А счет идет на секунды. Едва вернулись подносчики, прожектористы уже нащупали цель — глубоко сидящую темную громаду. Транспорт, видимо, нагружен до отказа. Он полным ходом идет в Петсамо. 12 лучей скрестились на белом, выкрашенном под снег корпусе.

«Красят в белый цвет, значит, ходят, прижимаясь к приглубым берегам Зарангерфиорда». Ручаюсь, так подумал в тот момент каждый из артиллеристов. А белый транспорт, ведомый скрещенными лучами, напоминал пойманный в небе самолет. Впрочем, самолету, пожалуй, легче увернуться, ускользнуть. Транспорту не уйти от лучей, если не прозеваем, если успеем поразить его до подхода к порту.

А на орудиях еще нет осколочно-фугасных...

Приказываю Покатаеву сесть за наводчика и двумя снарядами поразить цель!

Выстрел. Снаряд падает у самого борта.

В тот же момент вражеские батареи, пытаясь вызволить транспорт, обрушились вначале на прожекторные станции, а потом — на позицию второго орудия. Что творилось там! Я слышал голоса, ловил то слова Покатаева, то его вертикального наводчика. По тону реплик представлял, что происходит в том аду. Я был готов вмешаться в нужную минуту, помочь, хотя знал: если Покатаев жив, он справится сам.

Снаряды рвались совсем рядом со вторым орудием, и осколки, очевидно, залетали в дворик. Вот Покатаев похвалил зарядного Черникова. Это его и Николаева счи­тали у нас раньше «тюхами-матюхами». Черников не только освоился, привык к боевой работе. Делает все весело, а главное — с неожиданной для былой репутации быстротой... «Что с тобой? — спросил кого-то Покатаев и тут же приказал: — Заменить установщика!» Пауза, идут какие-то переговоры, потом снова в наушниках голос Покатаева. Ранен в руку установщик прицела и целика Николаев, но просит оставить его на посту... И тут же раздалась новая команда Покатаева: «За­менить снарядного!» Тяжело ранен снарядный Фролов. Черников вызвался работать зарядным и снаряд­ным.

Обо всем этом рассказываешь дольше, чем оно происходило. Вслед за первым снарядом Покатаев послал второй. Над палубой транспорта взметнулось пламя, он замедлил ход и, потеряв управление, стал крутиться на месте. Теперь по нему били уже и другие наши орудия и батарея Соболевского. Даже артиллерийский мастер Петр Иванович Голястиков, всегда участвующий в бою, поднес на третье орудие свой, персональный снаряд, оказавшийся осветительным. Ничего, пусть будет осветительный, Голястикову надо посчитаться с фашистами...

Через 20 минут после первого попадания транспорт разломился и затонул. В небо поднялся пар. Прекратив огонь, мы выключили прожектора. Опять на море тьма и тишина,

Итак, два есть. Но где третий, обнаруженный тепло-пеленгаторной станцией и обстрелянный нами вслепую? Ушел назад, отказался от надежды дойти до порта?

Нет, не ушел! Пробираясь в порт, он заблудился в тумане и ожидал конца боя. Внезапно его обнаружил сигнальщик Глазков. Транспорт горел. Скорее всего, в него попал один из наших снарядов, но команде удава­лось до поры до времени сдерживать огонь. Теперь пламя факелом вырвалось над палубой и обозначило недо­битую цель. Светить прожекторами в тот район запрещено. Опять приказано действовать без помощи Шубина.

В пятый раз в эту ночь 140-я батарея открыла огонь по противнику. Я знал: сейчас можем бить только мы, другие не достанут. Пристреливались, как по неподвиж­ной цели, одним орудием. Мы не видели перелетов. Зато отлично замечали проецируемые на фоне горящего транспорта недолеты. Один снаряд угодил в его борт.

Но что это?.. То справа, то слева от транспорта появляются всплески. Позвонил Соболевскому, Захарову.

Они не ведут огня. Мы тоже прекратили стрельбу. Все ясно. Это бьют немецкие батареи. Транспорт дрейфует к полуостровам в район Пуманок, и немцы сами решили потопить его, чтобы не оказался в наших руках.

Этот транспорт, несмотря на попадание наших и немецких снарядов, долго держался на плаву. Течение вынесло его к острову Хейносаари, где он сел на мель.

С рассветом вахтенный сигнальщик обнаружил на море множество плавающих предметов. Тюки прессованного сена, бочки со спиртом, ящики со всяким военным имуществом — море завалило весь берег трофеями. Там уже орудовали интенданты из морской пехоты.

Виленкин от кого-то узнал, что подобран даже аккордеон, наша мечта. Он заверял, будто уже переговорил с генералом и тот обещал подарить аккордеон нам.

А Николаева вместе с Фроловым пришлось все же отправить в госпиталь. Рана только казалась пустяковой, Николаев оставался в строю до конца боя, а после боя наш военфельдшер, лейтенант медицинской службы Владимир Иванов настоял на его эвакуации.

Три транспорта за ночь. Это около 20 тысяч тонн груза! Настроение отличное. Матросы повеселели, подшучивают друг над другом, хотя и устали чертовски. Алеша. Алексеев — наш шутник Цыганок вслух мечтал соснуть. Но вот-вот подоспеет завтрак, все в этот день рассчитывали на особое старание нашего повара Кузнецова. А пока Алексеев поддевал своего товарища наводчика Любимова, спрашивая, не осталось ли у него под матрацем сальца. Любимов все еще обижался, хотя пора бы к этим шуткам привыкнуть. Случился с ним когда-то грех, стащил у повара из кладовой кусок сала, а старшина нашел это сало у него под матрацем. Любимова осудили тогда перед строем; воровства, даже такого, казалось бы, невинного, у нас не прощали. Теперь он уже стал отличным наводчиком, его считали исправившимся, но Алексеев, любитель розыгрышей, продолжал дразнить товарища. У Цыганка это называлось «отучать кота от сала горчицей».

1 декабря к нам приехал на разбор ноябрьского боя начальник штаба Северного флота адмирал Кучеров. На командный пункт собрались офицеры всех батарей и штаба дивизиона. Начальники постов службы наблюдения и связи, видевшие бой со стороны, подтвердили все наши данные. Адмирал приказал командиру дивизиона представить к награде отличившихся.

— Три транспорта неприятеля, потопленные в течение одного боя! Такого результата еще не знает история береговой артиллерии! — сказал в заключение начальник штаба флота.

Об этом бое стали писать в военных газетах. Нам присылали поздравительные письма, частушки, стихи. Даже «мыльный пузырь», наш банно-прачечный отряд, прибывший через несколько дней с концертом художественной самодеятельности, отразил это событие в своей программе. Что и говорить, все это радовало наши сердца.

Но итог ноябрьского боя взбудоражил и противника. Помимо артобстрела начались даже ночные бомбежки. Гитлеровцы явно искали новых методов борьбы с батареей. Туман в ту ноябрьскую ночь им не помог. На дымзавесы тоже не очень-то приходилось рассчитывать: зи­мой дуют северо-восточные ветры, они быстро сносят дым обратно на берег противника.