Я, как сумасшедший, бегал по рыночным улочкам, заглядывал в каждый переулок, но его нигде не было видно. В пересохшем горле запершило, а руки и ноги стали ватными. Я стоял на перекрестке, где теснились магазины мясных продуктов и ларьки с лекарственными травами. Это было то самое место, где я потерял брата. Уличные торговцы, еще недавно удиравшие от контролеров, как ночные насекомые от первых лучей солнца, успели возвратиться на свои места и разложить складные прилавки.

Рыночная улица, вернувшая себе свой повседневный вид, отчего-то казалась мне нереальной. Я не понимал, действительно ли считанные минуты назад прямо здесь творился ад кромешный, действительно ли брат стоял возле меня? Все вокруг стало расплывчатым, словно во сне.

Я поступал неправильно, начиная с того момента, когда привез его сюда. Громкие заявления о том, что я отыщу невестку, оказались пустышкой — как найти ее в этой огромной стране? Да и я с самого начала не думал, что она вернулась сюда. Я просто надеялся, что вдали от дома брат сможет прийти в себя после пережитого потрясения. Пусть бы он пожил как тайгон: собрал груз, пересек государственную границу, прошел КПП, от одного лишь воспоминания о котором меня пробивает холодным потом, — может, тогда он сумел бы забыть ее. Также я рассчитывал, что со временем он сойдется с какой-нибудь невзыскательной чосончжогской женщиной.

Вдруг ход моих размышлений нарушила неожиданная мысль: «А если я совершил все это намеренно? Может быть, я нарочно привел его сюда, где он мог легко потеряться? Может быть, я действительно намеревался вернуться один?» Мной овладело чувство, природу которого я не мог объяснить даже самому себе. Вина жалила меня, словно рой ядовитых пчел. Я был не в силах сдвинуться с места.

— Юнхо…

Это был голос брата. Его неповторимый скрипучий хрип. На секунду я решил, что это слуховая галлюцинация, порождение моей взбудораженной совести, или просто порыв ветра. Но когда я повернул голову в сторону, откуда донесся звук, там, словно фигура из сна, возвышался брат. Казалось, он стоял здесь все это время с таким видом, будто ничего и не произошло, — в точности, как уличные торговцы, уже преспокойно сидевшие перед прилавками.

— Где вас носило? — набросился на него. — Я вас обыскался. Бегал по всему рынку, как сумасшедший! Вы же даже не говорите по-китайски, так куда вас потащило? Вы должны были не отходить от меня ни на шаг. А если бы вы заблудились, что бы тогда стали делать? Ведь и паспорт, и деньги находятся у меня. Почему вы вечно как дурак, так… — Я никак не мог остановиться: тряс его за плечи и сыпал словами, точно пулемет — пулями.

Я надрывался словно мать, наконец отыскавшая ею же потерянное дитя. Как та шлепает непутевого найденыша и тут же сама ревет, так и я, прокричавшись, неожиданно заплакал. Но тут я разобрал то, что он говорил, и у меня перехватило дыхание.

— Кажется, я видел.

— Что? Что вы видели?

— Твою хён-су, — раздельно, по слогам произнес он.

— Кого?

В ответ он, четко выделяя границу между двумя слогами, медленно выговорил «хён-су».

Впервые за долгое время я чувствовал в его тоне решимость. Сказав все, что посчитал нужным, брат развернулся и уверенно зашагал вперед, словно ходил этой дорогой сто раз на дню. Я же сперва застыл, ошеломленный услышанным, а затем кинулся его догонять. Теперь уже я старался не отставать от него, а не наоборот.

— Вы уверены, что видели ее? Где? Где она сейчас? — Я быстро шел, на ходу забрасывая его вопросами.

Брат остановился и после долгого молчания выдал:

— Это была не она. Я точно видел… но это была не она.

С трудом вытолкав из себя эти слова, брат упрямо набычился и продолжил путь. Я ощутил пустоту в груди, но одновременно с ней — облегчение. Эти противоречивые чувства никак не желали прийти в согласие. Отчего я не хотел верить, что брат на самом деле видел жену? Возможно, во мне жила тайная надежда, что тем человеком, кто отыщет девушку, станет не брат, а я. Мне вдруг захотелось есть.

Таща за собой брата, я вошел в ближайший ресторан. Мы заказал две порции холодной лапши, которую принесли в огромных чашках размером с умывальник. Я моментально расправился со своей порцией. Бульон был очень соленым и вместе с тем кислым, а недоваренная лапша — жестковатой и какой-то резиновой на вкус. С хрустом разгрызая плававший в бульоне лед и проворно работая палочками, я ел ее, пока чаша не опустела, но и тогда чувство голода не исчезло.

