Сперва поездка в санях на день праздника жатвы. Потом двадцать четыре часа в волостной каталажке, когда Мартынь Упит исполосовал лошадь Лиелспуре, Бите-Известка отсыпался на большаке, а Саулита только поздно вечером выпустила из каталажки жена волостного рассыльного. О том, как Ванаг заставил дурачка Микеля обмыть колеса телеги вином и прикурил сигару от пятирублевки, говорили даже у палейцев. Когда два палейца проезжали мимо по большаку, передний оборачивался и, указывая кнутовищем, кричал заднему:
— Вот это и есть усадьба Бривини!
И оба гордились тем, что в Бривинях хозяйка из палейцев.
Некрасивый поступок сына Бривиня с дочерью испольщика не бросал ни малейшей тени на самого усадьбовладельца. Такие вещи теперь случались часто. Мужчины, особенно молодые, даже гордились бравым молодцом, у которого хватило уменья и смелости соблазнить глупую овечку. У девушек было твердое убеждение, что виновата сама обманутая, пусть теперь плачет; о парне упоминали при этом только вскользь, мимоходом. Пожилые женщины вздыхали и жалели Осиене — несчастную мать, которой выпало такое бремя. Разве она не желала добра и не сделала для дочери все, что было в силах? Разве не учила хорошему поведению, не хваталась по три раза в день за розги и разве после всего этого Анна Осис в свое время не была единственной девочкой, которая могла прочесть Харфу наизусть даже самое трудное: «Да будет у вас такое сердце, какое было у Иисуса Христа»? Но, видно, такой блуднице добродетель не втолкуешь…
Так получилось, что Бривинь весь год оставался в центре интересов и внимания всей волости. Тут как раз и нагрянули выборы волостного старшины. Никто не оставался без дела, даже самые неречистые принялись помогать либо той, либо другой стороне. У Рийниека свои приверженцы, и они не зевали. Все, кому были даны льготы по уплате подушной подати или по гужевой повинности, все, у кого престарелые родственники были незаконно приняты в богадельню или кто пользовался теми или иными поблажками, поддерживали теперешнего волостного старшину. Разгоряченные противники порою даже и не думали о своем ставленнике, победа стала делом личной чести каждого. Мартыню Упиту, Осису и Прейману оставалось только изредка подливать масло в огонь, который и без того горел с треском.
Букис, Тетерис и даугавмиетанский Лиекнис изо всех сил старались, хотя и видели, что впустую. Чем ближе подходила осень, тем выше росла слава господина Бривиня. Рийниек, со своими Гравиевыми холмами, лавкой и домом для садовника, все больше уходил в тень.
Даже самые старые люди не помнили такого случая в Дивайской волости, чтобы в одной усадьбе в течение года было четыре свадьбы. То, что Иоргис из Леяссмелтенов заполучил Лауру Бривиня, было естественно и понятно, против этого никто не возражал. Близкое родство между женихом и невестой казалось бы предосудительным пли даже недопустимым и могло помешать свадьбе только для какого-нибудь бедняка или батрака. Но здесь ведь речь шла о двух землевладельцах и о двух состояниях, это — главное и решающее, остальные мелочи ничего не значили. Конечно, мужчины немного посмеялись над простоватостью этого большого увальня, шепелявившего, как мальчишка, у которого прорезались еще не все зубы. Женщины сомневались в том, выйдет ли хорошая хозяйка из такой цацы, которая все время сидела в цветнике и никогда не заглядывала в хлев. Но ведь в такой усадьбе, как у Иоргиса, при его богатстве можно развести цветник еще лучше, чем на глинистой земле Бривиней, — насадить гвоздики, левкоев, астр; рассаду привезут на лошади от садовника из именья. Что им, разве у них денег мало?
С этой парой было все в порядке, тут нечего ломать голову. Неясно только одно — когда будет свадьба: в последнее воскресенье перед великим постом или на пасху. Сомневались и в мелочах. Новую, расшитую медными украшениями упряжь для женихова жеребца Прейман к свадьбе, конечно, сделает, но успеет ли Бривиниете откормить как следует телку и поросенка? И как будут пировать — в обоих домах или только в одном? Под старый жилой дом Бривиней придется поставить подпорки, чтобы от танцев не обвалилась крыша; ну, а в зале Леяссмелтенов крутить «франкусез» и «аканшпиц» [56]могут пятнадцать пар зараз.
