- Мить, да ведь маленькие они еще, ты уж все сразу хочешь. Но если честно, особо на улицу не рвутся.

- Вот что значит - отца подолгу нет. Женское воспитание.

- Ну при чем тут я?! - обижается Люба. - Когда митрополит их от меня чуть не насовсем отнял! А ты еще с упреками.

- Да что ты, маленькая! Я очень рад. Не всем же мечом махать, в самом деле. Если они к грамоте охочи, да еще языки чужие знать будут!.. Далеко пойдут, ни один князь, ни один митрополит без них не обойдется. Только вот в монахи бы не забрели.

- Ну а если и в монахи - чего страшного?

- Знаешь, - Дмитрий помялся, подыскивая слова, - не хочется, чтобы мое дитя половину, а то и больше, прекрасных на этом свете вещей пропустило. Живешь-то ведь всего раз, а там, - он ткнул большим пальцем вверх, - может, и лучше будет, только ведь совсем не так, не то...

- А чего же ты не хочешь в этой жизни пропустить? - Дмитрий слышит в ее голосе лукавую настороженность.

- Пропустить?.. Ну вот тебя, например... Груди твои... - он находит и стискивает ее грудь, - губы твои, глаза, ночи рядом с тобой... А потом появление нового человека. Разве это не чудо? А ведь у монаха ничего такого не может быть. А еще веселый пир, лихая охота. Поход, битва и - победа! Вот главное! Чувство, когда ты победил и кого-то спас, кого-то защитил! Понимаешь?!

- Понимаю, Митя, понимаю. Не беспокойся, не станут они монахами. Не такого отца дети! Да и я послежу...

* * *

- Все мужики - козлы!

- Господи, Юли! Что ж ты на них такая злая? - вздыхает Люба.

- А бабы? - Дмитрий весело скалится, пытаясь заглянуть Юли в глаза, но та сердито смотрит в миску.

Они завтракают втроем. Рано, еще не рассвело, в столовой палате горят свечи.

- А бабы - куры! Но о них речи нет, - Юли продолжает хмуриться, - а вот мужики... Как они мне надоели! Каждый божий день, со всех сторон, и у каждого только одно на уме.

- Прямо уж у каждого! - Люба, кажется, искренне не согласна, а Дмитрию становится неуютно - ну как разговор свернет на его персону? - и он поспешно перебивает:

- Что ж, даже у митрополита?

- Господи, Митя, куда тебя занесло?! - Люба крестится.

- Митрополит не ангел, а всего лишь человек, - отрезает Юли, - хотя и умный очень. А тоже иногда - так посмотрит!

- Юли, перестань! - почти умоляющим голосом вскрикивает Люба.

- Что - перестань? Тут ушей лишних нет, а перед НИМ ничего не утаишь. Так чего мне притворяться?

- Что-то ты сегодня... Очень уж агрессивно, - качает головой Дмитрий.

- Надоедает, - Юли поднимает глаза и впервые за утро улыбается. Вовсе даже не агрессивно. "Играет", - понимает Дмитрий.

- Мы ведь не на молитву собрались, - Юли откладывает ложку, - ты издали приехал, через день-два опять исчезнешь. Надолго. От нас отчета ждешь, а мы от тебя - указаний. Так чего вокруг да около кружить?

- Ох, деловая, - улыбается и Люба, - ну так отчитывайся.

- Я-то отчитаюсь. Только у меня как-то... я не знаю, как сказать... Задачи нет. К кому цепляться? Что узнавать? Конкретно - что? - Юли жмет плечами. - Так, вообще? Тогда что, мне со всей Москвой переспать?

- Юли! - прыскает, краснея, Люба, а Дмитрий утыкается в рукав: "Ах, стерва ты моя!"

- Ну в самом деле, - посмеивается Юли, - кого мне охмурять? Я подраскинула умишком своим скудным: если уж... то самых-самых. Так или нет?

- Главней митрополита у нас нет, - подзудел Дмитрий, а Люба безнадежно махнула рукой, давайте, мол, бесполезно вас одергивать.

- Митрополиту восьмой десяток, его, пожалуй, уже бесполезно. Да и к чему? Святого человека искушать, грех на душу брать. Да еще и получится ли... Есть и помоложе, и поглупее, а знают не меньше. Вот дьяк его Фрол, например. Вся переписка митрополита через него идет. Или, может, другой кто нужен? Поважней?

- А кто может быть поважней?

- Это княгиня скажет, только она может расчесть.

- Такого, пожалуй, нет, - подумав, отзывается Люба.