Брат же, немного поковырявшись в лапше, отодвинул чашку в сторону и устремил неподвижный взгляд в окно. Из-за стоявшего в ресторане шума в моей голове образовалась какая-то каша — все смешалось: люди и их голоса, дым сигарет, разбросанные на полу салфетки и прочий мусор.

— Юнхо, мы же найдем ее? — спросил брат.

— Конечно, мы найдем ее. Если здесь не найдем, вернемся в Сеул и поищем там. Не беспокойтесь, я ее обязательно отыщу. Кто знает, быть может, она уже возвратилась домой. Да и куда она пойдет без вас, правда ведь? Мы найдем ее, обязательно найдем. Она вряд ли уехала куда-нибудь далеко. Мы найдем ее.

Брату требовалась уверенность, которой я не чувствовал, но сказать что-то все равно было необходимо. Вот только с моих губ сходили не мои собственные озвученные мысли, а пустые, фальшивые слова поддержки. Я замолчал и, подтянув к себе чашу с недоеденной братом лапшой, начал уминать ее, быстро щелкая палочками. Я боялся, что, если мой рот окажется пустым, я не удержусь и выскажу то, что на самом деле думаю.

— Меня нельзя бросать, — сказал брат низким голосом, когда я, подняв чашку, допивал бульон.

И тут он еле слышно добавил — «тебе». Меня бросило в жар, и сразу к горлу подкатила тошнота. Зажав рот, я ринулся в туалет и только успел склониться над вонявшим мочой унитазом, как меня вывернуло наизнанку. В унитазе оказались и лапша, и гадкий солено-кисловатый бульон. Яичный желток, мясные фрикадельки, белая лапша отвратительной массой плавали на поверхности воды. На миг мне померещилось, что это не остатки обеда, а части моего организма: бесформенные, слипшиеся в комок внутренности.

Неужели вот он — источник вечной тревоги брата? Страх остаться в одиночестве. Когда он начал чувствовать себя брошенным? Когда ушла девушка, или когда умерла мать, или когда он потерял голос, или, может быть, когда появился на этот свет? Неужели именно поэтому он так стремился развлекать всех своими трюками? Неужели всему причиной неистовое желание удержать рядом с собой, пусть даже через смех и восхищение? Страх одиночества отобрал у брата голос, и мы все были повинны в том.

Я оперся ладонями на умывальник. В зеркале отразилось мое лицо. Лицо незнакомого мужчины со следами рвоты на губах и налитыми кровью глазами. На меня смотрел трус, впавший в панику оттого, что раскрылись его потаенные замыслы. «Меня нельзя бросать», — повторил я слова брата и вытер губы. Неужели я на самом деле хотел его бросить?

Брат по-прежнему сидел, уставившись в окно. Он выглядел необычно серьезным, сидя вот так — выпрямившись, словно спринтер, ожидающий сигнала, словно стрела на туго натянутой тетиве, которая вот-вот взлетит, со свистом разрезая воздух.

Когда я направился к брату, у меня вдруг промелькнула мысль, что это он может бросить меня, а не я его. Я вдруг разволновался: а не задумал ли он уехать, не попрощавшись, оставив меня одного? Это ощущение было мне незнакомо. Это я всегда мечтал когда-нибудь исчезнуть и никогда не думал, что кто-то другой способен уехать, оставив меня. Я вдруг понял, что очень отдалился от брата. Стало холодно. Я почувствовал, что безмерно устал.

Небо было темным и мрачным. Все говорило о том, что скоро начнется снегопад. И без того безлюдная таможня Чжаннёнчжа в этот час производила еще более угнетающее впечатление. То ли из-за раннего времени, то ли из-за пасмурной погоды, но пассажиры не спешили собираться.

С момента исчезновения девушки прошел месяц. За это время мы с братом съездили в город Дуньхуа и село Сахоен, где встретились с ее семьей. Сахоен оказался маленьким поселком, примыкающим к городу. Родители девушки жили в частном домике недалеко от начальной школы. Пока мы шагали, по пути выспрашивая дорогу у прохожих, нас настигло понимание, что, по сути, мы ничего о ней не знаем. Все наше знание было связано с событиями, произошедшими в промежуток времени с момента нашей встречи и до момента расставания. Но даже тогда мы понятия не имели, о чем она думала. Глядя на ее мать, которая начала лить слезы, едва завидев брата, я вспоминал свою маму, чей прах мы захоронили под лагерстремией. Мать девушки была пожилой, маленького роста женщиной, во время нашего визита она ни на минуту не отпускала руки брата, а потом до последнего бежала за такси, увозившего нас обратно в Дуньхуа. За ее фигуркой, вдали, виднелась покрытая толстым льдом река.