Почти все в порядке также и у Синода из Лиелспурей с Либой Лейкарт. Жить без жены дольше он не мог: уже околели два теленка — не было ухода; девочки росли настоящими дикарками, волосы скатались войлоком, самого тоже некому обмыть и обшить. У Либы еще со времен Лейкарта хранится отрез полусуконной материи, Сиполу выйдет полная тройка, ведь Лейкарт-то был выше ростом. Сиполу за глаза хватит, — Фриц Сили, как называли его дивайцы, Приц Палег, голиаф ростом, потому и не женился, что ему вышли бы из этого отреза только пиджак да брюки. А на жилет могло и не хватить!
У Сипола — поросенок, у невесты — три овцы, значит, все необходимое для семейного счастья есть. И могла ли Либа надеяться на что-нибудь лучшее? Циферблатом не особенно вышла, зря прождала хозяйских сынков и испольщиков побогаче — не польстились. И годики, милые, тоже не стоят на месте!
Сама Либа Лейкарт думала о Сиполе, а главным образом о себе, несколько иначе. Ей очень хотелось, чтобы и другие знали ее мысли и сумели понять разницу между тем, что на самом деле есть, а чего и в помине нет. Людям в Бривинях казалось, что они давным-давно разбираются достаточно хорошо в отношениях Либы и Сипола. Но Либа Лейкарт, не обращая внимания, слушают ее или зевают от скуки, могла бесконечно судачить о своих сердечных делах.
Как только выпал первый снег, Андр Осис перестал по вечерам читать книги. Коротко и резко сказал: «Не буду», — и все. Своему другу Маленькому Андру признался, что не может терпеть, как эта прейлина, эта Лаура, сидит, зевая, делает вид, будто прочла и «Маяс виесис» и еще многое другое. Но батрачки догадывались о настоящей причине: Андр не выносил разговоров, которые начинались у женщин, пока он молча пробегал глазами содержание новой главы, — говорили о полотне на рубашки в приданое Лауре и о других важных делах в связи со свадьбой. Так, стало известно, что Саулит после случая в каталажке решительно отказался выступить при венчании с хором в церкви; но зато трубачи Спруки разучивали две новых песни. Пригласят ли участвовать в оркестре и Микеля Лазду с его барабаном? Понятно, что Андру Осису не было никакого, совсем никакого дела до бривиньской прейлины, ни до ее свадьбы, ни до барабана Микеля Лазды. Если слушателям все эти пустяки кажутся важнее, чем его книга, то их добрая воля, а он может читать и на другой половине: там ни Осиене, ни Мартынь Упит, ни отец никаких обсуждений не вели, а Браман всегда спал, укрывшись с головой пиджаком, и храпел на всю комнату.
Когда в комнате дворни Бривиней начинали жужжать три прялки, выходила с вязаньем и хозяйка. Лаура обычно сидела не то утомленная, не то задумчивая. Хозяин спешил набить трубку, чтобы не возиться с нею, когда Маленький Андр, заменивший прежнего чтеца, дойдет до самого интересного места. Но хочешь или нет — Либа заводила свое.
— Ах, да! — вздыхала она. — До чего часто не получается так, как думаешь и как бы хотелось! Чрезмерная гордость никогда к добру не приводит. Чем плох был Гулбис из Ленкманей? Пожилой, но разве эти молодые вертопрахи стоят одного рассудительного мужчины? А какой дом! Земля жирная, пшеницу можно сеять.
— Арендованный дом! — отозвался Ванаг. — Так близко от имения Зиверс в собственность ничего не продаст.
— Разве в арендованном жить нельзя? — отрезала Либа. — Райзниеце в Лунтах полный чулок денег хранит под сенником в кровати.
— Что ты, Либочка? — осторожно вставила Лизбете. — Гулбис из Ленкманей… У него ведь была та, курземка с деньгами…
— Тогда еще не было! — горячилась Либа. — С ней он познакомился на другой год, на Микелевской ярмарке, их свел лошадник Рутка.
Деньги… они водятся и у даудзеветцев, и у тауркалнцев, и у линдцев, но у такой — у серенки… Она едва удержалась от того, чтобы не выпалить что-нибудь скабрезное, на что дивайцы в подобных случаях были мастера.
