«Конечно, зря старикан так уж расслабился, — подумал быстро Макс, соображая, что можно сделать. — Пожалуй, ничего. Жаль». Глаза его, чистые, ореховые с прозеленью, подвижное лицо отражали все, и старик рассмеялся.

— Вы — разумный молодой человек — просчитали быстро и поняли, что имеете на руках мелочь, а у меня — Джокер! Вы — умный мальчик, но вас надо долго и скрупулезно учить, чтобы вы научились владеть своим лицом, эмоциями, ну и так далее… Нет, я бы вас к себе не взял. Сейчас.

Максу очень хотелось лихо ответить старику, но тот был так вежлив, что ничего подобного же, острого, не находилось, а хамить не хотелось, он ощущал, что тут не то место, и старик оказался не совсем тот, каким Макс его представлял. Здесь хамить — значило бы выглядеть глупым. Но дальше молчать нельзя. А впрочем, почему — нельзя? Пока старик еще раз конкретно не спросит его о чем-то, Макс посидит, а может, и покурит, если хозяин разрешит.

А тот будто слышал мысли Макса.

— Мой юный друг хочет курить? Ради бога, пожалуйста, — и неуловимым, каким-то киношным жестом пустил по столу, ровно к Максу, пачку «Житана» и зажигалку.

Макс с наслаждением закурил, подумав, что через пять минут, если он не покажется в окне, начнутся «осада и война».

— Простите, — сказал хрипло Макс, голос осел от волнения, — но я должен дать знак своим друзьям, что все в порядке… Я подойду к окну…

Старик покривился.

Макс понял.

— Тогда позволите позвонить?

Старик опять покривился, но разрешил.

Макс жутко боялся, что у него станут трястись пальцы от ситуации, напряжения, нервов… Но, достав мобильный, понял все же, что он умеет держать себя в руках. Ни один палец не дрогнул. Ответила тут же Алена, тревожно и слишком громко. «Надо всему предприятию придать больше солидности, а то выглядит оно каким-то далеким детством», — подумал Макс и сухо сообщил:

— Это я. Все в порядке. Прошу всех быть дома. Отключаюсь.

Старик слушал его приказы и покачал головой, как бы что-то не одобряя.

— И что же это у вас за организация? И чем вы занимаетесь, молодые люди? Убиваете ненужных стариков? Я слышал о таком. Но вот вы почему-то внушаете доверие, и мне не кажется, что вы сейчас схватите топор и разрубите меня на куски, а потом разошлете малой скоростью, а?

Он нарочно говорил так смешно вроде бы и вместе с тем так тошнотворно, потому что несерьезно относился к Максу, в частности. И это было почти оскорбительно. Обидно.

Но Макс, сам не зная отчего, не находил в себе антипатии к старику.

— Понимаете… Мы хотим, то есть мои друзья и я, исправить вашу ошибку, скажем так, в отношении моего друга Ангела, вам знакомо это имя?

Старик кивнул, и на лице его появилось насмешливое выражение. Макс подумал, что он, конечно, еще сосунок и не ему тягаться с таким старым… Кем? Вором? Авторитетом? Гэбистом?.. Черт его знает. Но продолжать надо.

— Вам не нужно, чтобы я рассказывал историю Ангела (старик опять ухмыльнулся, отвратная у него эта усмешечка)… Вы, вероятно, думаете одно, я — другое (а что если Ангел врет? И я сижу здесь как чурка горелая и несу хреновину, а на самом деле… Но продолжать надо), возможно, правы и вы, и мы…

Старик опять кивнул.

— Я пришел за рукописью Ангела. Она вам не нужна. Ведь так?

Макс вспотел, он-то думал, что это будет «блицкриг», а оказались непонятные переговоры, в которых он захлебывался, как комар в болоте, не понимая ни направления, ни сути дела, как теперь ему казалось.

— Вы высказались. — Старик посипел трубкой, раскуривая ее и не глядя на Макса. — Теперь позвольте мне. Времени у нас много, и мы, в конце концов, придем к пониманию, что случилось и как быть. Я взял у Ангела паспорт, чтобы он не сбежал (улыбка старика и недоумение Макса: почему ему не сказали про паспорт? Забыли? Ну и ну!). Справедливо? Думаю — да. Я взял и самое дорогое, что у него было, — рукопись. Прав был я? Прав. Ангел был мне нужен для важного дела… Я не называю вам предмет, о коем идет речь, потому что это не касается никого, кроме меня. Но… Но, мой прекрасный добрый юноша! Послушайте следующее: не менее добрый и прекрасный Ангел сбегает от меня. И заметьте, не с рукописью своего учителя и не со своим паспортом! Что при большом желании он мог бы найти. Так вот-с, пойдем далее. Ангел оставляет мне все свое, а берет — чужое!

