"Причем тут крапива?" - Дмитрий подавленно молчал.

- Тебя тесть, что ли, так слезно молил, что ты кинулся за него заступаться?

- И тесть. И зять. Да и вообще, разве в этом дело? Разве Москве мороки не прибавится?

- А-а-а... Зять! - митрополит вдруг умолк и криво усмехнулся, а у Дмитрия вовсе упало сердце: "Понял и связал воедино. Зачем про зятя вякнул, дурень!"

- Значит, с зятем ты все-таки посоветовался...

- Да не советовался я! Написали они мне вместе.

- Ну ладно, ладно. Вот что я тебе скажу, Митя, и это тоже относится к заповедям человека государственного. Советчиков менять не спеши. И на одного никогда не полагайся! Их несколько должно быть. Постарше и поспокойней. "Если бы молодость знала, а старость могла", - ты даже представить себе не можешь, насколько это верно. Вот состаришься вспомнишь мои слова. У старого, когда он ясно увидит, поймет, разберется, что и как надо сделать, уже не остается на это ни сил, ни желаний. У молодых же сил и желаний невпроворот, а вот куда их повернуть... эх! Только дров наломать, на это вас всегда... - митрополит вздохнул. - Дай Бог, коли зять твой будет давать тебе хорошие советы. Но он ведь тоже пока очень молод.

- Он мне пока ничего плохого не присоветовал. Не понимаю, почему ты его так боишься.

- Я никого не боюсь, - опять тяжело вздохнул Алексий, - ты вот у меня... Слишком молод! А брыкаешься уже как взрослый жеребец. Необъезженный.

- Молод, молод... Прапрадед мой, Александр Ярославич, в этом возрасте уже шведа бил, а ты все - "молод".

- Ну до Ярославича тебе, положим, еще два года расти - посмотрим. А вот в чем тебе с прапрадедом вовсе равняться совестно, так это... Ярославич в твои лета уже всю книжную премудрость превзошел. Со священниками о писании поспорить мог. А ты грамоты по складам разбираешь! Вот она где молодость, а не в годах токмо.

- А коли не в годах, - Дмитрий покраснел, но обиженным не выглядел, то и зятя моего нечего в молодых держать. Он и в грамоте Ярославичу под стать - латинские книжки читает, и полки сколько лет водит, сколько битв выиграл. И каких битв! Татар побил - шутка ли! У него опыт какой - кто из наших воевод с ним сравнится?! Он знает, как войско устроить, он сам все умеет, мечом ли, копьм, луком, самострелом... Знаю-знаю, скажешь - это не главное, главное - головой... Так ведь я про голову сразу сказал! Он к любому человеку в момент ключ может подыскать, увидеть, на что тот способен. А самое-то, по-моему, главное: если чего-то хочет, то знает всегда, как этого добиться. Дорогу знает! Или придумывает...Но это уж не важно.

"Вот как ты запел! И откуда красноречие появилось?! Такого, сынок, я от тебя еще не слыхивал. Неужели я одному Волынцу этим обязан? Нет, пожалуй, и себе тоже... Взрослеет парень на глазах! И очень не глуп, коль так выражаться может! Но и под влиянием уже крепко. Это надо нейтрализовать. Всеми доступными средствами!"

- Ключ быстро подбирает, это верно. И к тебе, вижу, подобрал. Только опасайся, Великий князь, как бы он этот ключ в одну сторону не стал крутить. На себя! Потому и предупреждаю, чтобы ты не его одного слушал.

- Да ты посмотри, отче, у него корысти ни на вот! - Дмитрий ковырнул ноготь на мизинце. - С ним как ни заговоришь, он только и знает: войско то, войско се, это надо для войска, то надо!.. Он Москву поднять хочет, сильной сделать ее хочет!

- Хочет. Вижу - хочет. Но для того, чтоб он это смог, его надо облечь очень большой властью. А власть, Митя, никого еще лучше не делала. Власть только корежит человека, иногда до неузнаваемости. И может статься, почувствует он власть (над войском, над тобой, над Москвой) и попрет в такое, чего не угадаешь никогда.

- Не знаю, не знаю... Человек приехал, честно предложил свои услуги. Без всяких претензий и амбиций. А его тихонько в стороночку, в стороночку... Оттерли в Нижний, ладно. А ну как ему там понравится?! Оглядится, укрепится, устроит войско доброе, да нам же и по носу - хлесть! И что будем делать? А?! - Дмитрий неприятно хихикнул.

