Девушка, с которой он ехал, сказала, чтобы он вел себя естественно, как захочет, никаких заданий на пробы у него нет.

Наконец он сумел издали поклониться старику и рванулся к Тинке, чтобы сказать, как она здорово выглядит! Но она исчезла, лишь неуловимо мелькнуло ее платье среди толпы…

«Какую игру они тут затеяли? — подумал он и как-то дрогнул. И увидел двух — Ангела и Алену. Ангел была в синем платьице, в синих кожаных туфлях на толстом каблуке, с завитой головкой, по моде тех давних лет, посмотрела на него и улыбнулась. И он улыбнулся ей и снова подумал, как они все сразу изменились, стали взрослее, красивее, значительнее… Наконец он пробился к ним и Алена, стоявшая к нему полубоком, обернулась. Она была в чем-то серебристом, обтекающем, ее пепельно-серебристые волосы непокорными завитками обрамляли бледное лицо с огромными светло-серыми глазами и большим ярко накрашенным ртом, смотрела на него и не улыбалась, как те две.

Улита?.. Как она изменилась, и все же это она! Он подошел к ней, взял ее за руку, робко спросил:

— Улита?..

И понял, что нет, конечно, это не Улита!..

— Вы кто? — снова спросил он. Все вокруг замерли и смотрели на них, а оператор тихо снимал. Уж очень все было естественно и здорово!

— Эми, меня зовут Эми, — сказала девушка, — а тебя Федерико?

Макс растерялся, хотел назваться своим именем, но понял, что надо играть, и кивнул — да, я Федерико.

— Пойдем отсюда, здесь такая тоска! — сказала она, и он рассмеялся, так забавно она скривила рожицу.

И в ту же секунду понял, убедился, что это Алена!

Но Алена не такая, какой он ее знал, а совсем другая! Какой он ее и не мог себе представить! Улита! Только Улита могла быть такой.

Но самое странное, что его не смутило, что это Алена. Да, это она, без ее всегдашних сильных очков и вечно озабоченного лица. Оказалось, что она — потрясающа! Тинка и Ангел красивее ее, но она — единственная на свете, кто имеет право назваться Улитой.

К ним подбежали, Алена куда-то исчезла. Он искал ее глазами и вдруг увидел саму Улиту.

— Улита Алексеевна! — крикнул он.

Она пробралась к нему. Они с какой-то неловкостью поздоровались, и Улита сказала:

— Старый вепрь, — кивнув на старика, который все сидел в кресле, и вид у него был довольный, — знал, что делал. Знал, чего хочет. Он предвидел…

— Что? — спросил Макс.

— То, что случилось.

— А что случилось? — удивился он.

— Что вы будете играть две главные роли. Алена и ты. Вы так подходите друг другу.

— А она похожа на вас, мне так кажется… — сказал он и почему-то смутился, — я пошел к ней, как к вам.

— Не надо, Макс. Обо мне надо просто забыть. То есть не так…

Она запуталась:

— Ты же ничего не знаешь!

— Почти ничего.

— Я дам тебе сценарий, и тогда ты все поймешь, там — правда. Ты должен играть моего отца, Алекса, Алена — мою мать Дагмар… Эми и Федерико. Только тебе это говорю, остальные знают лишь то, что это обалденный сценарий, написанный Леонидом. Ты понял?

Он молча пожал плечами.

— Ну иди, возьми сценарий, потом все обсудим. Если будет нужда…

И она, чуть махнув рукой, быстро удалилась.

А Казиев умирал. Но не было у него никаких болезней, которые привыкли лечить терапевты.

Вы знаете, что такое душевные, духовные муки, которые пока медицина не только не умеет лечить, но и не знает, как к ним подобраться?..

Вот так и страдал Казиев, хотя, если бы какая-то светлая весть коснулась его, он бы подскочил со своего ложа немыслимых страданий и резво пробежал с полной солдатской выкладкой километры пути к осуществленной мечте…

Публика уже интересовалась, почему нигде нет Казиева, и было ей, публике, объявлено, что его скосил страшнейший, старинный, забытый им давно, но вдруг вот выскочивший радикулит.

Казиев лежал на своей тахте, запеленутый в теплый халат, и мучился, не передать как. Он был один, потому что Тинку, видите ли, позвали на пробы! А его, «великого и неделимого», не пригласили даже в рабочее жюри. У него украли сценарий, который он разыскал, холил и лелеял… И сценарий исчез.

