Он.слегка наклонился к Рустаму-киши, сидевшему с гордо поднятой головой, и спросил:

- Не так ли, сосед?

От неожиданности тот вздрогнул, сразу не нашелся что ответить; чтобы выиграть время, провел ладонью по пышным усам, откашлялся и внушительно заметил:

- Коли бы в наших сердцах не было любви к родине, то и колхозов в Мугани тоже не было бы.

- Правильно сказал, сосед! - одобрительно отозвался Кара Керемоглу, Любовью к родине мы и сильны. Подумайте только: советская земля! Куда бы вы ни поехали, в какой уголок земного шара ни попали - всюду встретите простых честных людей, тружеников, дли которых наша земля - путеводный маяк. Как им ни трудно живется, а они знают, что есть у них великая опора, - страна социализма, страна сбывшихся надежд человечества... Смотрите, как далеко видна наша страна, а значит, и наша Мугань. Мы можем гордиться этим, но нужно и понимать, что это обязывает работать еще дружнее и напористее. Социалистическое соревнование умножает наши силы, связывает нас друг с другом. Вот, например, наш колхоз хочет выйти победителем. Конечно и я этого хочу, а как же иначе? - спросил сам себя Кара Керемоглу и добродушно засмеялся. - Но ведь мы будем прямо расстроены, если наши соседи отстанут от нас, не справятся с обязательствами. Социалистическое соревнование, я так понимаю, - это движение вперед в едином строю.

И снова он наклонился к Рустаму, сказал, шутливо, а вместе с тем серьезно:

- Не так ли, сосед?

Рука Рустама привычно потянулась сперва к усам, потом к трубке. В зале сочувственно засмеялись: курить нельзя, а усы, сколько ни тереби, усами и останутся. И Рустам-киши, привстав, уверенно сказал:

- Наш лозунг: сам иди как можно быстрее вперед и другу помогай! А если друг тебя перегнал, не обижайся, а прибавь шагу - ведь и он тебе поможет.

- Вполне согласен, - сказал Кара Керемоглу. - А чтобы узнать, куда нам двигаться, какие обязательства на себя взять, послушаем договор о социалистическом соревновании между нашими колхозами. Слово для оглашения текста имеет...

В этот момент Рустам-киши поднялся и досказал за председательствующего:

- Наша звеньевая - Гызетар-ханум.

Румянец Гызетар мог соперничать с цветущими маками. Она не слышала ни одобрительного гула голосов в зале, ни продолжительных аплодисментов... Не поднимая глаз, начала она читать договор с такой быстротой, что сразу же раздались крики:

- Помедленнее, ханум! Не на пожар летишь, сбавь ходу!

Гызетар перевела дыхание, украдкой взглянула в зал. Наджаф, сидевший среди своих, хотя и волновался не меньше, чем жена, сделал зверскую рожу и показал ей кулак. А Ширзад подошел сзади, поставил на трибуну стакан с водой и ласково шепнул:

- Здесь же все свои, не волнуйся!

И понемногу Гызетар успокоилась. Сначала она читала, как школьница, старательно выговаривая каждый слог, но постепенно увлеклась и стала так выразительно произносить каждую фразу, будто ей надо было не только познакомить слушателей с договором, но и убедить выполнить все как можно лучше,

Ширзад подумал, что Кара Керемоглу говорил умно, содержательно, но слишком сдержанно, а Гызетар даже официальный текст договора сумела прочитать с чувством, как стихотворение. Не удивительно, что ее проводили с трибуны горячими рукоплесканиями.

Передав договор в президиум, Гызетар проворно сбежала со сцены, села рядом с мужем и только тут, под его надежной защитой, перевела дух, поправила волосы.

- Кто хочет выступить? Какие есть замечания? - спросил Кара Керемоглу.

Все молчали.

Условия соревнования уже обсудили на правлениях обоих колхозов, в бригадах, но все-таки и хозяева и гости призадумались: а все ли предусмотрено, все ли хорошо обдумано? Подписать договор - дело нетрудное, но ведь поспешить - людей насмешить.

Наконец в зале послышалось:

- Разрешите!...

И Зейнаб, даже не дождавшись ответа председателя, поднялась на трибуну. Вероятно, и она волновалась, но ничем не показала этого.

Кара Керемоглу с уважением сказал:

- Прошу, товарищ Кулиева!

