Тревор… Если он был любовником Поддубного, то наверняка видел фотографию Лёни. Глеб носил фото Заболоцкого в бумажнике. Как талисман, говорил Глеб.

Как это всё могло произойти? Откуда взялся на выставке тот фотограф, который запечатлел начало движения Цельеша, отрубив то, что было дальше – как Лёня со смехом увернулся, не дав Валу коснуться себя даже кончиками пальцев? Как Тревор Соу – а в том, что это именно Соу, Лёня не сомневался – нашёл эту фотографию среди тысяч, миллионов других фотографий, ежедневно заполоняющих мировую паутину?

Как это могло произойти? А как всё в этом нелогичном мире происходит? В мире, где всё – лишь цепочка случайных событий?

Глеб и правда ему изменил… И расстался при первом же намёке на Лёнину неверность, словно торопясь сбежать, чтобы скрыть то, что не хранил ему верность сам.

Какой дурацкий, до слёз смешной, до идиотизма и истерики смешной конец их истории.

Обо всём этом Лёня писал пятого марта. В этот день наступил новый год по восточному календарю. Когда Лёня думал, что его финальный девятый год, подразумевающий прощание со всем, что больше не нужно, завершился тридцать первого декабря, он ошибался. Аж до марта растянулся этот девятый финальный год, чтобы стать по-настоящему сокрушительным финалом.

Больше с Глебом Лёня не переписывался и не созванивался. Потому что удалил свой почтовый ящик, заменив на новый, и выбросил сим-карту, верно служившую ему все шесть лет за границей.

Вот такая вот история большой-большой любви… Лёня ещё раз провёл пальцем по зачёрканной множество раз строчке. Здесь написано, что он всё равно любит Глеба.

Как пафосно. Какая чушь.

Короткой переливчатой мелодией телефон известил Заболоцкого о пришедшем сообщении.

«Ленни, прилетаю завтра в 7.45, рейс 222PO. Готовь оркестр и цветы. Вал».

Непременно. И оркестр, и цветы. И всё, что угодно.

Ведь жизнь не закончилась от того, что один влюблённый придурок до последнего верил в какую-то несусветную чушь вроде верности и любви, которым не страшна разлука, но круто обломался. Ведь так?