Появился в руках интриганки и авантюристки, его жены Улиты.

Примерно так прикидывал Казиев разговор с кем-то, пришедшим его навестить.

Он почему-то стал называть Улиту «женой», хотя «сочетался», опять же гражданским браком, — то есть проживал, — с девицей Тинатин.

И чем все же он занимался? Он придумывал ходы. К примеру, выкрасть сценарий. Но куда с ним деваться? И на что его снимать, если это краденая тайна о семи замках?..

Или другой вариант — не достанься никому — Казиева устраивал на самый крайний случай. Натравить Тинку (что ей не дадут главную роль — он был уверен!), чтобы она устроила маленький переполох и во время переполоха подожгла листки нагло уведенного у него сценария…

Подставить Улитку. Обезвредить! Э-э, ерунда это, с ней сейчас не справишься. Осмеять и оплевать фильм? Это запросто… И людишек немало найдется, которые за бабки такое понастрочат, что не отмоешься! И слушателей-читателей подобного — навалом!.. Но так будет потом, после, когда фильм выйдет! Да что он дурью мается! Вот он, главный претендент! Его сладчайший друг и заслуженный алкаш республики, а ныне — режиссер-постановщик Леонид Матвеевич Афонин. Что означает: ты, Казиев, еще не совсем сбрендил. Споить Леонида! Леонида укладывают в шикарную больничку, типа неврологический центр, и ждут-пождут, когда тот придет в себя. А тот, при помощи друзей и товарищей, которые его в беде не бросят, будет иметь каждодневный дорогой и «мягкий» опохмел. Кого прикажете пригласить продолжить фильм, чтобы все было о’кей? Его, сердечного друга Казиева, пригласить. Вот это идея. Плодотворная и, как все простое, изящная.

Казиев вскочил, скинул халат и стал было одеваться… Но передумал. Пока лучше лишний часок полежать и подождать Тинку. От нее узнать очередные подробности и… собственно, начать готовиться к акции!

Боли исчезли.

Тинка прибежала, глаза на мокром месте. Конечно, ей не дали играть главную, эту Эми, а сунули подружку, которая дура и предательница!

Тинка разревелась по-настоящему:

— Это они нарочно! Потому что я с тобой! Старуха тебя ревнует! Я была так хороша, что даже Макс сказал мне об этом! А они все равно… И знаешь, кому они дали эту Эми?

— Кому? — с безразличием спросил Казиев, потому что на 99 процентов знал, что все только начинается. Может быть, и при нем Тинка не будет играть Эми… Но знать ей об этом не следует.

— Так кто будет играть «Эми»?

— Ты себе даже представить не можешь! Эта белая мышь!

— Кто, кто? — переспросил Казиев, вроде бы не зная такой уродины.

— Алена! Ну та, у которой я жила! Тощая такая, белесая! И Макс на нее прямо набросился! Нет, ты представляешь? У него, наверное, в башке не все в порядке. То старуха, то уродина! — И Тинка снова облилась слезами.

Казиев, наконец, вспомнил эту девчушку. Да-а, красоты в ней мало, и эти жуткие диоптрии!

Но Казиев все же был киношником от мозгов до пяток и подумал, что вот такие бесцветные мышки могут становиться красавицами на экране, а потом уже и в жизни, а вместо очков какие угодно линзы сейчас вставляй! Хоть золотые! И может талант?.. Кто знает? И гнать эту «мышь» не надо? Казиев распоряжался фильмом как своей собственностью.

Пришла ночь, но ни один из участников этой истории не спал.

Улита, хотя и была «вполне взрослая» умница-разумница, все понимающая до донышка, — страдала, отдав Макса другой, да еще с улыбкой и «сердечностью»! Она все знала наперед! Что настанет день, и Макс, как Маугли, уйдет к «своим». С памятью, любовью, страданием, — но уйдет. И полюбит там «свою». А она, Улита, останется за чертой или границей, как хотите, — тоже со «своими»… Поэтому чем меньше она будет появляться на съемочной площадке, тем лучше. Для нее, но не для кино. Но Леонид здесь, рядом. Он все знает, все понял и сам в жизни перетерпел немало всякого. И снова ее мысли вернулись к встрече тех двоих: Макса и Алены. Девочка, на которую никто не обращал внимания, вдруг стала королевой — вариант Золушки.