Минутку помолчав, словно в последний раз проверив себя, свои мысли, Зейнаб негромко, но внятно заговорила:

- Конечно, в договоре правильно написано - повысить урожайность хлопка на тридцать процентов. Разве можно против этого возразить? Но вчера мы в бригаде потолковали, посовещались и решили: взять обязательство повысить урожайность ровно наполовину, на пятьдесят процентов. Каким же путем этого достигнуть? До сих пор мы сеем местный сорт тонковолокнистого хлопка, оставляя междурядья семьдесят на семьдесят, а в каждом гнезде два-три растения. Таким образом на гектаре получается примерно шестьдесят тысяч кустов. На опытном участке в прошлом году мы провели квадратно-гнездовой сев, оставили междурядья сорок пять на сорок пять, в одном гнезде - два-три куста. Сколько же получилось кустов на гектаре? Сто двадцать тысяч!

- Ого! Вот это здорово! - восхитился кто-то в зале.

- А при ста двадцати тысячах кустов урожай увеличился ровно наполовину. Вот вам, товарищи, где таятся наши резервы! Таким методом в прошлом году некоторые звенья собрали по двадцать пять центнеров с гектара, были и такие, которые добились тридцати. В "Новой жизни" тоже были звенья высокого урожая, по двадцать пять центнеров собрали. А мы в договоре пишем "двадцать три центнера"... Откуда же взялась эта цифра? Рустам-киши здесь говорил о движении вперед. Приветствую ваши слова, товарищ Рустамов! Только одного не могу понять, как вы собираетесь двигаться вперед - широким шагом или ползком?

По залу прокатился смех, кое-где и захлопали. Ширзад заметил, что многие улыбались, перешептывались, ожидая, как же вывернется Рустам-киши. Стало ясно, что авторитет председателя "Новой жизни" не так высок, как кажется ему самому.

- Предлагаю установить цифру средней урожайности по хлопку для обоих колхозов - двадцать пять центнеров, - твердо закончила Зейнаб.

Рустам засопел, багровея, покрутил кончики усов.

А из зала кричали;

- Прр-равильно-о-о!...

- Поддерживаем от души!

Но до президиума донесся и чей-то ехидный голосок:

- На высокой струне берет!

Всегда находится такой благоразумный молчальник, у которого мужества хватает лишь на короткую реплику в общем гуле голосов.

- На сазе не играл, что ли? Самая обыкновенная струна! - тотчас возразил кто-то из молодежи.

Ширзад был полностью согласен с Зейнаб. Все эти дни и он и Наджаф досадовали на себя за то, что в борьбе с председателем колхоза слишком легко уступили, согласились на заниженные обязательства. Ширзад вспомнил недавний спор Наджафа с Рустамом на правлении и пожалел, что комсомольцы по-настоящему не подготовились, не припасли экономических подсчетов. Да ведь и сам Ширзад в этом виноват. И вот Рустам-киши восторжествовал, склонив на свою сторону благоразумных, по правде-то косных, членов правления. "Мы идем по легкой дорожке", - подумал Ширзад и решил, не считаясь с самолюбием Рустама, хоть здесь, хоть перед чужими вернуться к нерешенным спорам.

Ширзад еще раздумывал, как ему поступить, а на трибуну уже взбежал Наджаф. "Вот когда разгорятся страсти, - подумал Ширзад. - Сейчас мой Наджаф, словно вулкан, извергнет пламя".

Но друг его выкрикнул лишь несколько слов;

- ома мы требовали тридцати центнеров по кругу, и теперь я скажу: ты права, товарищ Зейнаб, - голосую "за"!

С уничтожающим презрением Рустам сказал:

- Иди на свое место, деточка! Садись!

Теперь пришла пора и Ширзаду вступить в битву.

- Разрешите! - Он поднял руку, будто сидел не в президиуме, а в классе за партой.

- Пожалуйста, товарищ Ширзад!

Проходя мимо Рустама, Ширзад видел, как у того задвигались брови и на виске набухла синяя жилка. "Конечно, мое выступление будет для Рустама полной неожиданностью, - думал Ширзад, направляясь к трибуне. - Но, может, он и сам колеблется и еще не поздно помочь ему? Ведь сказал же он только что, обращаясь к залу: "Надо идти вперед". А когда впереди заветная цель, то старики молодеют, а молодые мужают".