- А вот это и будет означать, что правильно тогда мы сделали, убрав его из Москвы, - Алексий спокойно и холодно глянул в глаза князю. Но тот не смутился:

- Пусть и так. Но Москве-то от этого вовсе не легче.

- Возможно. Но я не собираюсь сейчас обсуждать твои фантазии.

- А что же?

- Я позвал тебя насчет письма новгородцам. Не забыл? Надеюсь, теперь ты уразумел, насколько сильно с ним погорячился?

- Погорячился, отче. Но что же теперь делать?

- Слава Богу - понял. А делать что ж... Надо ждать, как они отнесутся.

- А есть надежда, что они?..

- Есть. И большая. Но только потому, что Москва словами не бросалась. И исполняла все, что обещала. Пока. До тебя.

* * *

Ушкуйники ушли на Верх месяц спустя, держась восточного берега и даже не попытавшись что-либо предпринять около Нижнего. Днем, не скрываясь, а явно стараясь показать, что, мол, вот - все, мы ушли.

Дело в том, что их если и не напугали, то крепко озадачили, заставили призадуматься Гришкины разведчики, следившие за ними неотрывно и гнавшие вести в Нижний, первому воеводе. Их свист преследовал ушкуйников в течение всего похода, так что они к нему даже привыкать стали. Но за один дневной переход до Нижнего в костер перед Абакуновичем ткнулась стрела с привязанной харатьей. На харатье было нацарапано: ВАМ П....Ц! Абакунович почесал в затылке и позвал товарищей, Осипа и Василия. В походе они меж собой не уговаривались, кто главный, гордость и воспитание не позволяли, но подразумевался таковым, конечно, Абакунович. За Обьские дела, да и вообще... А так каждый командовал своей ватагой и перед серьезным делом только советовались. Сейчас серьезные дела остались позади, и потому призыв Абакуновича показался странным.

Василий подошел к костру скоро, Осипа пришлось ждать: чудил пьяный на берегу, купал голых наложниц, захваченных в булгарском гареме. Его привели развеселого, не желавшего вникать в какие-то там сложности, да еще на обратной дороге. На обратной дороге следовало гулять и развлекаться, а не об опасностях думать. Откуда им взяться?

- Почитай! Со стрелой прилетела, - Абакунович сунул ему под нос харатью. Осип пьяно щурился, тряс головой, ему долго казалось, что харатья не одна. Но когда прочитал, сделал неожиданно очень трезвый вывод:

- Ну правильно. Это те, кто нас в самом начале стрельбой встретили. Значит, и теперь не спят. Значит завтра ночуем на том берегу, вот и весь сказ.

Назавтра, расположившись на ночлег на левом берегу, чуть не доходя города, Абакунович получил в свой костер еще одну стрелу. Тоже с харатьей. И на харатье было написано то же самое. Ему стало не по себе. Он опять позвал товарищей.

- Ну и как это тебе, Осип Варфоломеич?

Осип тяжело водил глазами с жестокого похмелья, вздыхал:

- Обложили, видать, суки. И тут следят.

- А тебе, Василий Федорыч?

- Не знаю, что и подумать...

- А я так маракую, - Абакунович стукнул кулаком по колену, - если бы действительно был "нам п....ц", как они пишут, они бы нас дано уже прихлопнули. Но, видать, руки коротки. Сил у них маловато, боятся нас. Вот и пугают. Знать дают, что если сунемся в Нижний, встретят. Но это мы и так знаем. Не будь у нас такой добычи, можно б было их поучить. А так... Рисковать не будем. Пойдем мимо. Никто не сунется. А сунутся...

- Верно, Сань, верно! Пойдем середкой от греха. Такой хабар! Не стоит рисковать.

- Середкой... а может, лучше и под этим берегом...

- С этого, вишь, тоже стрелы летят...

* * *

Ушкуйников проводили далеко за Городец. По берегу между Городцом и Нижним расположили три постоянных дозора. Договорились с Борисом Константинычем Городецким о взаимном оповещении. И только когда стало совершенно ясно, что ушкуйники ушли совсем и нечаянно вернуться не смогут, Бобер пришел к Дмитрию Константинычу и уселся напротив, всем видом своим показывая серьезность предстоящего разговора. Князь вздохнул тяжело, помял и потер пальцами глаза, которые почему-то всегда очень уставали при разговоре с воеводой, приготовился слушать сложное и неприятное.