— Не говори так, хен, — Чимин отрицательно мотает головой, но Юнги прижимает к его губам палец.

— Мы с братом не умеет быть счастливыми, и тебя в это втянули.

Чимин моргает, ему кажется, что он снова заревет. Он вообще не понимает, откуда в нем столько этих чертовых слез и почему его постоянно разрывает эта тупая ноющая боль в груди.

— Ты, — Юнги замолкает, вздохнув, и Чимин как никогда хочет его обнять. Вот сейчас. Прямо сейчас, но он сидит на месте. — Ты должен решить, что лучше для тебя, хорошо? Пожалуйста, не беспокойся о нас.

— Юнги…

— Я тебя люблю. У меня не очень получается это показывать правильно и как надо, но это то, что я к тебе испытываю. Поэтому, пожалуйста, береги себя, хорошо?

Юнги улыбается. Слабо и очень вымученно, поднимается с места и, наклонившись, целует Чимина в макушку, задерживаясь чуть дольше, чем стоило бы. Он вдыхает его запах, жмурится, а потом уходит. Уходит из кафе, уходит от Чимина.

Не стакан сока был бомбой, чиминово сердце и есть бомба. Детонатор сработал — оно взорвалось и разлетелось на куски.

========== 15 card. ==========

Держись до тех пор, пока не разобьёмся,

Ведь мы оба знаем, чем это закончится.

Часы тикают, пока не расколют твой бокал,

И я снова утону в тебе.

Перед принятием неизбежного человек проходит пять стадий. Чимин проходит каждую с особой жестокостью для себя и в какой-то степени для окружающих.

Отрицание длится весь следующий день после встречи с Юнги. Чимин идет на занятие и ждет почему-то, что Юнги его встретит. Он надеется на это, даже после их разговора. Он смотрит в окно, а когда выходит из колледжа, то быстрее всех несется к воротам, провожаемый в спину удивленным взглядом Хосока. Юнги нет, Чимин не верит. Следующий день Чимин тайно надеется, что возвращаясь с тренировки, возле дома будет ждать Шуга. Только высотка встречает пустыми асфальтными дорожками, соседями, что здороваются и дружелюбно и улыбаются, но не Мин Шугой. Его нет тоже.

Чимин чувствует себя потерянным. Все равно, что ребенок на детской площадке, которого бросила мать. Чимин не знал, что ему делать, а теперь и делать-то не с чем. Их двоих будто никогда и не было в его жизни. Испарились. Как чертов дым сигарет, что оба курили.

Гнев выливается на Хосока и Тэхена. Чимин не верит, что судьба к нему так жестока могла быть. Поэтому Хосок объявляется причиной, по которой Чимину плохо очень. И плевать, что неделями ранее Пак доказывал, что виноват только он. Чон Хосок. Жизнерадостный, дружелюбный и общительный — только он сломал ему жизнь. Чимин и Тэхена упрекает в том, что тот ему попался на дороге в тот злополучный день. Тэхен позвал его в гости, Тэхен пригласил Юнги и Шугу. Тэхен виноват не меньше Хосока. Гнев поливает как соусом тоску и боль, что внутри разрастается со скоростью чертовой эпидемии чумы.

Торговаться Чимину не с кем и не на что. Чимин едва-едва умудряется не попросить Хосока взять его с собой в «Зеркала», где выступает снова Шуга. У Чимина буквально с губ срывается «хен, пожалуйста», Пак себе рот закрывает ладонями иначе «я скучаю по ним» вырвется, и уже обратно не запихнешь. Чимин готов был даже несколько ночей подряд танцевать. Только Чон головой покачал, сказал «иди спать, Чимин» и выставил за дверь.

