. Ванаг со своим старшим батраком напоили его и заперли в каталажке, сынишка волостного рассыльного отыскал ключ только под вечер. Ясное дело, водить дружбу с такими негодяями он больше не мог. И теперь всем своим видом показывал, что там, где он теперь находится, он сидит по глубочайшему убеждению и непреложной необходимости.

Заказав вина, Рийниек пошел обратно — невысокий, но широкоплечий, с заметным брюшком. На ногах шнурованные ботинки, отложной воротничок рубашки с шелковым шнурком, завязанным бантиком, поперек жилетки длинная серебряная цепочка. Вскинув большую, почти квадратную голову с копной курчавых седеющих волос, Рийниек обвел всех улыбающимся взглядом победителя, и не одна медная мерка или жестяной штоф поднялись ему навстречу, сопровождаемые приветственными возгласами.

На этот раз Большой Андр подтолкнул Маленького.

— Видал?

— Да-а, — прошептал тот с величайшим почтением. — А ты?

Потом оба разом вытянули шеи и подвинулись вперед, — кажется, началась драка. Но оказалось, что произошла обычная семейная стычка. Жена головастого Лапсы тащила мужа за рукав, сынишка за полу пиджака, а сам он стучал левой рукой по столу и орал на всю корчму. В правой руке у него был жестяной полуштоф, — Земит только что нацедил до краев, — и он пока еще с ума не сошел, чтобы оставлять его недопитым. К черту и жен и их ребятишек! Вот допью, тогда увидите, что будет!.. Соседи насилу уняли эту расшумевшуюся троицу.

Тогда оба Андра обратили внимание на новую семейную ссору. Бривиньский Браман, по обыкновению, сидел в стороне и пил, не вступая в разговор. Но тут к нему подсел сын — Ян, и пошла перебранка. У Яна оба конца шейного платка выскочили из-под жилета, а картуз, видно, не раз уже побывал на полу. Старик, кажется, не дал ему отпить из своей мерки и сказал что-то крайне обидное, может, даже послал домой спать. Ян, размахивая руками, подступал к отцу, но голос у него до того осип, что ругань едва была слышна.

— Голодранец! — надрывался и хрипел он, свирепо тараща на отца глаза. — Голодранец этакий, и пальцы у тебя на руках не как у людей! А еще в корчме сидит, выпивает, будто хуторянин какой! Долго ты еще так шататься будешь? На шею мою сядешь? Думаешь, я тебя, всесветного обжору, кормить стану? Подыхай, и крышка!