- Значит не зря я время потратила!

- А ты что, уже?! - изумленно открывает рот Дмитрий.

- Он же монах! - ахает Люба.

- Уже или нет - это никому не интересно, - почти высокомерно заявляет Юли, - важно, что через него к нам важные вести пошли.

- Например?

- Хм! Ну, например, откуда ты о своем назначении в Нижний узнал?

- Ах вот оно как!

- Да уж так.

- Ох, Юли, - вздыхает Люба, - гореть тебе в аду.

- Чего не сделаешь для любимых людей, - смеется Юли, а сама - зырк в Дмитрия, - только ты, Люб, все забываешь, что Ботагоз говорит: мы согрешим, да покаемся, согрешим, да покаемся...

Дмитрий с Любой хохочут так, что слуги заглядывают в двери - не случилось ли чего. Юли машет на них, и дверь захлопывается.

- Ну что ж, надо выручать. А, Люб?

- Конечно. И скорее! - веселится Люба. - А то и сами вслед за ней загремим в геенну огненную.

- Кого это выручать? Зачем? - Юли делает надменное лицо.

- Тебя. От божьих людей отступись.

- И от Фрола?!

- От Фрола не-ет... - все опять смеются, - этот уж пущщай догорает. Других не трогай, чтобы Бога не гневить. Займись кем-нибудь попроще.

- Это кем же?

- Ну кто у нас и самый главный, и... попроще?

Юли начинает размышлять вслух:

- Володька? Маловат еще, четырнадцати нет... - и вдруг грустнеет, бледнеет, опускает глаза - гаснет. Кураж слетает, остается грустная, усталая, немолодая уже женщина. Люба сразу замечает эту перемену, но, не понимая причины, не знает, что и сказать. Зато Дмитрий сразу все понял: "Э-э, брат, да ты, никак, меня вспомнила. Четырнадцать... Олений выгон... Надо тебя отвлечь".

- Юли, а как к тебе Василь Василич относится?

- Тысяцкий, что ль? - Юли словно встряхивается, она снова собранна, весело-задириста и красива. - Как и все. Такой же козел! Может, еще и хуже. Глядит, как постным маслом поливает. Только староват уже и он, и что проку пенька седого в грех вводить, когда можно как и у митрополита... Да у него ж сыновья какие молодцы, в самой поре мужчины! Что Иван, что Микула, да и Полиевкт, хотя...

- Да, Полиевкт - это уж ты хватила, да и Микула тебе ни к чему. А вот Иван, - Дмитрий серьезнеет, - наследник, будущий тысяцкий. Им надо заняться. По-настоящему.

- Ну вот это уже разговор, - Юли мрачно улыбается, - теперь понятно, куда гнуть и чего добиваться. И вперед! - она наливает себе довольно много меду и, ни к кому не обращаясь, не приглашая и не дожидаясь, с наслаждением выпивает до дна и стукает чашей о стол.

Князь с княгиней удовлетворенно переглянулись, но Юли, оказывается, еще не высказалась до конца. Она передернула плечами:

- А божьих людей терять вовсе незачем. Там, кроме Фрола, нужных ребят пруд пруди.

- А сможешь?

- Чего?

- И там, и там.

- Хха! Ну, Мить, ты ей-Богу!.. Первый день меня знаешь? Я не только там и там, я еще и вон там, и вот тут, и сбоку, и как хочешь. Я их всех, козлов, по кругу пущу и лбами столкну, они так из-за меня между собой перебодаются - шерсть клочьями полетит!

- Твоими бы устами, Юли, мед пить, - Дмитрий смотрел так откровенно, столько в его взгляде было восхищения и любви, что Юли загорается радостью и смущением, шарит по столу руками и глазами одновременно, хватает кувшин и подливает себе еще:

- Что я и делаю по мере сил!

Тут в столовую ввалился отец Ипат. Он хищно оглядел стол и прорычал:

- Уже мед спозаранку хлещут! Подождать не могли, что ль?! А тебя, Митрий, между прочим, Великий князь требует. Немедленно! И сильно обижается, почему ты вчера к нему не зашел.

* * *

И теперь на стене Дмитрий все-таки упрекнул:

- А что ж ты вчера не зашел? Мне и не доложил никто. Утром только уж, отец Ипат когда... Что ж ты? Друг называется.

- Прости, тезка. Устал как черт. Дело уже к вечеру, там жена, там дети, пока очухался - ночь... Э-э, да что я оправдываюсь?

- Действительно...