То, что является для меня очень…

Старик скуксился, но быстро взял себя в руки.

— Я-то далеко не ангел, — сказал он, — скорее, бес, а ваш Ангел, может, в действительности — ангел? Я отдам вам рукопись, она мне не нужна. Кстати, не уверен, что она вообще, кроме автора, кому-нибудь еще нужна… — пробормотал старик, — а вот за паспортом пусть Ангел приходит лично. Я поклянусь, что ничего ему не сделаю. Только сюда он должен войти сам, один. И естественно, принести то, что он взял. — И вдруг предложил: — Давайте сейчас по-хорошему выпьем чаю, а? Но если вы спешите, не смею вас задерживать.

И Макс почему-то остался пить чай у старика.

Они пили чай, и старик время от времени что-то говорил. Макс был ему нужен, пожалуй, лишь для живого присутствия. К тому, о чем он бормотал, Макс особо не прислушивался, думая о своем: почему Ангел врет? Что он взял у старика? Макс заставит отдать «это» старику! И с паспортом какая-то ерунда! А если Ангел заартачится, то Макс порвет с этой дохлой компанией. Да и кто там ему нужен? Алена? Тинка? Только Ангел как-то держал его, ему симпатичен был этот парень (или все же девчонка?), застенчивый, какой-то суровый, и вместе с тем иногда нежный и заботливый по-женски. Странный…

И тут он услышал имя, как дуновение, — Улита…

— Что? — вскинулся он. — Вы сказали…

— Да, да, я сказал — Улита. Улита Ильина, которую вы…

— Молчите! — закричал Макс.

— Да не пугайтесь так, юный друг, от меня это никуда не уйдет. И… Ну ладно, это потом.

— Почему вы назвали это имя? — наступал на него Макс.

— Садитесь, мальчик мой, не стоит вести себя так бурно.

— Простите, но почему?..

— Я только хотел сказать, что она — великая актриса… Более ничего. А вы всполошились.

Старик налил Максу одной заварки.

— Выпейте-ка, помогает. Все будет после, уверяю вас! — Старик потер руки, как бы предвкушая некое удовольствие. — А пока вы отдадите своему товарищу рукопись, и пусть он принесет то, что принадлежит не ему…

Сволочной старикашка захихикал.

— Ну-ка, догадайтесь, кому?

— Улите? — прошептал Макс.

— Что за чушь! — разозлился старик. — У вас слишком взрывное воображение. Что вы так волнуетесь по поводу этой дамы? Кто вам Улита. Мама? Тетя? Никто. Никем и останется. Вам не должно быть до нее дела. Идите, я устал. Вы слишком юны, а я немощен, как видите.

Старик быстро переселился на свой клеенчатый диван и тихим сонным голосом пробормотал:

— Идите, мой друг, и захлопните крепко за собой дверь. Запомнили, что я вам сказал? Конечно, нет! Но если вам дорога Улита… Хотя она не для вас, а вы — не для нее, была такая песенка давным-давно… Идите.

Макс, шатаясь, спустился с лестницы, чуть не упал на провалившейся ступеньке, вышел в маленький пустынный дворик и сел на первую попавшуюся скамейку. Боже, здесь все было как будто затянуто пленкой времен. И внезапно, до спазма в горле, захотелось уехать к Улите, наконец позволить себе сесть у ее ног и положить голову ей на колени. И спросить, почему какой-то древний старик печется о ней? Это ясно, — именно, печется! Девицы и Ангел подождут. Им полезно после вранья отдохнуть. Он так славно пригрелся в этом, наверное, самом древнем дворике Москвы. Из окна на него некоторое время с грустью смотрел старик.

Улите казалось, что наступили самые черные дни в ее жизни.

«Шкода» перестала вдруг заводиться, на ремонт денег нет. Квартира, которую надумала сдавать, «пришла» к ней обратно. Режиссер в театре становится потихоньку хамовитее и хамовитее, — значит, без «подпитки» рекламы ваша недолгая последняя песенка спета, «великая Грета Ильина» или, если хотите — «Улита Гарбо»… «А что, красиво!» — усмехнулась она. И отдраила квартиру, что делала всегда, когда приходилось совсем плохо. И тут, как всегда неожиданный, пахнущий ветром и волей, — Макс!