Депрессия была самая яркая и продолжительная. Чимин ночами по-прежнему засыпает плохо, а если спит, то видит кошмары. Просыпается по нескольку раз, а когда только уснет, то уже и утро. Чимин столько грустных мелодий в своей жизни не слушал ни разу. Он в каждой строчке узнает себя и свои чувства. Чимин не плачет уже давно — нечем. Он смотрит в одну точку на потертой стене, тыкает в нее пальцем и моргает редко-редко. Его бы в лечебницу сдать можно было только так. Чимину плохо, что, кажется, это и физически все чувствуется.

— Почему ты себя так гробишь? — однажды Тэхен приходит с Чонгуком к нему в гости, потому что Хосок в панике и дозвониться не может. А у самого дела с Намджуном и Шугой в клубе.

Чимин и его компания из шести красивых, зеленых с этикеткой бутылок соджу отвечают ему что-то вроде:

— Уходи.

Чимин завернутый в одеяло, лежит в углу кровати, а в квартире пахнет, нет, воняет алкоголем и отчаянием. Вторым причем настолько явно, что Чонгук морщится именно от этого запаха. Он его так хорошо знает, что даже пугается, когда снова чувствует. Тэхен упрямый. Упрямый настолько, что Гука просит прибрать тут все, сбегать в магазин, а сам Чимина тащит в ванную.

Чимин если и упирался, выходило нелепо. Он настолько был изможден и пьян, что Тэ не стоило особого труда затолкать его в душевую кабину прямо в одежде и включить холодную воду.

— Тэхен, холодно! — Чимин верещит на всю квартиру, Чонгук испуганно выбегает из нее, а Ким как самый жестокий палач, удерживает дрожащие плечи и поливает из душа. — Перестань! Придурок, она ледяная же!

Когда Чонгук возвращается, Чимин укутанный по самый нос в махровый халат смотрит на него обиженно и неуверенно. Он и от Гука ждет подвоха.

— Чего ты на меня так смотришь, хен? — Чон вытаскивает из пакета продукты, а Тэхен довольно шипит «отлично» и собирается готовить. Рубашку закатывает до локтей, становится возле стола, включает рисоварку. Чонгук садится рядом и протягивает Чимину томатный сок. В коробочке такой с трубочкой.

— У нас свидание должно было быть, — говорит Чонгук. Чимин замирает с соком в руках. Отлично, почему бы ему еще и чувство вины не приплюсовать к своему отстойному настроению.

— Ну, я вас не звал. Извини, что обломал свидание.

Гук почему-то усмехается, качает головой и говорит то, отчего у Чимина мурашки с новой силой по всему телу от макушки до пят, и сердце снова ноет и обливается кровью.

— Шуга-хен был прав насчет тебя.

— Прав в чем? Вы меня обсуждали? — Чимин хмурится, тянет вязкую красную жижу и откидывается на подушку за своей спиной. Он, конечно, все еще пьян, но контрастный душ Тэхена возымел силу.

— Ты чудной, — говорит Чонгук, и Чимин давится соком, вытирая губы тыльной стороной ладони, а Тэхен оборачивается на них, удивленно смотря. — Шуга-хен говорил, что ты очень своеобразный и, что он, таких как ты, не встречал.

— Почему ты мне говоришь это? — Чимин подбирает ноги под себя, Гук тянется и включает лампу настольную, а потом тоже садится по-турецки и смотрит на широкую спину Тэхена, тихо вздыхая.

— Я много лет не мог признать, что люблю Тэхена. И это так больно, видеть его каждый день, но не иметь возможности даже прикоснуться так, как тебе хочется. Я постоянно чувствовал себя виноватым перед ним за свои мысли и желания, за взгляды. За свою любовь к нему. Мне было жаль.

Чимин молчит. Перебивать Чонгука не хочется, хоть он и не понимает, к чему младший ведет. Тэхен что-то ритмично нарезал, бросал в сковородку, которая шипела, а еще у кого-то из них на телефоне играла она из тех грустных песен, которые Чимину полюбились последнее время.

— Как же было тебе, Чимин-хен? Чувствовать вину сразу к двоим.